«Товарищ Мункоев, до такого я еще не дошел», — взмолился в душе побледневший Бизья.
— Добавлю к этому, что все свои накопленные тысячи они прячут в сундуки, зашивают в матрасы и, подобно собаке на сене, на много лет выключают эти деньги из финансового оборота государства. Есть же сберкассы, почему не воспользоваться их услугами? Это в интересах и ваших, и государства. Но нет, им, видите ли, куда спокойней сидеть на своих деньгах. Что остается делать государству? Только выпуском дополнительных бумажных денег восполнить недостаток. И в результате падает стоимость денег…
«Что за странные вещи он говорит? Значит, нельзя держать деньги в сундуке, поскольку дело доходит аж до падения их стоимости? Что же мне теперь делать?» — обгоняя друг друга, пронеслись торопливые мысли, и сердце старика затрепетало. По выражению лица и беспокойным движениям председатель догадывался, о чем сейчас думает Бизья. «Хорошо, если бы хоть перед смертью вы поумнели», — подумал председатель, и тут вдруг ему почему-то стало смешно. Он поспешно отвернулся. Перед глазами возник Ендон Тыхеев: «Мой приятель Бизья Заятуев в своей погоне за наживой попал в беду. От общественных забот отделился, о себе только думает. Работник он хороший, но совсем не понимает, для кого и что делает. Он с детства был скупой, падкий на имущество. Сейчас это у него превратилось в самую настоящую болезнь. Даже приличной одежды у него нет… На общие собрания не ходит… А денег у него сейчас, наверно, столько, что на них десять семей, не работая, могли бы прожить десять лет… Он их в гроб с собой надеется забрать, что ли? Я пытался его вразумить, но без толку. «Ты у меня докаркаешься, что я съезжу тебе промеж глаз», — вот и весь его ответ. А он такой человек, что может и съездить. Давайте вместе возьмем его в оборот, выведем на правильный путь». Ендон Тыхеев говорил это на заседании правления и глядел при этом одним глазом прямо перед собой, а вторым же куда-то совсем в другую сторону…
Вспомнив все это сейчас, Банзаракцаев с горечью подумал: «Все-таки сволочь я порядочная! Какой черт меня дернул засмеяться тогда, глядя на Ендона. Он тогда поглядел на меня с такой обидой, облокотился о стол и прикрыл глаза ладонью. Хоть я и послушался его, привез сюда старика Бизью, но мою дурацкую выходку дядюшка Ендон, конечно, не забыл, хранит в душе обиду. Когда вернемся, схожу к нему домой, поговорю по-хорошему и попрошу прощения».
Меж тем доклад окончился, объявили перерыв на обед.
— Будет быстрее, если поднимемся на второй этаж и на ходу перекусим, — заметил председатель, когда они выходили. Бизья промолчал. Да и что он мог сказать, если ничего здесь не знал и ни в чем не разбирался? Ему оставалось лишь послушно следовать за Банзаракцаевым.
— Не отставайте от меня. Надо успеть, пока народу еще немного, — и председатель, ловко проскальзывая меж людьми, устремился наверх.
Старик, никогда в жизни не бывавший в толпе и не знающий, что такое теснота, тотчас отстал. «Не в тайге же я заблудился, как-нибудь найду его на втором этаже», — успокаивал он себя.
Люди ели стоя, окружив круглые столики на одной ножке. Банзаракцаев уже ждал — он успел взять бульон, чай с молоком, нарезанное кусочками мясо, яйца и по паре поз.
Доедая мясо, старик озабоченно размышлял: «Вечером, утром и вот сейчас ем и пью за счет председателя. Неудобно как-то получается. Как отдать ему долг?»
— Еще чаю выпьете, дядюшка?
- Можно бы…
— Две чашки… хватит?
Для старика, который за один присест опоражнивал по десять чашек, прибавить к двум еще две было плевым делом.
— Две хватит, — кивнул он.
Банзаракцаев отправился за чаем. Бизья достал платок и, вытирая морщинистый лоб, внезапно вспомнил про свои деньги, спрятанные в сундуке. «Что же делать, если стоимость денег начнет вдруг падать? — старик обмер. — Ну нет, если их надёжно хранить при себе, то что с ними сделается?.. Большой начальник Мункоев говорил с неким скрытым смыслом, конечно… Где хранить мои деньги — это мое дело. Куда приспособить заработанное своими руками добро, на что его употребить— это тоже мое дело. Деньги-то у меня есть. Есть! Но жизнь моя, считай, уже прошла. Роскошных одежд и легковых машин мне не нужно… И дальних разъездов мне не осилить. Когда придет пора собираться на тот свет, кому же я деньги-то оставлю? Норжиме? Нет, конечно, нет. Другое дело, если б всю жизнь вместе с ней прожили… Дочери, что ли? Дочери… Дочь с зятем за мной не смотрели, не заботились, почета от них я тоже не видел… Почему мои немалые сбережения должны попасть в руки чужого парня?.. Дочь с зятем и без моих денег, наверно, живут богато». Сгорбленный, с обвисшими щеками, он казался сразу постаревшим на несколько лет.
Подошел Банзаракцаев и с ним улыбающийся парень, на плече которого висел какой-то черный ящик. «Это еще кто такой? — подумал Бизья. — Друзей и знакомых у председателя не перечесть. Мне-то что…»
— Здравствуйте, Бизья Заятуевич, — вежливо поздоровался парень и, улыбаясь, наклонил голову.
«Экие у тебя подхалимские повадки», — осудил про себя старик и холодно ответил:
— Здравствуй, — после чего принялся прихлебывать чай.
- Это репортер из радио. Не думайте, что он здоровается со всеми подряд, — засмеялся Банзаракцаев.
Старик сделал вид, что не слышит: «Тоже, наверно, замышляет какой-то обман, как тот фотограф». Если б не председатель, он даже близко не подпустил этого репортера. Но делать нечего, пришлось вслед за ними тащиться на третий этаж. Там было тихо, сумрачно, прохладно. Присели на диван с низенькой спинкой. Бизья устало вытянул ноги, испытывая большое желание скинуть сапоги. Привыкший ходить босиком по мягким полевым травам, под жарким солнцем, он чувствовал сейчас ноющую боль в суставах и мышцах ног.
— Я хотел бы немного поговорить с вами, Бизья Заятуевич, и эту беседу нашу записать на пленку. Иначе говоря, взять у вас интервью, — по-прежнему улыбаясь, сказал репортёр.
— Ей-богу, сказать мне нечего.
— Не надо, дядюшка. Помогите колхозу: скажите, что нам нужен трактор «К-700», — и Банзаракцаев ободряюще похлопал его по плечу.
— Ну… будет ли прок-то от моих слов?
— Кое-какой смысл есть, дядюшка Бизья, — председатель лукаво подмигнул. — Слово простого труженика звучит по-особому… Ну, скажите же несколько слов, ведь язык у вас от этого не отвалится…
— Хорошо, тогда начнем, — репортер незаметно включил магнитофон. — Бизья Заятуевич, вы уже сколько лет плотничаете?
— А вот как образовались артели-колхозы, с тех самых пор и стучу по дереву. Кажется, уже больше сорока лет.
— Сколько домов и помещений для скота вы построили за это время?
— Вот уж не знаю. Но многовато наберется.
— Бизья Заятуевич, сколько вам лет? И продолжаете ли вы трудиться?
— Шестьдесят пять, считая по-бурятски. Ноги не отказали, поэтому зачем мне дома сидеть? Начальство меня пока еще на пенсию не гонит. Видимо, я еще нужен. Никто не запрещает работать себе потихонечку. Когда уж сил совсем не станет и придет время собираться на тот свет, тогда я и сам оставлю работу. Правильно? Ха-ха.
— Конечно. Совершенно верно. Ну, а не бывает иногда желания отдохнуть?
— Отдохнуть? Я устаю, когда сижу без работы. Вот такой я бестолковый человек. Сидеть без дела, ей-богу, тяжело. Вот вы, молодой товарищ, разве сможете сидеть без дела?
— Бизья Заятуевич, что вы сейчас строите?
— Сейчас мы с парнем Данзаном возводим сруб дома. Данзан приходится мне свояком. Он отпрыск дядьев моей жены Дугармы, то есть из рода бодонгутов. А я сам из хусайского рода.
— Многих вы обучили своему ремеслу?
— Да не сказать, чтобы я кого-то там обучил. Только вот этого Данзана пытаюсь немного научить. По своей тупости школу-то он не смог осилить. Да и не всем же колхозным ребятам наукам обучаться, кому-то выпадает доля делать сельскую работу. Поскольку родственник, взял я к себе этого Данзана. Все же иметь какое-то ремесло, чтобы прокормить себя, — это ведь большое дело. К тому же Данзан, хоть не был силен в школе, топором владеет неплохо. Из парня выйдет приличный мастер.