«православная» армия, а «католическое» население, толпясь на улицах, де-
монстрировало если не созерцательность, то, во всяком случае, бесспорную,
часто молчаливую углубленность в себя. А когда люди начинали говорить,
повторяли, как самое для их разумения непостижимое: «И все же, зачем вы
пришли?»
Но это, конечно, не о церкви той и другой, а только о том, что способна с
церковью и с людьми делать власть, когда она одержима глобальной, воин-
ствующей, мессианской идеей и несет в мир хаос.
Фотографии к главе 12
Зденек Млынарж: «Реформаторское движение было разгромлено…И тогдашние руководите-
ли ( в их числе был и я) не могут полностью снять с себя ответственность». 1991
В пражской больнице М.Зикмунд передает И. Ганзелке медаль «За заслуги перед Чешской рес-
публикой», которой наградил путешественников президент Вацлав Гавел. Прага, 28 октября
1999
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. «Больше нет чувства ви-
ны…»?
Ветеран войны в электричке: «Великая страна никого не держит
силой…» Психический надлом российской армии в Чехословакии.
«Они кто – нападающие “Динамо”?» «Я рад, что Юра не дожил до
того, чтобы читать эти документы». Зачем чехам американский
радар? В Злине у Мирека в 2007 году. Как прощались с Иржи Ган-
зелкой
9 мая 2003 года на перроне Киевского вокзала в праздничной Москве
сажусь в пригородную электричку, тороплюсь к другу в Переделкино. Раз-
глядываю попутчиков. Напротив две деревенские женщины; у их ног при-
крытое газетой ведро. Справа от них мужчина в вельветовой куртке и в оч-
ках, за ним молодой священник в рясе. Слева от меня, у окна, женщина с ре-
бенком и подвыпивший старичок в старомодном пиджачке, грудь в медалях,
а справа девушка в берете и с глянцевым журналом в руках; журнал развер-
нут под острым углом, обложки прикрывают изображения от посторонних
глаз. Старичок с медалями, похоже, еще до моего появления пытался разго-
ворить соседей, но поддержки не находил. Наклоняется к ребенку, улыбается
ему, но что-то в нем клокочет и требует выхода. Видимо, выпил недостаточ-
но, чтобы говорить с самим собой. И теперь обрадован, уловив во мне готов-
ность слушать.
– Нет, ты мне скажи, кто лучше воевал: мы или немцы?
Я уставился на его медали.
Он выдерживает паузу, заранее зная, что услышит в ответ.
– Мы же победили, – говорю я.
Старик этого ждал.
Обвел всех веселыми глазами, молча приглашая в свидетели.
– Тогда скажи! В сорок первом году немцы шли на восток по земле с
нашим населением. Так? Там были рабочие и колхозники, пионеры, комсо-
мольцы, коммунисты. Все ненавидели фашистов и помогали, чем могли, сво-
им, родной Красной Армии. Девчонки шли санитарками, медсестрами, свя-
зистками, подростки уходили в партизаны. Пускали под откос поезда. Все
было против немцев! Земля горела под ногами. И по такой земле немцы шли
от Бреста до Москвы три месяца.
Так? Нет, ты скажи – так?!
А мы воевали на своей территории. Везде наши люди, отдавали, кто что
может. Кринку молока, кусок сала, вязаные носки. Сами несли, только воюй-
те, милые, гоните врага! Я видел старух, как они рыдали на развалинах. Была
у нас и злость и ярость. Америка помогала, как могла: мы летали на ихних
самолетах, ездили на ихних «бобиках» и «студебеккерах», ели их галеты, ту-
шенку, яичный порошок. Все забыли! А сколько мы гнали немцев обратно, по
той же дороге, до линии, откуда те в сорок первом начинали? Три года! Кто
же лучше воевал?!
Вокруг нас собираются люди, прислушиваются. Деревенские женщины
выпучили глаза, попутчик в куртке беспокойно поглядывает по сторонам,
священник смотрит в пол, девушка делает вид, что не может оторваться от
журнала.
Старик между тем продолжает:
– Говорим, мы великая держава! Что русскому забава, то немцу смерть.
Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех. Союз нерушимый сплотила
великая Русь. А позволь тебя спросить, это с какой стороны мы такие вели-
кие? Земли навалом? Поля, леса и горы? Тогда чего же едим венгерских цып-
лят, финское масло, польскую картошку? Такие великие, что прокормить се-
бя не можем?
Все молча смотрят на старика.
– Или потому великие, что нас много?
Так до Китая и Индии нам пока далеко.
А, может, дело в природных богатствах? Нефть, газ, алмазы? Но за это
спасибо Господу Богу, не мы то добро делали, оно нам досталось. В Саудов-
ской Аравии, к примеру, той же нефти больше нашего. А великие мы, не они?
Старик повернулся к священнику:
– Или потому великие, что чище, честней, святей других?
Любим друг друга, все поголовно веруем, с утра до ночи молимся? Как
Тибет и Ватикан?
Священник сидит невозмутим. Девушка еще ниже опускает голову в
журнал.
Возле нас толпится уже половина вагона.
– Осталась атомная бомба. У кого есть – великий! Все силы на нее ушли,
пояса подтянули. Тогда пиши – великий Пакистан, великая Северная Корея…
Старик разошелся:
– А теперь меня спросите, кто великая страна. Не бойтесь, ну?!
– И кто же? – помог старику попутчик в куртке.
– Я скажу. Великая никого не держит силой, не наводит страху на дру-
гих. Где люди не боятся выйти на улицу, где старикам можно жить на пен-
сию, где нет беспризорных, а инвалиды не ходят по электричкам да по ваго-
нам метро с протянутой рукой.
– Ну где ты, старик, такие страны видел?
– Есть такие. Швейцария! Новая Зеландия! Лихтенштейн!
Вот великие державы, храни их Господь. Вот бы кого догонять.
– Ну, это вы слишком, – нервничает мужчина в куртке. – Мы великий
народ, и армия наша великая, свои сапоги скоро будем мыть в Индийском
океане. Последний бросок на юг! Я сам читал.
Старик качает головой.
– Уже мыли, сколько раз… В Польше в пятьдесят шестом, в Чехослова-
кии в шестьдесят восьмом, в Афганистане в восьмидесятом… Солдатские,
кирзовые, на босу ногу.
– Почему на босу? – не понимает мужчина.
– Портянки пропили…
Старик молча достает из бокового кармана флягу, отвинчивает крышку,
принимает несколько глотков и протягивает флягу всем, кто рядом. Жела-
ющих не находится. Он не настаивает, прячет флягу обратно. Деревенские
женщины шарят в ведре, достают старику пирожки и помидор. Кто-то про-
тягивает на обрывке газеты вареное яйцо, по вагону ищут соль.
Старик ест с достоинством, ни на кого не обращая внимания. Поезд
приближается к Переделкино. Я прощаюсь и прохожу в тамбур. За окнами
проплывают зеленые поля, березняки, дачи горожан. Милая подмосковная
Россия. В висках стучит в такт вагонным колесам: «ве-ликая, ве-ликая, ве-
ликая… портянки про-пили, про-пили, про-пили…».
Дорога к писательским дачам идет мимо древнего (ХVII в.) храма Пре-
ображения Господня и сельского кладбища среди лип и дубов. Удивитель-
ная, дышащая поэзией земля; здесь невозможны, не задерживаются, мелкие
мысли, злобные помыслы, неискренние слова. Там холмик, под которым Бо-
рис Пастернак. Мне показывали старичка, поклонника поэта, который при
жизни поэта с ним не встречался, смущался показаться навязчивым, но уже
