Изабель Блан – великолепная актриса, именно она исполняла партию Южанки сегодня.

– Высокий титул дает высокие привилегии, не так ли? – издевательски спросили рядом. – В университете у вас не было ручки, а теперь вы сидите в лучшей ложе, дорого одеты, а украшения и вовсе стоят целое состояние.

– Именно, все так, как вы сказали, – повернулась к Элиасу.

Он стоял близко, слишком близко. От его запаха закружилась голова, и кровь прилила к щекам. Бинокль, который я почему-то не убрала в сумочку, выпал из ослабевших рук.

– Не замечал за вами подобной неловкости. – Он поднял его и протянул мне.

От ожога спасли тонкие перчатки, так горяча была ладонь Элиаса.

Не удержалась, посмотрела в его лицо.

В черных зрачках застыло мое отражение.

Бездонные омуты любимых глаз, таких же неестественно зеленых, как и мои собственные.

Что ты видишь во мне? Почему не отводишь взгляда? Почему я боюсь отвернуться?

Бесконечно смотреть на тебя – все, чего я хочу…

– Я плохо спала, – забрала перламутровый аксессуар.

– Мсье Мегре не давал? – участливо поинтересовался он.

– Почти, – прошептала я и отвернулась.

– Уже уходите? – он перегородил мне дорогу. – Неужели вам нечего сказать старому знакомому?

– Ваша Светлость, – подошел к нам неизвестно откуда взявшийся Лерой, – вы позволите сопроводить вас в ложу? – Давид протянул мне руку.

Ненависть, страх, боль, любовь… странное сочетание обрушившихся чувств.

Я действительно ослепла, на долю секунды. От безумия отделяла лишь тонкая грань – где-то рядом была мама. Единственный человек, которому можно безоговорочно верить, человек, который поймет и разделит все беды и горести.

Вот только стоит ли говорить о том, что я медленно схожу с ума, тому, кто не задумываясь отдаст за тебя жизнь?

– Это лишнее, мсье, – я сжала сумочку, – прошу меня извинить.

Как обычно, ощущение холодной тяжести револьвера придало уверенности.

– Фрекен, – Тео подошел с игристым напитком, – гер Нордин, – мужчина подал мне бокал и низко поклонился Элиасу.

Взяла и медленно выпила, до дна. Холодная жидкость щекотала язык, маленькие пузырьки лопались прямо во рту. Глаза держала закрытыми, в какой-то странной уверенности, что мои собеседники исчезнут, пока я допиваю вино.

– Белое вино Адамара, – забрал Элиас пустой бокал у меня из рук, – у вас прекрасный вкус.

На этот раз не спасли и перчатки, от легкого прикосновения пробила дрожь.

– Я средоточие пороков, мсье Белами, – подняла на него глаза, – корысть, разврат и чревоугодие конечно, – он сжал зубы, – вы ведь это хотели услышать, не так ли?

Я сияла, моей улыбке могли бы позавидовать лучшие кокетки Саомара.

Так изумительно фальшива я была.

– Добрый вечер! – подошли к нам Вероник и Грэг.

Мне вдруг стало удивительно смешно. Мы в театре, но самое увлекательное представление идет не на сцене. А прямо здесь, в узком коридоре, в двух шагах от буфета.

Артисты на черно-белых фотографиях издевательски кривили рты.

«Не верим!» – кричали они и хохотали над бесталанной дебютанткой.

Раскрыла веер, чтобы спрятать лицо. Смех душил.

Лерой, Грэг, Вероник и Элиас удивленно смотрели на меня.

– Простите, – все, что удалось сказать.

Тео взял меня за руку и увел.

В попытке сдержать истерику я порвала перчатку зубами. Мы стояли в каком-то пустом коридоре. Тео крепко обнял меня, до боли.

– Плачь, – сказал он мне, и я расхохоталась.

Стало легче, встала на носочки и благодарно поцеловала мужчину. Повернула голову.

Элиас смотрел на меня, губы его растянулись в усмешке. Он ничего не сказал, повернулся и ушел.

– Звонок, – сообщила я очевидное, – пора в ложу.

Одетый в зеленую ливрею работник театра открыл дверь.

– Ты ошибаешься, Анж, – услышала я, – Рик лично перерыл все дно Саомара, он поставил на уши полицейский департамент, он сам участвовал в каждой облаве на «Бабочку» и не успокоился, пока того не казнили, – горячо говорил маме мсье Верни, – стал бы он делать это, зная, что ты жива? Фредерик далеко не филантроп, ему нет дела до простых людей! Ты ведь знаешь это! – Мама сжимала веер.

Похоже, итогом вечера станут не только испорченные перчатки.

Снова погас свет и заиграла прекрасная музыка. Кто-то смотрел на меня, я чувствовала это так же остро, как если бы это было прикосновением. Невидимые руки обхватили лицо, провели по шее и ласкали плечи. На секунду лампа осветила зал, и я безошибочно определила хозяина взгляда.

Элиас не успел отвернуться.

– Родная, – тихо сказала мама, – можно я уйду?

– Я с тобой, – ответила я.

Извинились перед мсье Шарлем и вышли из ложи. Тео совершенно не удивился, думаю, его мало что могло удивить.

Наскоро накинули плащи и, не сговариваясь, почти бегом вышли из театра. Я остановилась на последней ступеньке потому, что снова выронила бинокль. Как он оказался у меня в руках, так и не поняла. Мама уже села в машину, а Тео ждал у открытой двери.

Дождь закончился, и на небе сияли звезды. Летняя ночь наступает быстро.

– Мелисент, – Грегори взял меня за руку, – прошу тебя, держись как можно дальше от Лероя! – Он развернул меня к себе. – Слышишь?

– Успокойся, Грэг, – ответила я, – в этом наши желания совпадают.

Он посмотрел куда-то наверх, горько улыбнулся и сказал:

– Ты всегда была слишком хороша для меня, – покачал он головой, – с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать, я только и делал, что отгонял от тебя мальчишек. – Проследила за его взглядом.

На верхней ступеньке стоял Элиас.

– Ты женат, Грегори, – посмотрела на Грэга, – к чему эти откровения?

– Одно твое слово – и я оформлю развод. – Он снова схватил мою руку.

– Прекрати, – я разозлилась, но ругаться не было сил, – не нужно перекладывать на меня ответственность за собственные действия. – Вырвалась и быстро пошла к машине.

– Во всяком случае, – донеслось мне вслед, – я не один остался ни с чем.

Села в машину и смотрела, как Грегори, поравнявшись с Элиасом, что-то бросил тому через плечо.

Невероятное пересечение двух параллельных прямых.

Далекое прошлое и невозможное будущее.

По прибытии в гостиницу мама ушла к себе. Я видела, как тяжело она восприняла слова старого знакомого, но ничем не могла помочь. Набрала ванну и легла в теплую воду, смывая сегодняшний день.

Что же принесет нам завтра?

Я проснулась в удивительно прекрасном настроении.

Маленький солнечный лучик проник в комнату сквозь узкую щель между плотных портьер и щекотал щеки.

Лето!

Напевая любимую песенку Аманды, я пошла к маме. Сегодня в планах у меня было навестить дорогую мадам Франс и мсье Жака. И познакомить их с мамой, конечно.

– Доброе утро! – счастливо пропела я и открыла шторы.

– Хулиганка, – мама накрыла голову подушкой, – дай поспать!

– Ну уж нет! – заявила я и стащила с нее одеяло. – Чем рефлексировать, как пройдет встреча с Фредериком, лучше развлечемся!

– Я не рефлексирую, – надулась мама, – просто очень боюсь, – честно призналась она.

– Вот, я и говорю, – я подала ей утреннее платье, – пошли в гости.

– А завтрак? – Мама переплетала косу.

– У мадам Мари позавтракаем. Если придем к ней сытыми, она обидится.

По дороге заскочили в пекарню. Ваниль и корица. Дивные ароматы витали вокруг и оставляли привкус чуда на языке.

Лето! Солнце! Ласковый ветер игриво дергает за волосы.

Это ли не чудо?

Машина привезла нас к дому мадам.

Все такой же. Три маленькие клумбы, на которых цветут разноцветные садовые розы, розовая штукатурка, красная черепица и колокольчик у входа.

– Мадам Мари! – крикнула в открытую дверь. – Это я, Ника!

– Девочка моя! – бросилась мне навстречу мадам. – Как я рада тебя видеть!