При первой встрече Анн поняла, что Ли, как и она, очень застенчив. «Когда встречаются два стеснительных человека, они почти не разговаривают, – сказала она. – Они смотрят на свою обувь».[533] Денё вспоминает, как 18 января 1997 года, поздно ночью накануне показа модель Ева Херцигова пришла на последнюю примерку. Стоило Ли посмотреть на нее в костюме, как он сразу понял: что-то не так. «Он ходил вокруг нее, как зверь в клетке, опускался на колени, вставал, отходил на два шага назад, вперед, снова назад… Ненадолго застыл, а потом крикнул: «Ножницы!» – и начал резать. Отлетел один рукав, потом второй».[534] После примерки дизайнер и фотограф выкурили одну сигарету на двоих, и Маккуин спросил, что она думает о коллекции. Анн ответила: одни вещи ей нравятся, а другие нет. Ли заметил: «Да, ты права, это дерьмо, я провалился». Анн пыталась его успокоить – все хорошо, не стоит так себя принижать. Ей просто казалось, что часть коллекции не закончена. «Все уже готово, – ответил Ли. – Слишком поздно».[535] Ли вернулся в квартиру, которую Эрик Ланюи, тогдашний руководитель пресс-службы Givenchy, назвал «типичной квартирой молодого английского рокера: повсюду банки из-под пива, миски с чипсами, пепельницы, полные окурков сигарет и косяков»,[536] – где он и его небольшая команда позволили себе выпить, и не немного. «Мы веселились: нацепили туфли [с показа. – Э. У.] и расхаживали в них по дому, – вспоминал Меррей. – На следующий день у всех болела голова с похмелья».[537]
19 января 1997 года, в день показа первой коллекции Маккуина для Givenchy, атмосфера за кулисами в Школе изящных искусств, где когда-то учился сам Юбер де Живанши, накалилась до предела. Наоми Кэмпбелл нужно было приделать пару бараньих рогов, которые выкрасили в золотой цвет; рога доставили из поместья «Хиллз», и они были особенно «ветвистыми».[538] Другой модели тоже пришлось несладко: ей в нос вставили большое бычье кольцо, тоже выкрашенное в золотой цвет. Модель Джоди Кидд вспоминает: «Нас всех неимоверно затянули в корсеты, и клянусь, мне казалось, что у меня вот-вот случится инфаркт, так я нервничала. Я вообще не могла дышать, а он [Ли. – Э. У.] пыхтел как паровоз». Кэтрин Брикхилл вспоминает, каким тесным казалось пространство; модели, стилисты, парикмахеры и гримеры «носились как сумасшедшие». По ее словам, Маккуин «подошел к Еве Херциговой, разрезал кружева на ее корсете и сказал: «Ах ты сука, мать твою» – и буквально поволок ее на сцену, так как объявили ее выход. Она была в слезах. По-моему, до тех пор с ней никто так не обращался».[539]
На показе, который начался с часовой задержкой, главная роль была отведена Маркусу Шенкенбергу, тогда самому высокооплачиваемому мужчине-модели в мире, который играл Икара. Майра полила его из баллончика золотой пылью; на нем не было ничего, кроме огромных крыльев и набедренной повязки. Шенкенберг наблюдал за происходящим с каменного балкона на карнизе. В первом ряду сидели редактор американского Vogue Анна Винтур, Хэмиш Боулз, дизайнер Аззедин Алайя, немецкий фотограф Петер Линдберг, Изабелла Блоу в черной шляпке в виде спутниковой тарелки и Джойс Маккуин в клетчатом костюме от Evans. Отзывы оказались неоднозначными. Изабелла Блоу аплодировала каждому новому костюму – Джоди Кидд, одетой в белое атласное пальто с громадным шлейфом поверх золотого трико; модели, похожей на Марию Каллас (намек на Каллас в роли Медеи из фильма Пазолини) в белом платье и с прической, которую один обозреватель назвал «черным мыльным пузырем»; и бесчисленным моделям с оголенными и позолоченными сосками. Но многие зрители были далеко не в восторге от того, что они увидели на подиуме. «Модные дамы… казалось, пришли в замешательство от простого избытка молодой жизненной силы, которая проходила перед ними в скандальных одеяниях, – писал Хилтон Алс из «Нью-йоркера». – Очевидно, современность обходила их стороной». Один французский журналист, пишущий о моде, шептал: «О-ля-ля! Если он продолжит в том же духе, он их потеряет», – а другой ответил: «Катастрофа. Точка».[540]
Маккуин получил положительные отклики от Хилари Александр из Daily Telegraph, Сюзанны Френкел из Guardian и Мими Спенсер из «Ивнинг стандард», но другие оказались не такими добрыми. «Нельзя приехать в Париж, конкурировать с Valentino и Chanel… и ожидать, что в двадцать семь лет превзойдешь их, – писала Лиз Тилбериз, главный редактор американского издания Harper’s Bazaar. – Показать такое в Лондоне нормально и приемлемо, но все выглядело слишком вторично, и покрой был совсем не таким, как следует».[541] Колин Макдауэлл из Sunday Times разругал коллекцию, назвав ее «скучной» и «безнадежно немодной». Более того, он написал: «…все происходящее больше напоминало кастинг для «Восхождения на гору Олимп». Не хватало только Кеннета Уильямса, чтобы дополнить картину лагеря с золотыми нагрудниками, бараньими головами и бесконечным белым цветом. По всем параметрам это было не лучшее шоу Маккуина». Его совет Маккуину был прост: «Избавьтесь от ваших стилистов и декораторов – они портят вам всю игру – и воздержитесь от искушения прикрыться своей молодостью. Иву Сен-Лорану был всего двадцать один год, когда он возглавил дом Dior».[542] Французская пресса накинулась на Маккуина еще безжалостнее. Журнал Le Nouvel Observateur напал на него за его внешний вид: «…несвежая рубашка расстегнута на шее; ему бы очень пошла банка пива в руке. И стрижка – как у фаната футбольного клуба «Ливерпуль»… По сравнению с ним публика, которая приходит на концерт AC/DC, кажется образцом высокой моды».[543]
Маккуин понимал, что мог бы выступить и лучше. Вместо праздничной вечеринки Ли выпил чашку чая с матерью и вернулся на квартиру с Мерреем. «У меня был всего месяц на пошив и отделку, – сказал он позже. – В Париже нас многие ругали, из-за чего я в чем-то больше обиделся, потому что не мог на них повлиять. Но ведь там я работаю не на себя, поэтому я не могу встать в боевую стойку и сказать: «Мне плевать на то, что вы думаете, поэтому мы сделали вот так, я так вижу, это была коллекция Маккуина». Все повторяют как попугаи: «Это не от-кутюр, а полная дрянь». Но и домам высокой моды важно находить новых клиентов, что трудно сделать, когда пресса твердит, что Анна Басс это не наденет». Он имел в виду светскую львицу и филантропа с Манхэттена, которая регулярно тратила сотни тысяч долларов на вещи от-кутюр. «Разумеется, я бы все равно ни за что не стал одевать Анну Басс». По его словам, его новыми идеальными клиентками были женщины вроде Кортни Лав и Мадонны.[544]
Утром после показа Маккуин дал целый ряд интервью. Некоторые вопросы показались ему оскорбительными. Один французский журналист спросил, какой, по его мнению, будет мода в 2000 году. «Какая чушь! – воскликнул он. – Полное дерьмо. Понимаете, я шью одежду. Я не предсказатель», – ответил он. Другой интервьюер спросил: поскольку известно, что он любит затягивать моделей в корсеты, что он думает о стягивании мужских гениталий. Услышав это, Ли расхохотался. В тот день у него было назначено четыре встречи, одна из них с принцессой из Саудовской Аравии, которая просила сшить ей свадебное платье. «Я побаиваюсь, потому что могу быть только собой, а высокая мода – не для среднего человека с улицы. Она для тех, кто способен заплатить за платье 20 тысяч фунтов». Он понимал, что ограничение – один из секретов успеха. «Структура и искусность – вот что такое высокая мода, – говорил он. – Я не хочу покрывать вышивкой все, что вижу, или возиться с горами тюля. В наше время такое неуместно. Высокую моду необходимо перенести в двадцать первый век».[545]
