«Где полиция, когда она так нужна? – промелькнуло в голове, - Ах… Да! Маккой у себя дома, а не на улице, так что может использовать свои силы повсеместно и спокойно».

Диварг брал чужое, как свое собственное. Он не щадил, он приносил боль ради боли, просто посредством поцелуя. Нагло, надменно, без промедления, но моё тело… Моё тело, что работает против меня, реагировало. Реагировало так, что в пору было бежать – бежать сломя голову, но момент потерян.

Секунды стали вечностью. А минуты превратились в ничто.

- Держись, а то упадешь, - сказал мне Маккой, вытащив из какой-то бездны своим голосом, даже по-своему нежно прижав к своей груди.

Я слабо кивнул, обвив руки вокруг его шеи. Мысли исчезли из головы, оставив лишь бурлящие эмоции и звук биения собственного сердца.

Безвольная кукла, у которой отрезали нить – так я себя ощутил, пока Джордж не поднял меня к себе на руки, словно я его личная вещь.

- Посиди с Френчем, пока он не придет в сознание, - указывает Лукасу Маккой, слабо кивая в сторону моего друга.

Внутри все сжимается от одной только мысли, что Френч без сознания и в полной власти этих отъявленных сволочей.

- А ты что собрался делать, м? Трахнуть этого мальчишку? – интересуется у Джорджа парень, вставая перед ним возле двери, не давая пройти дальше. – Не умеешь делиться с друзьями?

- Тебя вроде он не очень-то и привлекал, - замечает Маккой, и в его словах проскальзывает злоба.

- Мое мнение поменялось, - ухмыляется Диварг.

- Я против.

«А моё мнение кто-нибудь спросит?» - хочется сказать, грубо оттолкнув от себя брюнета, и подойти к Френчу. Спасти друга и себя, спасти себя, прежде чем станет поздно.

Уже поздно.

- Не забывайся, Маккой, - медленно произносит Лукас, подходя ближе, - кто именно помог тебе так возвыситься и приблизиться к сексу с твоей идеей фикс. И не пытайся воздействовать на меня своей силой – прекрасно знаешь, что ничего не получится.

Я - не человек, а тот, кто принадлежит кому-то - раб. Сразу двух…

Они о чем-то говорят, а жар съедает меня изнутри. Спорят… Приходят к чему-то… Все урыками, потому что я чувствую это – жажду.

Лукас не отстает от Маккоя, я ощущаю его взгляд на себе, и от этого невольно тянусь еще сильнее к Джорджу – к тому, кого люто ненавижу.

От брюнета приятно пахнет лимоном. Этот запах из детства навевает неприятные воспоминания, те, что наполнены отчаяньем…

- Сынок, прости меня, это я виновата, - выдыхает мама, поставив передо мной кружку с горячим кофе.

В школе я подрался с парнем, который ущипнул меня за зад. Он получил свое, но на меня теперь косо смотрели, не понимая, что такого неприятного было в таком заигрывании.

Неприятное было все. От самого момента первого касания и заканчивая тем, что внутри меня проснулось от мысли, что я нравлюсь другому парню, что он может поцеловать меня…

Все началось еще задолго до моего рождения. Когда мама начала встречаться в тайне ото всех, даже от моего отца, с одним приятным юношей. Тот всегда ярко одевался, искрился словно, и говорил так живо, приятно… Мама не могла сопротивляться его притягательности, влюбившись… Лишь потом она узнала, какую страшную тайну заключил в себе этот светлый юноша.

Он был модифицированным человеком. Человеком, чьи гены изменили еще на уровне эмбриона, пытаясь вывести новую ветвь эволюции, кроме тех же экстрасенсов. Неестественная мутация оказалась опасной штукой, и генной инженерии пришлось отказаться от такого пути внедрения новых качеств человеческой расе.

Мама забеременела от него. А этот парень повесился, решив так покончить с собой. В тот момент, когда моя мама увидела его, она не поверила собственным глазам – такой ясный человек, без проблем, и тут такое. Спустя пару лет она вспомнила, как тот иногда дергался, стоило ему ощутить чье прикосновение, иногда даже начинал злиться и ругаться, но… ему часто везло, словно бы он знал, куда нужно было пойти и что сделать.

Интуиция и чувствительность – вот что было прописано в измененных генах моего биологического отца, а не того, кто всю мою сознательную жизнь меня воспитывал. Но такие вещи просто так не могли вжиться в плоть возлюбленного моей мамы, разрушая его, ломая его сознание. Пока не сломали его полностью, не оставив ничего, кроме желания умереть, чтобы больше не видеть, не чувствовать, не слышать.

Его свело это с ума. Сделало его слабым.

Излишняя чувствительность к чужим эмоциям, внешним признакам лжи, так что раскусить ложь в речи собеседника-мужчины не было проблематичным…

Не трогайте меня… Не надо. Не делайте мне больно. Я на грани…

…

Постель – она мягкая. Хочется зарыться в одеяле и спать. Спать час, два… Вечность лучше всего, пока все лишние течения в теле не сгинут, не исчезнуть вместе со временем. Потому что оно лечит, успокаивает так, что больше ничего не хочется. Или просто эта жажда отходит на десятый план, становясь надоедливой мухой у самого лица, на которую можно и не обращать внимания в надежде, что сама улетит.

Время лечит…

Прошло немало времени после последнего поцелуя. Так что я могу нормально поднять свой взгляд, хотя пока и мутный. Все видится в бликах и неясных пятнах вокруг, но уже лучше. Шанс прорваться всегда же есть.

Голоса сквозь вату, но двигаться уже могу.

Хочется спросить себя «Почему?»

Почему именно сейчас, а не раньше, когда я мог отреагировать, вмазав любому из этих двоих парней по лицу за поцелуй? Я так страшился этого, был готов чуть ли не убить того же Лукаса, в первый раз, но все было без страсти, без эмоций. Френч целовал же с нежностью, которая не так будоражит… Мой мир разрушил именно Маккой, прорвавшись сквозь защиту из стали своей страстью вперемешку с ненавистью и враждой. Это все взбудоражило меня не хуже, чем уже настоящий секс.