Медленно, дебильно медленно, словно мне требуется время для полного осознания, поднимаю голову, чтобы взглядом коснуться… своего лица.

Или же так кажется из-за выступивших слёз и никак не желающей рассеиваться мутной дымки?

Негромкий, скорее даже мелодичный звон привлекает моё внимание.

Чуть поворачиваю голову и, пережив вызванный движением спазм, кое-как фокусируюсь на маленьких ключиках, которые "я" то и дело подбрасываю на ладони.

Хмурю лоб, в висках немилостиво долбит, но на короткое мгновение, когда в затопленное алкоголем сознание закрадывается понимание, боль отступает.

Не я. Там, в ногах.

И не я ухмыляюсь от уха до уха моей фирменной ухмылкой, привычным приевшимся жестом.

Не я.

– Кайлер? – хрипло выдают связки, и я сам морщусь от вони. Вот это перегарище.

Полоски металла подпрыгивают на ладони ещё раз, и он сжимает их в кулаке:

– Поболтаем?

Глава 7

Первое: запястья прикованы к резной кованой спинке, а это значит, что кровать моя. Второе: я у себя в квартире. И третье: я абсолютнейше ни хера не помню.

В очередной раз поклясться себе завязать с пьянками, что ли?

Что-то там вырисовывается из-за мутной, словно никотиновым дымом сотканной пелены, но в головёнке так больно, что она просто отказывается делать логические выводы.

Это всё вы, мыши? Вызвать бы дезинсектора, попрыгаете тогда, хвостатые твари.

– Как я здесь оказался? И главное – почему здесь ты?

Мальчишка тянется, всем своим видом демонстрируя, что ему-то сейчас как раз лучше всех.

Смутно начинаю припоминать смазанные, то и дело ослепляющие меня электронные лучи и его бледное лицо рядом. Или же это было зеркало?

Хмурюсь, но проясняться ни черта не желает, только боль усиливается над надбровными дугами. Опускаю затылок назад на подушку и принимаюсь разглядывать нас обоих уже в отражении. Слегка искажённое, выпуклое. Моё распростёртое тело с заломанными руками и он рядом. Наводит на мысли.

– Раком и голый ты нравился мне больше.

Ещё этот привкус во рту… Уж не знаю, из-за пирсинга отдаёт металлом, или я умудрился прикусить язык. Отвратительно налипает на щёки, вызывая всё новые и новые приступы тошноты.

И эту фразу оставляет без ответа тоже. Только беспрестанно крутит чёртову связку пальцами, то и дело подкидывая её на ладони, и то как она негромко звякает, кажется мне самым отвратительным звуком из всех услышанных. Бесит, эхом отражаясь от стенок моей черепушки, словно материальный, давит на нервные окончания, скребёт по ним, заставляя пульсировать.

Ненадолго меня хватает. Меньше минуты.

– Прекрати.

В этот раз снизошёл до ответа, лениво, не сразу, продолжая бренчать чёртовыми железками:

– С чего это?

Какие мы злые. Давай, накажи, поиграй со мной.

– Я попросил.

– И что?

Ну да, действительно. Но ключи всё же прячет в карман и подползает поближе. Ложится рядом и, подперев голову ладонью, просто наблюдает за мной. Медленно выдыхаю и, кажется, начинает отпускать по чуть-чуть.

– От тебя воняет.

Закатываю глаза:

– Знаешь, это нормально, так бывает после того, как выжрешь больше, чем весишь. Хотя откуда тебе знать. Должно быть, сладко засыпаешь после первой же стопки.

– Куда уж мне до алкоголика со стажем.

Хмыкаю. Если бы меня это задевало, малыш Кай, если бы…

Поворачиваю голову в его сторону. Куда ближе, чем я думал. Склоняется прямо ко мне. С десяток сантиметров. Словно нарочно, чтоб я мог видеть его как можно лучше.

Волосы уложены, глаза густо подведены, а сами зрачки неестественно серые. Его не такие, я помню. Контактные линзы.

Тут же вспоминаю про брошенные уродливые очки в толстенной оправе, со следами клея на месте крепления дужек, с исцарапанными линзами, кажется, пережившими не один год. Про очки, которые отчего-то не выкинул, а осторожно, словно они могли просто рассыпаться в пальцах, спрятал в нижний ящик тумбочки.

Кольнуло в груди. Противное зудящее чувство, нет – его отголосок всего лишь. Отголосок вины, который тут же душу.

– Не завидуй.

Касается ладонью моей груди, ведёт по вырезу майки и чуть выше, по коже, очерчивая контуры татуировки.

И что-то, – хрен разбери, что именно, – не так. Чертовски уверенно держится, будто вовсе и не его я в прошлый раз вышвырнул.

– Так долго думал, что ответить?

– Это ты мне ответь. Почему мы оба здесь, а я, – дёргаю запястьями, чтобы наручники звякнули о спинку кровати, – В этих очаровательных браслетах?

Наклоняется пониже и укладывает свою крашеную башку мне на грудь, неприятно давит подбородком под ключицей.

Что за… Ни черта не понимаю. Злобный брат-близнец? Белая горячка? Ещё невесть какая хуйня?!

– Тебе с самого начала?

Выдыхаю. Чувствую, как морщится. Наслаждайся, малыш, раз уж завалился сверху.

– Будь любезен.

Кивает, чем удивляет меня ещё больше. Что-то мне подсказывает, что я вовсе не обрадуюсь, когда узнаю-таки, что творится в этой крашеной головёнке.

– Мы столкнулись под утро. Не припоминаешь? Хотя куда тебе… Ты буквально поймал меня за руку около сортира.

– Да я романтик…

– Ещё какой. Не давал мне отлить и всё цеплялся за штаны. Шепелявил про любовь до гроба и раза три падал на колени – умолял дать тебе в рот. Клялся, что видишь меня во сне и поэтому ни жрать, ни ссать не можешь. Так цеплялся, что мне пришлось везти тебя сюда. В такси ты лез целоваться и едва не стянул с меня штаны. Водитель смотрел на нас, как на двух конченных педиков-извращенцев, но это же неважно, правда? После – незабываемые пятнадцать минут позора у стойки регистратора внизу: великий Раш вообразил, будто во взгляде суки с бейджем было недостаточно восхищения, и всё лез "открутить козе сиськи". Затем был лифт, в котором ты начал жалобно хныкать и, наконец, дверь квартиры, ключ от которой мне пришлось искать по твоим карманам, ибо Неповторимый уже изволил спать, нахрапывая что-то из своего репертуара.

Прикрываю глаза. Доходит долго, но когда доходит… Жмурюсь сильнее. Кто-то действительно прилично перепил, охерительно прилично. У Ларри варежка не закроется ещё месяц.