- Это тоже просто. Мы материализуем часть магии. Вот и все.

Алвин был поражен до глубины души. Знал он, конечно, что драконы удивительные существа, но не представлял, насколько.

- Знаешь, вы такие необыкновенные. Ваша магия – продолжение вашего тела. И вообще… Существуете в двух формах, рождаетесь из яйца…

Маг мечтательно улыбнулся.

- Представляю, какое это волнующее зрелище… Скорлупа трескается и на свет появляется дракончик. Маленький сгусток чистой магии. С крошечными крылышками… Хотел бы я это увидеть.

Сабзиро насмешливо фыркнул:

- Это вряд ли.

- Почему? Хотя, знаю. Вы никогда не показываете посторонним это таинство?

- Конечно, не показываем. Но, вообще, дело не в этом. Просто такого не бывает. Из яйца появляется обыкновенный ребенок. Мы в раннем детстве вообще не умеем принимать Истинный Облик. Магические силы пробуждаются годам к тридцати. И только годам к сорока появляется способность к трансформации… к полету…

Воспоминание о полете как обычно отозвалось в душе болью. Сабзиро замолчал и остановился, подняв к небу лицо. В Филиасполисе все еще было жарко, но здесь, на побережье океана короткое северное лето уже подходило к концу, и небо казалось холодным и очень далеким. Он всматривался в его прозрачную голубизну и думал о том, как нескоро он сможет снова подняться в эту высь. Магу вдруг стало тревожно. Он уже догадывался, что в жизни Дракона есть какая-то тайна, что-то мучительное, может быть, даже постыдное. Эта тайна незримо витала где-то поодаль, но иногда вдруг становилась почти осязаемой, словно накрывая Сабзиро своей черной тенью и заставляя его мрачнеть и отдаляться. Сейчас, похоже, именно это и происходило. Эльф осторожно тронул Дракона за руку.

- Пойдем? Мы уже почти пришли, немного осталось.

Сабзиро оторвал взгляд от прозрачной вышины, посмотрел Алвину в лицо, и тот вздрогнул, увидев его глаза. Их синева была сейчас странно чужой, и в ней отражался бескрайний простор холодного осеннего неба. А в глубине этой синевы, где-то у самого дна, билась отчаянная тоска. Маг стоял, словно оглушенный этим отчаянием, не зная, что еще сказать. Но уже в следующее мгновение тоска куда-то спряталась, взгляд, обращенный к нему, стал мягким. Дракон коснулся его щеки горячими пальцами и, словно проснувшись, растерянно произнес:

- Алвин… Ты что-то сказал?

Эльфу сразу стало легче. Он постарался улыбнуться как можно беззаботней и повторил:

- Я говорю, мы уже почти пришли.

Сабзиро, положив руку Магу на плечи, притянул его к себе и тоже легко, ему в тон, ответил:

- Тогда пойдем.

Они направлялись к океану. Алвин давно уже пытался вытащить Сабзиро на прогулку, но тот все время увиливал, не понимая, что интересного может быть в хождении по унылой степи, покрытой порыжевшей за лето травой. Лучше уж остаться в замке, там, по крайней мере, в любой момент можно прижать Мага в каком-нибудь уголке и, не оглядываясь ни на что, утонуть в страсти, бушующей в серых глазах, насладиться гибким, восхитительно покорным телом, сойти с ума от того, как обычно сдержанный, холодноватый эльф вспыхивает в его объятьях. Но сегодня у Алвина получилось. Дракон, наконец, согласился, и теперь они были почти у цели.

***

Дракон и Маг после Ночи Свободной Любви так неожиданно и просто соединившей их бросились в радости секса с головой, словно только и ждали, когда что-нибудь подтолкнет их друг к другу. Сабзиро, приезжая в замок, больше не спрашивал Глима, где эльф, не требовал его позвать. Просто шел и безошибочно находил, как будто ощущал его на расстоянии. Алвин тоже чувствовал его приближение и с волнением ждал, когда он появится в дверях. Их бросало друг к другу, и они отдавались своему желанию, забыв весь мир. Их «обязательный» поцелуй давно уже потерялся среди прочих, о нем просто ни один из них не вспоминал. Магия теперь свободно струилась между ними, перетекая от одного к другому, соединяя их тысячью невидимых нитей, добавляя наслаждению фантастических ярких красок. Дракону в такие минуты казалось, что он снова, как когда-то, взмывает в огромное распахнутое небо, увлекая за собой Алвина, а затем стремительно бросается вниз, летя навстречу земле в изумрудных, сиренево-синих и серебристых сполохах северного сияния. Маг, ощущая в себе жар Сабзиро, чувствовал, как в нем все сильнее разгорается ответное пламя, и как становится нестерпимо горячо, пока не сгорал дотла в ослепительном синем огне. Дракон был неутомимым и ненасытным, и Маг, не обладавший такой выносливостью, к концу выходных просто валился с ног. Глим укоризненно качал головой, наблюдая, как Сабзиро во дворе замка перед отъездом долго целует и тискает еще больше похудевшего, бледного, но до неприличия счастливого Алвина. Слуга опасался, что хозяин, если не поумерит свой пыл, в конце концов, уморит бедного эльфа.

Магия рабского контракта по-прежнему влияла на них, но желание одного повелевать, а другого подчиняться теперь проявлялось, в основном, в их любовных играх, и это очень нравилось обоим. Сабзиро строго наказывал раба за разные провинности, а Алвин старательно давал ему для этого поводы. При этом Дракон был таким властным, а Маг таким покорным, что их инстинкты господина и раба были полностью удовлетворены. Нельзя сказать, что Алвин пристрастился к этим играм сразу и без оглядки. Первое время он боялся и был очень напряжен. Но Дракон, обычно вовсе не склонный к деликатности, когда дело доходило до наказания, становился на удивление ответственным и, пожалуй, даже осторожным. Алвин быстро уверился, что Сабзиро никогда не сделает ничего, что было бы ему по-настоящему неприятно и всегда сумеет вовремя остановиться, и теперь без страха отдавался во власть господина.

Их забавы становились все разнообразнее. Ремень в них больше не участвовал, так как Дракон обзавелся гибким кожаным хлыстом. Этот хлыст позволял наносить жгучие, но в то же время достаточно мягкие удары, которые отдавались в теле эльфа вспышками возбуждения. Алвин от этого стонал и вскрикивал так сексуально, что Сабзиро долго не выдерживал. После нескольких ударов бросал хлыст и прижимался к влажной покрасневшей спине, вдавливая Мага в стену собственным телом. После таких развлечений на старом гобелене оставались характерные мутные потеки, и Глим, который уже не считал эльфа гостем, снова ворчал, что его хозяева совсем уже потеряли совесть. Он, конечно, понимает, что им свербит, дело-то молодое, но зачем же стенки пачкать? Ему ведь потом оттирать.

Потом появились наручники. Они хищно поблескивали светлой сталью, но изнутри были подбиты мягким черным бархатом, так что совсем не натирали нежную кожу Мага. Сабзиро сходил с ума, когда эльф, развратно выгибаясь, обнимал его за шею скованными руками. А вид Алвина с пристегнутыми к спинке кровати запястьями, с черной шелковой повязкой на глазах, с бесстыдно раскинутыми ногами, с раскрасневшимся лицом доводил его до неистового экстаза. Эльф при этом тоже просто погибал от наслаждения, страстно постанывал и умолял господина не останавливаться, хотя тот совсем и не думал. Рабский ошейник также использовался в развратных целях. Дракон, видя, что Маг уже приближается к пику, слегка натягивал «поводок», и легкое удушье в сочетании с застилающей мозг пеленой делало удовольствие эльфа таким острым, что ему казалось, будто он умирает.