На высоком холодильнике («тоже новейшая и дефицитная модель», — подумал Бояринов) стоял коричневый керамический кувшин с двумя ручками, обжиг которого переливался цветами радуги. Крышка кувшина изображала выпрыгнувшую из воды рыбку.

Ничего лишнего, все было в кухне выдержано в едином цветовом тоне, все схватывалось между собой в общем рисунке форм, все стояло на своих продуманных хозяйкой местах.

Когда кофе сварился, Бояринов выключил кофеварку и прошел в комнату, куда несколько минут назад удалилась Магда. Первое, что бросилось ему в глаза — это были слезы, трепетавшие на ресницах Магды. Ее губы вздрагивали. Казалось, она изо всех сил крепилась, чтобы не разрыдаться.

— Вы плачете? — участливо спросил Бояринов.

— Удивительная женщина! — Смахнув со щеки набежавшую слезу, Магда тихо, как-то подавленно проговорила. — Я люблю ее еще больше.

— Кофе готов! Какие будут дальнейшие указания? — пытаясь перейти на шутливый тон, спросил Бояринов.

Магда, словно не расслышав его вопроса, думала о чем-то своем, остановив рассеянный взгляд на одной точке на стене.

— Да, это была моя бабушка. Лисогорова точно схватила ее характер. Обрезая изумительной красоты косу девочки, попавшей в беду, она могла только молчать. Она была слишком умна и тонка, чтобы навязывать несчастной пустой разговор. Она была не из тех, кто охал и ахал над чужим несчастьем. — С минуту помолчав, Магда спросила: — И чем же могу быть полезна я, ее внучка?

— Я ищу косу Лисогоровой. Ищу давно и упорно!..

— Зачем?

— Чтобы подарить ее Лисогоровой на торжественном юбилейном вечере актрисы. Предупреждаю вас: об этом в театре пока никто не знает.

— А статью эту кто-нибудь в театре читал?

— Никто, кроме меня и завлита, который умеет держать язык за зубами. Теперь об этом знает третий человек — это вы.

— Спасибо за доверие, — расслабленно проговорила Магда. — Кто придумал сделать Лисогоровой такой бесценный подарок?

— Я.

Магда долго и в упор смотрела в глаза Бояринову.

— Вы удивительный человек!.. Вы, наверное, прекрасный человек! Так по крайней мере мне кажется. Бояринов засмущался.

— Вы меня перехваливаете. Я просто верный друг Татьяны Сергеевны и ее неизлечимый поклонник! Другого, равного, подарка в ее юбилей я сделать не могу.

— Помочь я вам, к сожалению, ничем не могу В нашем семействе, сколько я помню себя, никогда не было чужих бутафорских кос. Тем более золотистых. Мы жгучие армяне. В нашем роду никто никогда не прибегал к искусственной красоте. Косы мы носили свои, натуральные, париками не пользуемся. Так что… — Лицо Магды опечалилось. — Я огорчена, что ваш визит в дом моей покойной бабушки безуспешен. Теперь вы не раздумали пить со мной кофе?

Улыбка по лицу Бояринова проплыла печальная, виноватая.

— Нет, я не раздумал пить с вами кофе…

Магда молча поднялась с кресла и вышла. Через минуту она вернулась с подносом, на котором стоял кофейник с дымящимся кофе, две керамические чашечки, начатая бутылка венгерского ликера «Черри-Бренди», хрустальная сахарница с сахаром и ваза с сухариками. Разливая по чашечкам кофе, Магда о чем-то сосредоточенно думала. Видя на ее лице печать озабоченности, Бояринов спросил:

— Вы чем-то огорчены? Или мой приход и статья Лисогоровой всколыхнули в вас грустные воспоминания о бабушке?

— Не угадали.

— Так что же? — Помешивая серебряной ложечкой кофе, Бояринов не спускал глаз с Магды.

— Честно? — в упор задала вопрос Магда.

— Разумеется.

Магда, откинувшись на спинку кресла, долго, в упор, смотрела в глаза Бояринова, как бы решаясь: сказать или не сказать — какое неожиданно нахлынувшее на нее чувство руководило ею в эту минуту. И, наконец, переборола себя.

— Мне не хочется потерять вас навсегда. Мне почему-то кажется, что мы могли бы быть хорошими друзьями. Я вижу: вы такой же одинокий и неустроенный в жизни человек, как и я.

Это искреннее признание женщины, которую он видит впервые и которая предстала перед ним в высшей степени порядочной, окончательно смутило Бояринова. С каждой минутой Магда какой-то незримой силой обаяния и до конца обнаженного откровения все сильнее я сильнее притягивала его к себе.

— У вас есть родители? — спросил Бояринов. Лицо Магды опечалилось.

— К сожалению, одна. Кругом одна. Папа, он был летчик-испытатель, погиб при авиакатастрофе, когда мне было четыре года. — Магда хотела что-то еще сказать, но, судя по ее как-то сразу потухшему выражению лица, раздумала.

— А мама?

— Мама через четыре года после гибели папы вышла замуж. Муж у нее сейчас большой человек, но мы с ним не стали друзьями. Второе замужество мамы было для меня потрясением. Бабушка меня баловала. Я была девочкой капризной, неуравновешенной и считала замужество мамы предательством по отношению к памяти папы. После этого ее брака в душе у меня зародилась обида, потом она еще долго жгла меня. Я даже моего отчима невзлюбила, хотя причин к этому совсем не было. Я ревновала к нему маму, не нравилась мне в нем какая-то протокольная обстоятельность. Даже его интеллигентность и мягкость характера я возвела в недостаток. Многое в нем меня раздражало.

— Кто он, ваш отчим? — спросил Бояринов, хотя видел, что разговор этот Магде был не из приятных.

— Он работник МИДа. Вот уже три года, как они вдвоем о мамой жарятся под солнцем в одной из латиноамериканских стран.

— В посольстве?

— Нет, он консул. Ему в жизни, как и нам с мамой, страшно не повезло. Через год после окончания института международных отношений он женился, и его с молодой женой направили работать в Бразилию. Они вместе учились. Но там у них случилась трагедия, жена моего отчима, а ей тогда было всего двадцать три года, попала в автомобильную катастрофу. Они ждали ребенка. Она ехала вдвоем с шофером, и столкнулись с тяжелым грузовиком. Так что в Россию привезли на похороны не тело покойной, а пепел праха.

— И вы долго жили вместе с отчимом?

— Нет, после ЗАГСа мама сразу же перевезла свои вещи к нему на Сивцев вражек. У него прекрасная квартира в старом доме. А дальше… Дальше вы уже почти все знаете. Мы жили вдвоем с бабушкой. Она во мне души не чаяла, пылинки с меня сдувала и тоже, как и я, по-матерински ревновала свою бывшую сноху к ее второму мужу. Она считала, что с замужеством мама поторопилась. Бабушка очень любила своего погибшего сына. Гибель его для нее была таким ударом, который свел ее в могилу раньше, чем ей было написано прожить на роду.

Бояринов видел, как глаза Магды увлажнились и на них вот-вот вскипят слезы.

— Сердце?

— Да. Но свою работу, а вернее театр, бабушка так любила и так хорошо его знала, что было несколько случаев, когда ее увозили из театра на «Скорой помощи» о гипертоническим кризом. — Две крупные слезы, скопившиеся в глазах Магды, скользнули на щеки и, оставив на них две мокрые полоски, иссякли у подбородка.

— Вы извините, что я начал этот нелегкий для вас разговор, — как бы оправдываясь, сказал Бояринов.

— В чем ваша вина, я сама заговорила об этом. Так что, если вас интересует моя жизнь — спрашивайте. — Вы сказали, что ваша бабушка умерла десять лет назад?

— Да, через месяц будет ровно десять лет. Она умерла в тот день, который мог бы быть для меня самым счастливым днем в моей жизни.

— Не понял вас.

— В этот день, где-то в двенадцатом часу, я вернулась из института и со слезами радости и счастья бросилась с порога к бабушке и принялась целовать ее. В руках моих была копия приказа о зачислении меня в институт. А в том году в институте был дикий конкурс. Бабушка, когда я сдавала экзамены, за меня так переживала, что боялась выйти из дома без нитроглицерина.

— Мама с отчимом часто бывают в Москве?

— Каждое лето. Как все смертные, они имеют ежегодный отпуск. Причем, он у них проходит так, что за месяц я маму вижу не больше трех-четырех дней. Отпуск они проводят в своем мидовском санатории на Черном море.

Бояринов хотел знать о Магде больше. И не любопытство руководило им в эти минуты. С каждым его вопросом и ее ответом в глазах его высвечивалась все новая и новая грань в жизни этой интересной и далеко не ординарной женщины, которая в этом большом и сложном мире была, как показалось Бояринову, так одинока.