– Не было на это времени, – перебиваю и заканчиваю за него, желая уже поскорее сменить тему.

И как так вышло вообще? Почему это мне не похуй, сколько хуёв побывало в…

О, блядский бог, подсознание, заткнись!

– Ну а что там с твоей шизой? Менгеле спрашивал, принимаешь ли ты колёса.

Тут же горбится, старается стать поменьше и отводит взгляд.

– Не шизой, это диссоциативное расстройство личности.

Спасибо за пояснения, да. Только понятней не становится.

– И что это за дерьмо?

– Иногда под воздействием сильного, действительно сильного стрессняка я становлюсь… Ну, как бы так объяснить, чтобы ты понял? Становлюсь кем-то другим. Кем-то, кто лечит все свои переживания хорошим трахом и не может отделаться от навязчивой идеи пустить кому-нибудь кровь. Форма фетишизма. Но это совсем редко, а в остальном…

Стой, стой, стой!

Не так быстро, я всё ещё перевариваю!

– То есть… Погоди, вчера не ты меня фактически принудил и трахнул?

– Я. Это всегда я. Но тот я слегка озабоченней этого.

Нимфоманка в моей койке, охуеть можно.

– И вот как это – ты? Ты и не ты?..

– Говорю же, всегда я, но со сдвигом в мозгах. Начинаю думать иначе, бывает, ловлю себя на том, что разговариваю сам с собой.

– И как тебя перезагрузить?

Хмыкает и осторожно опускает ноги на пол.

– У тебя вчера вроде неплохо получилось?

И тут повязано на сексе. Надо же.

Да ты просто сосредоточие моих тайных заёбов, Кайлер.

Видит, что я не спешу задавать новые вопросы, и, как-то невесело улыбнувшись, продолжает сам:

– Такое не часто бывает, только когда совсем в мозгах коротит. И тогда мне срочно нужен член. Лучше два.

Вызывающе лыбится мне, и так и не разжавшиеся кулаки совсем не двусмысленно чешутся. Так и зудят, уговаривая почесать о его скулу.

– Не смотри на меня так, словно уже думаешь, где прятать тело. Я же сказал, люблю трахаться, но…

– Ещё раз скажешь о времени, я не сдержусь и влеплю тебе. Так, стоп. А раньше как справлялся? У тебя же, блять, не было времени?!

Пожимает плечами.

– Дрочкой или пальцами.

Осторожно разжимаю кулаки и потираю переносицу.

– У нас вроде как серьёзный разговор, нет?

Кивает, и у него тут же начинает урчать живот. Накрывает его ладонями и, вздохнув, поднимается со стула. Медленно и ухватившись за спинку. Бредёт к холодильнику и всё-таки дёргает дверцу.

Да пусто там, сам смотрел.

Снова вздыхает и оборачивается ко мне.

– Так ты принимаешь таблетки?

– Неа.

– И какого хера?

– Денег не было.

Затыкаюсь, спотыкаясь о последний аргумент. Действительно, блять, весомый аргумент.

Оглядываю его и взглядом цепляюсь за багровое пятно, расплывшееся под оголившейся из-за растянутого ворота футболки ключицей, и понимаю, что снова думаю членом.

А он так и стоит, щурится, потирает прикрытые веки двумя пальцами, и меня, как током, воспоминанием прошибает.

Неопределённо махнув рукой, иду в спальню и принимаюсь шарить в ящиках тумбочки. Быстро нахожу нужное мне в полупустых отделениях.

Возвращаюсь назад и, остановившись напротив, протягиваю ему очки. Те самые, уродские, клееные-переклееные. Его.

Словно не дешёвый пластик, а мои рёбра сейчас на соплях держатся. Сожми – и трещинами пойдут.

И он уже было тянется за ними, как я, передумав, отдёргиваю руку, почти прижимаю их к груди.

– Давай попробуем начать заново. Ты остаёшься здесь, мы делаем вид, что ничего не было, все твои проблемы автоматически переходят в разряд моих, и ты забываешь, какое я дерьмо?

Не смотрит в глаза. Губу закусывает, до крови, мать её, закусывает! До выступающих красных капель, охуеть можно!

И всё-таки решившись, кивает и тянется за оправой, большим и указательным пальцами сжимает дужку. И прежде чем отдать их, быстро добавляю:

– И никаких больше ножей и наручников, понял?

Невесело фыркает и кивает, водружая эту уродскую конструкцию на свой нос.

Смешной сразу, но куда более настоящим кажется. Живым.

И всё это просто вынуждает меня, в спину подталкивает, пихает сделать шаг вперёд, как устройство в коридоре начинает отвратительно верещать, сообщая, что голодная смерть откладывается на неопределённый срок.

И с сожалением отпрянув, направившись в коридор, кричу ему, не оборачиваясь:

– Никаких подлянок больше! Слышишь, Кайлер?! – Чтобы после его утвердительного ответа, на следующий же день, в спешке собираясь и привычно опаздывая на очередную встречу, засунуть ногу в ботинок и обнаружить там полтюбика зубной пасты.

Глава 14

Вроде бы и неплохо всё, но никак не желает оставлять ощущение, словно вместо крепкой доски – хрупкий лёд в гостиной. Плотняком уложен, пластина к пластине. Но на стык ступишь – и под хруст ухнешь вниз, и даже если пальцами за обломки уцепишься, не спасёт. Вниз – и вовсе не к соседям.

Ларри предпочитает делать вид, что ровным счётом ничего не произошло. Но в его блестящих глазёнках то и дело проскакивает что-то эдакое, будто бы он уже вспорол мне брюхо и думает: кишки валом вытянуть или же так оставить и напихать камней. Кто его знает, этого маньяка в выглаженном костюме и галстуке в тон. Подчёркнуто вежлив, холодно равнодушен, а вечерами остриём ножниц выкалывает мне глаза на постерах. И жрёт, жрёт свои шарики, набив ими щёки, как оголодавший хомяк.

Представляю и, не сдержавшись, хмыкаю, и пальцы соскальзывают с основания микрофона, закреплённого на стойке.

Шнур этот ебланский так и путается под ногами… Второй раз цепляюсь носком ботинка и обязательно же выдерну его из розетки или, ещё лучше, переебусь, расквасив рожу. То-то весело на съёмках будет.

Пробивает на смешок, но вырвавшийся хрюкнувший звук тонет в грохоте студийных колонок, и, невольно вслушиваясь, я начинаю мотать башкой. И пальцы ритм выстукивают. Автоматически, как нечто само собой разумеющееся уже. Ловить ритм и подстраиваться, даже если рот закрыт.