Создается впечатление, что на правом берегу Днепра в последние века I тыс. н. э. славянская культура преемственно эволюционировала, тогда как на Левобережье в это время появились новые элементы — роменско-боршевские, нарушившие плавный ход эволюции.
Выше речь уже шла о том, что до недавнего времени роменско-боршевские городища обычно рассматривались как древнейшие остатки славянской культуры в лесостепном Левобережье. Предполагалось, что население, соорудившее эти городища, пришло сюда в конце VIII в. н. э. с правого берега Днепра. Но это предположение являлось чисто априорным; оно ничем не было аргументировано. Особенности культуры роменско-боршевских городищ, отличающие их от правобережных древностей того же времени, не были объяснены.
Между тем специфические особенности культуры роменско-боршевских городищ, неизвестные ни в Правобережье, ни в каких-либо других областях славянского раннесредневекового мира, очень характерны. Они говорят отнюдь не о правобережном происхождении их обитателей. Эти особенности сложились в славянской среде на северо-восточных рубежах Верхнего Поднепровья в обстановке тесных контактов с культурными традициями восточных балтийских группировок.
Известно, что область поселений роменско-боршевского типа охватывала не только лесостепное Левобережье, доходя на востоке до Северского Донца, но и более северные области — бассейн Десны, поречье Верхней Оки и верховья Дона. Согласно традиционным представлениям, роменско-боршевские поселения в этих местностях должны были появиться позднее, чем в лесостепной полосе, а движение славян в области Поднепровья в указанные века шло с юга на север. Однако это не так: движение восточных славян в Левобережье Среднего Днепра шло тогда с севера на юг. Именно на севере находились истоки всех специфических особенностей роменско-боршевской культуры: оттуда они были принесены в VIII–IX вв. в лесостепное Левобережье, на Донец, Дон и Тамань.
Еще в 30-х годах, после раскопок Боршевского и других городищ Верхнего Подонья, можно было предполагать, что жившие на них люди пришли в VIII–IX вв. с севера, из области Верхней Оки, от вятичей. На это указывали погребальные сооружения, обнаруженные в курганах около Боршевского и других городищ, варианты которых были представлены в области Верхнеокского бассейна начиная со второй четверти I тыс. н. э. в древностях мощинского типа. Речь идет о курганах с деревянными оградами и ящиками-домовинами, куда помещались остатки трупосожжений, уже упомянутых при описании древностей вятичей и северян (стр. 66). Позднее, в начале 50-х годов, когда подобные же погребальные сооружения были обнаружены в роменско-боршевских курганах на Десне и кое-где южнее, автору этих строк стало очевидно, что в VIII–IX вв. население из Верхнего Поочья и смежных местностей двигалось не только на Дон, но и в лесостепное Левобережье Днепра.[83]
В последнее время в руках археологов сосредоточился значительный материал, доказывающий, что роменско-боршевская керамика с ее специфической орнаментацией — этот наиболее характерный элемент роменско-боршевской культуры — имела на севере не менее длительную историю, чем упомянутые выше погребальные сооружения. Истоки роменско-боршевской орнаментации следует искать в тех же древностях мощинского типа и синхронных им древностях западной части Волго-Окского междуречья.
Еще в конце XIX — начале XX в. такая ранняя керамика была встречена Н. И. Булычевым и другими исследователями в мощинских слоях на городищах Верхней Оки. Но она не была отделена тогда от раннесредневековой. В 30-х годах керамика с аналогичной орнаментацией была встречена в небольшом количестве на городищах и селищах Верхнего Поволжья в слоях второй четверти и середины I тыс. н. э. — на селище Красный Холм, на Пекуновском и других городищах. Наконец, в последние десятилетия глиняная посуда, орнаментированная в верхней части геометрическими узорами из отпечатков гребенчатого штампа или «перевитой веревки», была найдена в большом количестве на десятках городищ в области верхнего течения Москвы-реки, таких, как Троицкое и Барвихинское. Она датируется второй четвертью и серединой I тыс. н. э. И. Г. Розенфельд, исследовавшая керамику Троицкого городища, отметила «наличие узоров, известных по посуде роменского типа». Такая же глиняная посуда, но теперь уже датированная ранним временем, происходит из последних исследований на мощинских городищах бассейна Верхней Оки.[84]
Древности, о керамике которых идет речь, оставлены наиболее восточными группировками днепровских балтов. Выше было указано, что в начале нашей эры в результате продвижения в Верхнее Поднепровье раннеславянских зарубинецких племен часть балтов отошла на северо-восток. Днепровские и деснинские балтийские племена появились в пределах Верхнеокского бассейна, вышли на Верхнюю Волгу и в верховья Москвы-реки (стр. 41). В их среде зародилась и распространилась орнаментация, унаследованная впоследствии славяно-русским населением Северо-Восточного Поднепровья. Как уже указывалось, это население имело мощный балтийский субстрат.
Керамика с указанной орнаментацией распространилась в конце I тыс. н. э. также и у некоторых группировок населения Северо-Западного Поднепровья, о чем свидетельствуют ее находки в длинных курганах Смоленщины, которые в массе несомненно старше роменско-боршевских древностей.[85] Эта керамика соответствует роменско-боршевской не только по орнаментации, но и по форме. К населению, оставившему длинные курганы, она попала не от роменцев, наоборот, предки роменцев — северная группа потомков зарубинецкого населения — заимствовали эту керамику от своих местных соседей и лишь затем, в конце VIII–IX в., принесли ее в лесостепное Левобережье Днепра. Это и были северяне (если только этот этноним связан с названием страны света).
Таким образом, выясняется, что движение славянского населения из Верхнего Поднепровья на Средний Днепр в область плодородных земель, начавшееся после середины I тыс. н. э., в области Левобережья продолжалось и в конце I тыс. — в VIII–IX вв. В это время на юг устремились выходцы из отдаленных северо-восточных местностей Поднепровья и из бассейна Верхней Оки. Они смешались со славянским населением, пришедшим в лесостепное Левобережье в третьей четверти I тыс. н. э., продвинулись еще дальше к югу, опоясывая юго-восточную периферию славянских поселений своими городищами.
Именно этим объясняется известная неоднородность населения лесостепного Левобережья в роменско-боршевское время и в последующие XI–XII вв. Так, вариант роменско-боршевских древностей, известный под наименованием волынцевского, принадлежал, вероятно, потомкам ранних поселенцев. Они долго сохраняли свою древнюю погребальную обрядность — после кремации хоронили останки своих умерших на погребальном «поле», тогда как выходцы с севера в VIII–IX вв. принесли с собой курганный обряд. В XI–XII вв. древности северян разделялись не менее чем на три локальные группы, на что уже давно обращал внимание Б. А. Рыбаков.[86] И это объяснялось не только перемещениями населения при Владимире и Ярославе Мудром, но и более ранними обстоятельствами, относящимися к истории древнейшей Русской земли и самым началам Киевского государства.
4
В конце предыдущего очерка речь шла о том, что в области Верхнего Поднепровья потомки славянского зарубинецкого населения и местных балтов образовали известные по летописи группировки: кривичей, словен новгородских, вятичей и, вероятно, радимичей. Это были не первобытные племена, как нередко считают, не древние образования, связанные общностью происхождения, а политические территориальные объединения, по словам летописца, имевшие свои «княженья». Эти группировки возникли на рубеже первобытного и классового обществ. Их иногда называют «полугосударствами», и с этим можно согласиться.
