— Увидят, что мы шепчемся, и назовут нас с вами нарушителями порядка. Давайте-ка слушать, — сказал Банзаракцаев и сел прямо.

В этот момент снова зазвенел колокольчик. Бизья поднял голову и увидел, что в президиуме, позади красного стола, сидит уже множество людей. Совещание продолжилось. Секретарь обкома, о котором Бизья только что рассказывал, направился к трибуне, и старик тотчас узнал его слегка переваливающуюся походку и покачивание головой с боку на бок. Наблюдая, как крепким хозяйским шагом Мункоев идет мимо стола президиума, Бизья вдруг ощутил радость, словно встретил давнишнего друга. Старик тихо засмеялся, кивнул головой и мысленно поздоровался: «Здравствуй, товарищ Мункоев!»

Старик хоть почти не знал русского языка, но речь Мункоева сначала старался слушать очень внимательно. Но затем две бессонные ночи, пережитые волнения, а также отсутствие привычки сидеть на собраниях и совещаниях— все это вместе взятое и явилось причиной того, что старик Бизья постепенно впал в довольно-таки неприличное состояние. Сначала он принялся зевать до хруста в челюстях. Но, начав задремывать, Бизья спохватился и стал больно щипать себя за ногу. Тщетно. Банзаракцаев насторожившийся с того момента, как старик взялся клевать носом, толкнул его в колено и не без ехидства шепнул:

— Вы вздремните, ничего страшного.

— Ы? — старик тотчас очнулся.

— Говорю, вздремните. Но не вздумайте храпеть среди такого множества людей или, не дай бог, сотворить что-нибудь похуже.

— Какой вы проказник! Не будь вы председателем, я не знаю, что б я с вами сделал! — беззлобно улыбаясь, шепнул в ответ Бизья и крепко растер ладонями лицо. Через некоторое время он почувствовал себя бодрее.

Как понял из доклада старик Бизья, строители в нашем государстве — одни из наиболее уважаемых людей. Если не уделять постоянное внимание строительству, будь то в городе или на селе, то не может быть и разговора об улучшении быта людей и развитии хозяйства. Нужны не пустые слова, а конкретные дела, подчеркнул секретарь обкома. Прекрасный пример подает своим трудом московский строитель Злобин. Он и его бригада, начав возводить многоэтажное здание, сами же и заканчивают строительство, так что после этого остается одно — вручить ключи новоселам. «Нет, мы с Данзаном никак не сможем работать так, как этот Злобин, — размышлял Бизья. — Деревянный дом нельзя сразу же штукатурить. Самое малое, надо ждать год, пока он даст усадку. А если еще дерево попадется сыроватое, то совсем худо». Под эти мысли его снова начало неодолимо клонить ко сну. И, как бы угадав бедственное положение старика, секретарь обкома вдруг заговорил о том, как прошлым летом побывал в Исинге, на полевом стане Уладана, и о своей встрече с тамошним строителем. Банзаракцаев мгновенно навострил уши и, многозначительно мигнув старику, крепко взял его за руку.

Мункоев отложил в сторону доклад, снял очки и очень просто, живо повел обычный рассказ:

— Я специально поехал к старому плотнику Бизье Заятуеву один, а до этого осмотрел возведенные им различные постройки в колхозном центре, на гуртах и фермах. Все они отличались особой аккуратностью и прочностью. Эти строения простоят такими же не год-два, а до тех пор, пока само дерево окончательно не одряхлеет от времени. Бизья Заятуев человек трудолюбивый, крепкий, большой мастер своего дела. Однако руководители колхоза, кажется, не слишком ценят огромный профессиональный опыт старого мастера, — Мункоев неодобрительно покачал головой. — Мы не должны разбрасываться приемами и навыками наших предков, отцов, старших товарищей. Если мы растеряем это драгоценное достояние народа, не будет нам оправдания. Мы должны понять, что опыт старых мастеров будет помогать нам в нашей работе еще много лет.

«Действительно, дай мне на выучку четыре-пять способных ребят, то мы могли бы творить прямо-таки чудеса. Этот Мункоев говорит дельные вещи. Сразу видно, что умный человек: один раз посмотрел и сразу во всем разобрался, понял суть дела. Молодец, ничего не скажешь», — думал Бизья, сразу воспрянувший духом от похвалы. Он был растроган и в то же время горд: кто он, по правде-то говоря? Неграмотный старик, у которого вся жизнь прошла в простой, честной, добросовестной работе, и вот за это его хвалят сейчас на столь большом совещании. Раньше он и не подозревал, что добрые, благодарные слова, признание заслуг способны дойти до самого сердца человека, опалить радостью всю его душу. Старик Бизья потихоньку копил деньги, богател, и это было его единственным счастьем в жизни. Когда же слышал, что Ендон Тыхеев, получив очередную награду, «обмывает» ее, то он не раз говорил себе: «Тьфу, все эти медали и грамоты на тот свет с собой не возьмешь, поэтому нечего сходить с ума от радости и закатывать пирушки своим друзьям-приятелям». А если Ендон приглашал его по случаю подобного события — наотрез отказывался.

И вот сейчас он начинал смутно постигать то, что было неведомо ему раньше, и, возможно, в какой-то мере понимать чувства Ендона. Жизнь прошла в погоне «за деньгой». Берясь за какую-либо работу, Бизья предварительно узнавал, сколько за нее заплатят. Скажем, если ему предлагали огородить поскотину пряслами, плетенными из прутьев, он решительно отказывался. Дело в том, что это займет много времени, а заработаешь пустяки. Предложат съездить на дальний гурт и поправить ветхий забор — Бизья и тут не соглашается: время потеряешь, а получишь крохи. Вот поэтому-то руководители колхоза не навязывали ему мелкие работы, а привыкли поручать только большие, крупные. С одной стороны, оно, может, и правильно. Этого нельзя не признать.

— Вы, конечно, понимаете, что прославили не только себя, но и свои родной кран, родную землю? — мягко сказал Банзаракцаев, в упор уставясь на старика своими выпуклыми блестящими глазами.

Бизья не нашел, что ответить. И без этого вопроса он был растерян, голова шла кругом от множества различных мыслей.

В это время зычный голос секретаря обкома зазвучал еще крепче. На примере Бизьи Заятуева он говорил об отношении к труду и качестве работ.

— Товарищи! — продолжал он. — Очень жаль, что многие наши руководители недооценивают значения морального стимулирования людей. Об этом данные товарищи пишут и говорят на совещаниях много и охотно, а как доходит до дела, смотришь — ничего нет, — секретарь обкома сокрушенно развел руками. — Возьмем, например, того же мастера Заятуева. На груди у него вы не увидите ни одной медали. Мне сказали, что более десяти лет назад его почти силой привели на собрание, нацепили на грудь значок «Ударник коммунистического труда» и отпустили. Я особенно подчеркиваю: «Нацепили и отпустили». Товарищи, можно говорить, что человека тем самым поощрили и вдохновили? Нет, в таком холодном, формальном поощрении Заятуев не нуждается. За то время, которое у него отняли на эту пустую процедуру, он мог бы дополнительно заработать пятнадцать рублей.

Народ в зале захлопал в ладоши. Бизья вслед за всеми тоже было захлопал, но, смутившись, перестал. «Верно говорит, сущую правду: рублей пятнадцать я тогда потерял», — подумал старик, у которого голова сделалась совершенно свежей.

Содержание доклада становилось все накалённее. Время от времени Бизья ощущал пробегающий по спине холодок. Ему хотелось куда-нибудь скрыться, спрятаться. Он понимал, что Мункоев обращается ко всем здесь сидящим, но все же старику казалось, что эти острые, колючие слова сказаны именно ему. Говорят, нужда всему научит. Вот и Бизья, почти не зная русского языка, каким-то образом ухитрился понять почти все, что секретарь обкома говорил о недостатках…

— Благосостояние советских людей повышается с каждым днем. Им не приходится беспокоиться о том, будет ли у них завтра кусок хлеба. Однако, отмечая все хорошее в нашей жизни, мы не должны закрывать глаза и на нежелательные явления. В тех местах, где ослаблена политико-воспитательная работа, там, подобно крапиве вокруг заброшенных домов, появляются пережитки, предрассудки прошлого. Есть люди, которые, находясь в ладах с Советской властью и вполне нормально или даже хорошо выполняя свою работу, в глубине души рассуждают тем не менее так: «Лишь бы мне было хорошо, а до остальных мне нет дела». Их немного, этих рабов собственной жадности, не жалеющих ради наживы ни силы, ни здоровья, но такие люди еще есть. Говорят, что плохое прилипчиво. Поэтому эти люди, становясь все более зажиточными, становятся одновременно все более жадными, скупыми, корыстными. Они все более отдаляются от народа, превращаясь в рабов собственного имущества.