Последнее кажется самым приемлемым вариантом, учитывая, что проснувшийся желудок требует жрать просто зверски и грозится начать переваривать сам себя.

Проблема решается быстро, всего парой звонков, и я, не зная, куда себя деть, испытывая нифига не приятное чувство дежавю, решаю разобраться с ещё одной проблемой, пока как дебил завис в режиме ожидания. Не то жратвы, не то Кайлера.

Вспоминаю, что вместе с мифическим чайником у меня когда-то водился и ноутбук.

Отправляюсь на его поиски, но долго лазить не приходится – замечаю стальной хромированный бок на одной из верхних полок длинного стеллажа, приспособленного под всякую дребедень вроде забавных безделушек, коллекция которых пополняется после каждого выступления, но до квартиры, как правило, добираются самые стойкие и мелкие, которые я не теряю в такси и не ломаю, скидав на дно спортивной сумки.

Мышка и зарядка тут же, лежат сверху.

Даже Wi-Fi прекрасно работает, хотя я вообще не помню, когда платил за него последний раз. Коммуналкой давно заведует моя верная Камилла, без которой я бы уже зарос дерьмом и бесконечными счетами за неоплаченное электричество и чего там ещё.

Кай выбирается из ванной, как раз когда я, найдя нужный сайт, заканчиваю формировать корзину.

Идея, разумеется, дебильная, граничит с клиническим идиотизмом, но остановиться я уже не в силах.

Вспоминаю нужный адрес и в примечаниях к доставке указываю обязательную демонстрацию каждого предмета.

И всё это ребячество нравится мне так сильно, что даже отрываю задницу от высокого стула, на котором примостился, водрузив бук на стойку напротив. Отрываю и несу её к толстовке, чтобы найти карту и оплатить заказ.

Вернувшись, застаю Кайлера прямо напротив мерцающего экрана, и выражение его лица сейчас являет собой нечто среднее между ужасом и крайней степенью удивления.

Отодвигаю его плечом, возвращаясь на своё место.

– Это не для тебя. Но если хочешь…

Реагирует тут же и нервно одёргивает край футболки.

И это кажется мне даже милым, по-домашнему трогательным. Взъерошенный, в трусах и домашней майке, он выглядит совсем открытым. А ещё близоруко щурится, и всё сладко сжимается между рёбер.

Такой беззащитный даже…

– Иди в жопу.

Хмыкаю.

Ну конечно, тихий милый мальчик, ага. Закатай губу, Рен.

Располагается за столом, и я, убедившись, что оплата прошла, закрываю крышку и иду за ним следом, сажусь напротив.

Складывает руки на груди. Отгораживается и не смотрит на меня.

Может оттого, что стрёмно. Может потому, что без линз и не увидит.

– Ну? – поторапливаю его и, приподняв брови, намекаю на то, что было бы неплохо открыть рот и начать воспроизводить какие-нибудь звуки. Например, рассказать мне, наконец.

– Что ну?

Тянет время, выбивает себе дополнительные секунды. Знает: не отвертеться сейчас. Но всё одно.

– Излагай. Всё, с самого начала.

Кривится, как от зубной боли.

– А тебе ли не пофиг?

Уверенно мотаю головой из стороны в сторону:

– Теперь нет.

– Теперь? Что это значит?

А тебе? Тебе самому-то как? Не пофиг, почему мне не пофиг?

Запутанная какая-то схема. Придурочная. Как мы оба.

Но не это сейчас важно, с этим мы и потом разберёмся.

– Прекрати мять яйца и рассказывай.

Вздыхает, подтягивает колени к груди и жмурится от боли. Обхватывает их, сцепляя пальцы в замок.

Понятливо усмехаюсь краешком рта.

– Что, задница болит? Хочешь, подую?

– Да иди ты… – огрызается вяло, без энтузиазма и желания продолжать спор. Тем более что его желудку сейчас ещё хуже, чем моему – я не жрал всего около суток, а Кайлер, должно быть, больше.

Жалобно косится на холодильник.

– Я уже заказал пиццу. Давай, детка, расскажи мне всё. С самого начала.

Выдыхает медленно-медленно и пристраивает подбородок на коленях, хотя и не может сделать этого, не поморщившись. И, словно передумав, решив сменить позу, протягивает мне руку запястьем вверх, и я вижу цифры. Истёршиеся, явно набитые толстой иглой и синей тушью.

Так вот что это значит. Дата.

– Моя мама не всегда была такой. Но и, знаешь, не пылала ко мне светлыми чувствами. Я словно просто, ну… Существовал для неё. Был и был. Меня тогда как-то не заморачивало всё это. Меньше внимания – меньше контроля и нравоучений. Но Кира, моя старшая сестра, была другой. Другой для неё, я имею в виду. Понимаешь?

Киваю, не решаясь прервать его, раскрыв рот. Ниточка тонкая, едва вьётся, боюсь оборвать её своими комментариями и только слушаю, только смотрю, как начинают подрагивать его губы.

Он не собирается плакать, голос звучит ровно, почти равнодушно, но… Незримое, в воздухе зависшее НО присутствует.

– Наверное, я тоже был тем ещё дерьмом… Первый курс университета, я уже взрослый, все дела, и сестрёнке частенько приходилось притаскивать меня домой, предварительно прошвырнувшись по парочке не особо-то цивильных мест. И я не о тех клубах, в которые ты носишь свою задницу. И близко нет. Мать купила ей новенькую Хонду на двадцать один… Через месяц её лицо отскребали от остатков лобового стекла, через которое она вылетела, столкнувшись с Ауди бухого говнюка вроде тебя. Понимаешь?

Не дышу. Каждое слово, вздох, паузу между слогами ловлю, слушаю.

Снова опускаю голову вниз.

Не спугнуть.

И наконец он произносит то, о чём я и так догадался. Не сложно было сделать выводы.

– Она меня забрать поехала. Я сам позвонил.

Сглатываю.

Слишком громко, должно быть, потому что Кай дёргается, едва не падает со своего насеста и страдальчески сжимает побелевшие губы.

Хочется утащить его хотя бы на диван и действительно подуть, погладить, убрать то, что сам и сотворил.

Не раскаиваюсь.

Ни о единой минуте не жалею.

– Ну и… Ты догадался, наверное, что было дальше?

Разглядываю бороздки на столе.