— Я не мог поступить иначе. Ведь Сократ, действительно, умер. Его оболочку заполнило иное содержимое.

— Так что же произошло?

— Командир подразделения повстанцев Сократ Флавинос получил тяжелое ранение головы. Его спрятали товарищи на одном из судов, стоящих в гавани Кипра. Пять дней он находился при смерти. Китаец по имени Ко — корабельный врач идущего в Индию грузового судна — сумел вернуть умирающего к жизни. Но раненый не помнил ни своего имени, ни чего-либо, связанного с прошлым…

После пяти лет пребывания в тибетском монастыре я, наконец, вспомнил все, что знал о мире и о себе. Я вспомнил, что мне сорок четыре года, и в Греции, в городе Мегаро, остались моя жена и сын. Но прошлое казалось мне чужим. Это было в 1980 году. Я свободно говорил по-китайски и среди местных жителей считался «посланцем неба» — человеком, получившим новое воплощение, наделенным особыми мистическими способностями.

За пять лет, проведенных в беспамятстве среди монахов-буддистов, у меня выявились качества, о которых я никогда не подозревал — дар внушения, предсказания, умение диагностировать и лечить болезни.

Думаю, перенесенная травма открыла глубинные резервы мозга — начали активно работать те его отделы, которые у обычного человека таятся «в подполье». Но тогда я был убежден, что вступил на стезю своей подлинной жизни.

— Ты не пытался узнать что-либо обо мне? Не хотел помочь матери?

— Вы были чужими. Всего лишь спутники по прежнему путешествию на землю… Ведь тебе хорошо известны воззрения тибетских ламаистов.

Крис согласно кивнул — он побывал в Тибете, где прошел курс «стажировки» у одного из жрецов Бон. Это случилось после смерти Ханны. Крис чувствовал, что потерял смысл жизни. Теперь оказалось, что путешествие 26-летнего Криса совпало с пребыванием в тех местах его отца. Может, именно поэтому он так стремился именно в индийские районы Тибета, вдохновленный желанием отыскать нечто важное для себя?

— Ты был Бон-па?

Отец Гавриил мрачно сжал зубы и опустил веки.

— Я не выбирал. Меня привел в секту мой спаситель китаец Ко.

— А я имел возможность выбрать, но тоже потянулся к ним. Не правда ли, странно? Я словно ступал по твоим следам, оказываясь на той дорожке, по которой прошел ты. Я потерял любимую женщину, а с нею и желание жить. Провидение привело меня в Тибет. Я стал членом секты Бон. И не жалею об этом — психофизические методы тренировок тибетских йогов помогли мне превратиться из потерянного, раздавленного горем юнца в сильного, наделенного тайной властью человека.

Но черным магом я не стал.

… Тибетская религия Бон, существовавшая в глухих горных районах, отчасти противостояла официальной религии ламаизма. Если светлые ламы буддийских монастырей считались воплощением духовной мудрости, то жрецы Бон имели в народе репутацию магов.

Юог-па — служители секты Бон, следовали древней вере. полной мрачных ритуалов и заклинаний. Жрецы Бон, с детства подвергавшиеся интенсивным методам психофизического тренинга, обладали уникальными возможностями воздействия на человека. Те, кто преступил нравственные заповеди, используя свои знания во имя зла, считались черными магами.

Учитель Кристоса не путал добро со злом, являясь духовным пастырем и целителем большой горной провинции. Подвластные ему магические силы Ми-Соу использовал лишь для сохранения урожая, спасения хворых, улаживания конфликтов с соседними племенами. Каждого из своей паствы, молившего о нанесении вреда врагу, Ми-Соу умел убедить в недопустимости зла.

«Вся боль, все беды, причиненные другому, вернутся, чтобы преследовать тебя в следующих воплощениях», — сказал он Кристосу на прощание. — «Теперь ты умеешь многое, чтобы защитить себя и других. Но помни — никогда не нападай сам»…

— Я дал обет следовать добру и никогда не нарушил его, отец.

— Признаюсь, мне не удалось остаться столь мудрым. Уж слишком велико было искушение. — Сократ задумался. Его мысли вернулись в прошлое, полное тягостных для священника ошибок.

Он заговорил тихо, словно сам с собой:

— Мне есть, в чем каяться перед людьми и Господом. Я хорошо сознавал опасности практического оккультизма, зная, что эзотерические навыки могут быть переданы лишь человеку с развитой нравственностью… Знания — огромная сила и великая ответственность того, кто владеет ими. Роберт Оппенгеймер, руководивший созданием американской атомной бомбы, раскаялся слишком поздно. Лишь Хиросима и Нагасаки заставили его осознать ошибку. Страшную ошибку. Мой грех не так велик, потому что я сам — мал…

В 1975 году я научил китайского паренька, как можно убивать… Он обладал редкими мистическими способностями и стал хорошим учеником. Возможно, восьмидесятитрехлетний Мао Цзе-Дун умер естественной смертью, а быть может, прожил бы ещё сто лет, как обещали его врачи. Наверно, мой ученик поторопил его — ведь Мао был его главным врагом… Более загадочно покинули политическую арену и другие, слишком кровожадные политические деятели. Узнавая об очередной жертве моего ученика, я тогда даже радовался этому, ведь и на тибетских вершинах оставался отчасти прежним бойцом, сжимающим автомат на Крите, и верящим, что гармонию можно установить, уничтожив врагов. Тех, кто думает или поступает не так, как ты.

— Я понимаю, все относительно. Но есть и основные правила, определяющие меру зла. Ты не так уж виновен, отец, поскольку обратил свою силу против людей, несущих смерть и разрушения.

— «Не убий»… — это правило универсально, оно касается всех. — Отец Гавриил улыбнулся. — Не стоит повторять заповеди Христа. Я знал их с детства. Но только десять дет назад — понял. Понял всей душой, всем существом своим: насилие лишь приумножает зло.

— Тогда ты и принял сан?

— Я приехал сюда. Стал послушников, потом священником, а затем настоятелем монастыря… Я молился за тебя и Кэтлин. Поверь, сын, это лучше, если бы в дом вернулся чужой. Мои мысли были с вами.

— Знаю. Какая-то часть моей души всегда ощущала твое присутствие… Мальчишка просто не хотел смириться с гибелью отца, а став старше он сообразил, что не все в этом мире так просто… Поверь, каждый раз, добившись чего-то значительного, я мысленно спрашивал: «О'кей, отец?» И ты отвечал: «О'кей!»… Но разве ты знал про меня? Знал, что я сбежал из дома и, в сущности, отрекся от своего прошлого?

— Я представлял тебя. Твой воображаемый образ не был похож на худенького мальчишку, которого называли Верзилой и били за нежелание смириться со своим ничтожеством. Нет, Крис, я видел тебя победителем.

— Прости, что был неудачным объектом для родительского тщеславия… Все эти годы я старался стать таким, чтобы вызывать восхищение и зависть… Наверно, это все та же гордыня.

— Здесь все очень словно, сынок. — Сократ положил руку на плечо сына. — Поговорим позже — ведь больше мы не потеряем друг друга.

— Теперь мы будет по-настоящему вместе, как бы далеко не унесла меня судьба.

— Для этого я позвал тебя. Письмо передал Русос Галлос?

— Да, он был в Нью-Йорке. Не знаю почему, но я почувствовал, что подписавший приглашение на остров отец Гавриил — ты… С того самого дня моя жизнь перевернулась… Эх! У меня столько всего произошло… — Флавин встал и подошел к обрыву — у причала мирно покачивалась яхта.

— Я привез сюда Виту, чтобы познакомить тебя с ней.

— Кто эта девушка? — Густые брови священника сошлись на переносице, высокий лоб пересекли морщины. Поднявшись, он напряженно всматривался вдаль, словно к чему-то прислушивался.

Крис выдохнул с облегчением и восторгом:

— Она — единственная. Но ещё не знает об этом…

— Пойдем, я должен поскорее увидеть её. — Быстрой, легкой походкой отец Гавриил направился к спуску и, подобрав рясу, спрыгнул на камень. Иди сюда, здесь короче.

Флавин не мог не улыбнуться, представив, как выглядит их спуск по крутому склону со стороны. Крупный, осанистый священник сбегает по тропинке, словно школьник, перебирается через валуны, придерживая длинные полы. Наверно, Вита хохочет, наблюдая за ними, ведь у неё есть бинокль.