— Это немного похоже на то, как бросают пить или употреблять наркотики.

— Возможно. Киркегор, описывающий эту «категорию решения», напоминает Сократа, утверждавшего, что подлинное понимание приходит изнутри. Изнутри должен прийти и выбор, который позволит человеку перескочить от эстетического мироощущения к этическому или религиозному. Это показано Ибсеном в «Пере Гюнте». Еще одно превосходное описание того, как экзистенциальный выбор порождается внутренней потребностью и отчаянием, есть у Достоевского в его великом романе о Раскольникове.

— Иначе говоря, в случае успеха человек выбирает новое отношение к жизни.

— Да, и начинает жить, скажем, на этической стадии, которая характеризуется серьезностью и последовательным выбором в соответствии с моральными критериями. Такое отношение к жизни отчасти напоминает Кантову этику долга. Человек старается жить по закону нравственности. Как и Кант, Киркегор прежде всего принимает во внимание умысел человека. Самое главное — не то, что он считает один поступок правильным, а другой неправильным. Самое главное — что он вообще решает действовать в соответствии с понятиями о «хорошем и дурном». Эстет различал только «веселое и скучное».

— А не становится ли человек, живущий подобным образом, чересчур серьезным?

— Конечно. Согласно Киркегору, «этическую стадию» тоже нельзя назвать удовлетворительной. Человек долга в конце концов устает быть неизменно обязательным и щепетильным. В зрелом возрасте у многих возникает реакция утомления, и кое-кто откатывается назад, к игривому существованию на эстетической стадии. Но отдельные люди делают новый скачок — к религиозной стадии. Набравшись храбрости, они перемахивают туда, где «70 000 саженей глубины», избирая вместо эстетического наслаждения или разумного долга веру. И хотя, по выражению Киркегора, «попасть в руки живого Бога ужасно», только теперь человек обретает умиротворение.

— То есть он находит его в христианстве.

— Да, под «религиозной стадией» Киркегор разумел христианскую веру. Но он оказал большое влияние и на философов нехристианского толка. В XX веке возникла многообразная «философия экзистенциализма», вдохновленная датским мыслителем.

София взглянула на часы.

— Уже почти семь. Мне надо мчаться домой. Мама, наверное, сходит с ума.

Помахав на прощанье учителю, София побежала к озеру, где ее ждала лодка.

Встав с постели, Хильда подошла к окну с видом на залив. Субботу она начала с чтения главы о дне рождения Софии. Вчера пятнадцать лет исполнилось самой Хильде.

Если отец рассчитывал, что она успеет дочитать до Софииного дня рождения еще накануне, он задал ей слишком быстрый темп: целую пятницу она только и делала, что читала. Зато он оказался прав в том, что поздравление осталось всего одно: песенка, которую Альберто и София спели по-английски. Хильде эта сцена показалась безвкусной.

Итак, София наметила «философический прием» в саду на 23 июня, когда Хильдин отец возвращается из Ливана. Хильда была убеждена, что этот день чреват событиями, не предсказуемыми ни для нее самой, ни для отца.

Одно она знала твердо: прежде чем добраться до Бьеркели, он столкнется с неприятным сюрпризом. Хильде хотелось хоть таким образом проявить сочувствие к Софии и Альберто. Они ведь умоляли ее о помощи…

Мама еще не вернулась с берега. Хильда спустилась на первый этаж и прошла к столику, на котором стоял телефон. Найдя копенгагенский номер Анны и Уле, она аккуратно набрала все цифры.

— Анна Намсдал слушает.

— Привет, это Хильда.

— Как чудесно, что ты позвонила! Что хорошего в Лиллесанне?

— Все отлично, у меня каникулы и вообще. А через неделю приезжает из Ливана папа.

— Вот здорово, правда, Хильда?

— Да, я очень рада… собственно, я по этому поводу и звоню…

— Да?

— Его самолет прибывает в Каструп двадцать третьего, около пяти. Вы будете в этот день в Копенгагене?

— Скорее всего, да. А что?

— Я хотела попросить об одном одолжении.

— Ну конечно, что за проблемы…

— Дело не совсем обычное. И я не знаю, что из этого получится…

— Ты меня просто заинтриговала…

И Хильда принялась рассказывать. Она рассказала о папке, об Альберто с Софией и обо всем прочем. Не раз ей приходилось начинать рассказ заново, потому что то она сама, то ее тетя на другом конце провода вдруг разражалась смехом. Зато, когда Хильда положила трубку, судьба ее плана была решена.

Теперь нужно было приготовить кое-что и здесь, в Норвегии. Впрочем… торопиться некуда.

Остаток дня Хильда провела с мамой. Под вечер они поехали на машине в Кристиансанн, чтобы сходить в кино: надо было чем-то порадовать себя вместо вчерашнего дня, из которого не получилось нормального дня рождения. Когда они проезжали мимо ответвлявшейся от шоссе дороги на Хьевикский аэродром, у Хильды встало на место еще несколько кусочков мозаики, складывавшейся у нее в голове.

Лишь поздно вечером, лежа в постели, Хильда в очередной раз раскрыла толстую папку.

Когда София пролезла через Тайник, было уже почти восемь часов. Мама в это время возилась на клумбе перед входом.

— Ты откуда?

— С той стороны изгороди.

— При чем тут изгородь?

— Разве ты не знаешь, что там идет тропинка?

— Меня интересует, где ты пропадала, София. Ты опять пропустила ужин и даже не предупредила об этом.

— Прости, пожалуйста. Было так хорошо погулять, я увлеклась и зашла слишком далеко.

Мама наконец оторвалась от сорняков и, выпрямившись, посмотрела на Софию.

— А ты случайно не встретила своего философа?

— Представь себе, встретила. Я же говорила, что он тоже любит гулять.

— Он по крайней мере придет на твой прием?

— Придет, он очень обрадовался.

— Я тоже очень рада, София. Просто жду не дождусь этого дня.

Не слышно ли в мамином голосе подвоха? На всякий случай София сказала:

— Я довольна, что пригласила родителей Йорунн. Иначе мне было бы неловко перед ними.

— Ты как хочешь, а я собираюсь поговорить с этим Альберто с глазу на глаз.

— Пожалуйста… Можете уединиться в моей комнате. Я уверена, он тебе понравится.

— Да, забыла сказать. Тебе письмо.

— Письмо?

— Со штемпелем батальона ООН.

— Значит, оно от брата Альберто.

— Нет, София, это уже слишком.

София принялась лихорадочно думать и буквально за одну-две секунды нашлась, что ответить. Она словно получила подсказку от ангела-хранителя.

— Я рассказала Альберто, что собираю редкие марки. А братья на то и существуют, чтобы их иногда использовать.

Этим ответом ей удалось усыпить бдительность мамы.

— Ужин в холодильнике, — примирительным тоном сообщила та.

— А письмо где?

— На холодильнике.

София кинулась в кухню. Штемпель на конверте был от 15 июня 1990 года. Вскрыв конверт, она извлекла из него листок с двумя строками:

Нет, такой ответ Софию не устраивал. Прежде чем сесть за еду, она отнесла листок наверх и положила в шкаф к случайным вещам, накопившимся у нее за последние недели. Рано или поздно она узнает, что значит этот вопрос и зачем он был задан.

Наутро к Софии пришла Йорунн. Поиграв в бадминтон, девочки продолжили обсуждение философического приема. Нужно было придумать какие-нибудь сюрпризы на случай, если гости заскучают.