Его заложил в ХIV веке король Карл IV, основатель этой части города; тури-
сты толпятся у православной церкви Святых Кирилла и Мефодия, у иезуит-
ской церкви Святого Игнаца (Игнатия), у церкви Девы Марии Снежной… Но
что за чудо, монастырь! Над готическим зданием со стрельчатыми окнами и
скульптурами святых, будто выломившихся сквозь камень, у всех на виду
припавших спинами к наружным стенам, высоко на крыше сплелись две бе-
тонные плоскости, остриями восходящие к небу. Это две соперничающие
ветви христианства, обреченные сосуществовать. Монастырь и был задуман
ради единения католиков и православных. Навершие появилось за год до
вторжения, когда мало кто предчувствовал, что к чехам и словакам их еди-
новерцы скоро придут на танках.
Прямые участники конфликта с обеих сторон (высшие политические
власти, дипломаты, генералы армии, сотрудники безопасности) в массе не
были верующими, тем паче – воцерковленными людьми. Откуда взяться ве-
рующим в партийных и государственных структурах двух тоталитарных ре-
жимов, при господстве в обоих марксистской философии, когда занимать
видные посты и продвигаться по службе могли только воинственные без-
божники. Атеизм оставался принципиальной частью официальной идеоло-
гии и в Советском Союзе, и в Чехословакии, но в общественной жизни 1960-х
годов, в массовом сознании реальное место церкви и паствы имело свои осо-
бенности.
У католической церкви Чехословакии с ее традиционным центром в Ва-
тикане, юридически самостоятельном государстве, за двадцать лет «народ-
ной власти» еще не успела окрепнуть жесткая подчиненность новым пар-
тийным и государственным структурам, службам безопасности. Хотя там
тоже преследовали священнослужителей, закрывали мужские и женские мо-
настыри, отбирали их имущество, ограничивали поступления на богослов-
ские факультеты, запрещали церкви вести работу в новых жилых районах,
тюрьмах, исправительных и социальных учреждениях, при всем этом като-
лики не успели испытать столь затяжного разрушительного вмешательства
государства в их конфессиональные дела, как это выпало православной
церкви в Советском Союзе.
В Чехословакии с началом дубчековских реформ служители католиче-
ской церкви (римско-католической и греко-католической) выражали полное
доверие процессу демократизации. Подобно тому, как люди в черных сута-
нах, их иерархи были, по их словам, одним из источников морального и фак-
тического сопротивления власти нацизма в период оккупации, «наиболее
решительным социально-этическим крылом всего мирового христианства»,
во времена Пражской весны католики не только поддерживали власть, свя-
зывали с ней надежды, но за четыре месяца до вторжения войск требовали
«исключения возможности любого давления внутри страны и из-за грани-
цы», отвергали «любое вмешательство извне, если бы даже оно исходило от
друзей» 23.
Для Кремля Ватикан и католические проповедники в разных странах
оставались опасными идеологическими противниками, которым благоволит
США, тогда злейший враг СССР. Иерархов католической церкви подозревали
в намерении создать вместе с другими церквями единый фронт против со-
циалистического лагеря и мирового коммунистического движения. Эту свою
нервную неприязнь к католической церкви, в том числе влиятельной чехо-
словацкой, советские партийные идеологи старались привить усталым от
собственных бед и уже немногочисленным православным верующим, их
пастырям.
Задача облегчалась тем, что в годы сталинских репрессий цвет Русской
православной церкви был уничтожен или томился в лагерях, организован-
ная церковная жизнь в стране почти прекратилась; только в разгар войны
(1943 г.) власти воссоздали Московскую патриархию. Священников, многих
из них, власти старались использовать как инструмент для осуществления
своих послевоенных великодержавных устремлений.
Неудивительно, что в 1968 году находились священнослужители, ис-
кренне или не вполне, но публично поддерживавшие воинствующую поли-
тику властей.
Митрополит Иоанн (Ярославль): «Я внимательно слежу за событиями в
Чехословакии и радуюсь тому, как вовремя пришли на помощь чехословац-
ким друзьям, братьям по классу. Церковь солидарна с решением своего пра-
вительства…»
Архиепископ Палладий (Житомир): «К событиям в Чехословакии, вводу
на ее территорию наших и союзных нам вооруженных сил я отношусь как к
нормальному событию… Видимо, нам, духовенству, следует что-либо пред-
принять в этом направлении, как это делалось во времена венгерских собы-
тий».
Священник Сорока, настоятель церкви в городе Алексине (Тульская об-
ласть): «Правильно поступило наше правительство, что выступило с иници-
ативой о вводе войск в Чехословакию в целях ее спасения. Нельзя было
дальше спокойно созерцать и ждать, пока Западная Германия двинет свои
войска в Чехословакию…» 24
А что им, пастырям, оставалось делать в тоталитарной стране с общим
низким религиозным уровнем населения? Власть угрожала их приходам, их
мирянам, их церквям; возможно, безумной тяжести камень эти люди прини-
мали на свою душу, чтобы отвести от храмов и паствы новые гонения. Так
они оправдывали вторжение в Венгрию, так будут оправдывать ввод совет-
ских войск в Афганистан. Вопреки их истинному желанию, разрывая их ду-
ши, с их языка слетают чуждые им, богопротивные слова, тем самым делая
их самих страдальцами за веру.
Можно догадываться, почему Владимир Куроедов, председатель Совета
по делам религий при Совете министров СССР, много позже местного пар-
тийного руководства сел писать донесение в ЦК КПСС о настроениях в церк-
ви в связи с вводом войск. Он знал, что у Кремля не было и нет большого ин-
тереса к тому, что на самом деле думают о событиях загнанная русская цер-
ковь и прихожане.
В тот жаркий август, когда сыновья, упрощенно скажем – русских пра-
вославных, оказались в танках на чужой земле, их отцам и матерям, людям
по преимуществу деревенским, непонятно было, чего они там потеряли на
этот раз. Или мало приходило похоронок после Будапешта? К чехам и слова-
кам у них не было и быть не могло недобрых чувств, о них мало знали. По из-
бам крестьяне стояли на коленях перед образами, перед горящими лампада-
ми, уже не надеясь понять чуждое им, непонятное, но молясь во спасение
душ.
А чешским крестьянам-католикам, поддержавшим пражских реформа-
торов, появление чужих войск принесло тревогу за собственных детей, при-
званных в армию и запертых в казармах, беспокойство за свои деревни, хо-
зяйства, костелы, окруженные танками, за независимость страны, которой
так долго добивались предки. Надо было вместе выживать, и это еще больше
сплачивало нацию. Люди понимали, убеждали себя, что понимают, разницу
между политикой Кремля и настроением бесправной русской деревни, но
это не избавляло от боли.
Встреча на дорогах Чехословакии «православных» (условно) танкистов
и «католического» (условно) населения ломало традиционные представле-
ния о том, как это должно было бы выглядеть согласно устоявшимся цер-
ковным канонам; в этой истории у вторгшихся «православных» как-то не
наблюдалось ожидаемой от них особой любви к ближнему и у «католиков»
не замечено было традиционного, им приписываемого прагматизма, ориен-
тации на деловой успех. Разделенные христиане в этом событии как будто
обменялись психологией: во всеоружии, деловито выглядела пришедшая
