Рут взглянула на гОтов. Если кто и походил на священников, то именно они — карикатурные священники, картинно бряцающие крестами и демонстративно насмехающиеся над обетом безбрачия.

— Так вот, я не эксперт в области криминологии, — продолжала, слегка хмуря брови и поворачиваясь к детективу, Рут, — но позволю себе предположить, что первейшая задача борца с преступностью — распознать преступление, когда он упирается в него лбом. Согласны? Сначала, как говорится, познай врага своего. — Она развела руками и улыбнулась, как бы приглашая слушателя вместе с ней порадоваться такой изумительной логичности сделанного вывода. — Если этого нет, то получается, что и сражаться ни с кем не надо или же на месте врага оказывается человек, вовсе никакого преступления и не совершивший, а это уже глупо, несерьезно и опасно. В любом случае мы наблюдаем бессмысленное расточение ресурсов и времени за счет, разумеется, налогоплательщиков. Мы с вами только что разговаривали о разных ситуациях. Лично мне — открою тайну — наплевать на то, что вы или все полицейские силы страны делаете в таких ситуациях. Но в данную конкретную ситуацию — с электронными посланиями, непонятными рисунками на люке, затопленной баржей — оказалась вовлеченной я сама. А раз так, то мне бы очень хотелось воспользоваться своим конституционным правом на защиту и справедливое обращение. Я, такая мелкая и ничтожная Рут Браамс, одинокая, тридцатидвухлетняя, не совершившая ничего противозаконного — если только в последнее время преступлением не стали считать препирательство с полицейским, — имею права. Кто я такая? Ну, во-первых, гражданка Нидерландов. Всего лишь одна из шестнадцати миллионов, но все же. В данном случае мне требуется помощь. И я вправе обратиться за ней к соответствующим властям. К вам. Какой-то мерзкий подонок угрожает мне. Он уже совершил преступное деяние, цель которого — причинение ущерба моей собственности и, не исключено, нанесение физического вреда мне самой. Да, вместо меня пострадала моя бывшая подруга. Но факт деяния остается фактом, какие бы бредовые теории ни рождались при этом в потрясенном мозгу спятившей от страха молодой особы. Вы полицейский. Не мне же учить вас тому, что надо делать. Вот кто вам нужен и вот кого вы должны искать.

Она подтолкнула сложенный листок с текстом сообщения по направлению к Смитсу и демонстративно сложила руки на груди.

— Долго репетировали? — спросил после паузы детектив.

— Представьте себе, не репетировала совсем. Само получилось.

— Хорошо получилось. Я имею в виду, что все необходимые составляющие на месте: и энергия, и убежденность, и эмоциональный посыл, и основательность. Впечатлен.

— Спасибо.

Он с тоской посмотрел на листок и постучал по нему пальцем.

— Почему не обратились в полицию раньше?

— Считала послания безобидной шуткой. Меня же никто не пытался утопить.

— Теперь вы так уже не считаете?

— Теперь я прижму его к ногтю. Так или иначе. Я знаю, что он потенциально опасен. И еще я знаю, что ему очень не по вкусу мои дружеские отношения с Лидией.

— С Лидией? — спросил он странно равнодушным тоном.

Значит, Жожо еще не все рассказала.

— Это довольно длинная история.

Она посмотрела на Смитса, потом на часы. Секундная стрелка остановилась. Станет ли он ее слушать? Захочет ли? На лице детектива снова застыло выражение, делающее его похожим на сонного опоссума. Рут набрала воздуху и начала. Рассказала, как Лидия впервые появилась в Государственном музее, как они встретились потом случайно и сошлись ближе, о притязаниях Скиля и об анонимных угрозах. Кое о чем она инстинктивно умолчала, ничего не сказав, например, о необычном прошлом картины и лишь коротко упомянув о ее хранителе и факте вынужденной продажи.

Может быть, Смитс и был ей нужен, как дырка в голове, но за неимением лучшего… Если события будут развиваться по худшему сценарию, он еще может пригодиться.

В общем, рассказ не занял много времени: она ограничилась перечислением событий в хронологической последовательности и имен основных участников.

Смитс слушал ее угрюмо, сжав зубы и вымещая плохое настроение на кубиках льда, которые он безжалостно топил с помощью пластиковой соломинки.

— Кажется, я слышал об этом парне, Скиле, — проворчал детектив, когда Рут закончила.

— Он уже старый. Должно быть, даже старше Лидии. Но в отличие от нее богат. Инвестирует большие деньги в развитие восточных доков. По крайней мере так я слышала.

— Тогда зачем ему какая-то картина?

— Мне и самой хотелось бы это знать. Возможно, дело не в финансовой стороне. В конце концов, Лидию эта сторона не интересует.

Смитс недовольно поморщился:

— Должен сказать, не очень-то это этично. Ну, то, что вы, работая в комиссии, помогаете старушке. Будь я на месте Скиля…

— Любой на его месте принял бы, разумеется, его точку зрения.

— Вы прекрасно понимаете, что именно я имею в виду.

— Я же рассказала, при каких обстоятельствах с ней познакомилась. Она пришла в музей, а потом мы случайно столкнулись на улице. И что, по-вашему, я должна была делать? «Извините, уважаемая, но я нарушу требования кодекса профессиональной этики, если помогу донести до дома пару пакетов с продуктами»? Знаете, в этой Роботоландии еще сохранилось несколько человеческих существ. И, предупреждая ваш следующий вопрос, скажу: нет, я не собираюсь с ней порывать. Она, конечно, не совсем в себе, но мне нравится ее общество. Неприятности мне тоже ни к чему, и пытаться как-то повлиять на решение комиссии относительно картины я не стану. Но и запугать себя тоже не дам.

— Что ж, это по крайней мере откровенно.

Смитс взял со стола ее мобильный и принялся изучать его с неторопливой обстоятельностью. Он даже снял заднюю крышку и посмотрел на батарейки. Результаты осмотра, свидетельствовавшие о том, что телефон ничем не отличается от других таких же, его, похоже, разочаровали.

— Ну так что? — спросила Рут, желая подтолкнуть детектива к некоему выводу.

— Поживем — увидим. Сначала надо выяснить, собирается ли эта Жожо выдвигать какие-то обвинения. Относительно факта затопления баржи вам нужно прийти в участок и написать заявление. Только постарайтесь не выдвигать необоснованных обвинений в чей-либо адрес. Тем более в адрес тех, кого вы совершенно не знаете. Скилю ведь, наверное, за восемьдесят, да? Трудно представить, как он мог изрисовать люк или затопить баржу, согласны?

— Да, я об этом, представьте, тоже думала.

— Я могу оставить у себя сообщение? — Он поднял со стола листок. — Пересылайте мне все поступающие анонимные сообщения, независимо от содержания и формы. Что еще? Учитывайте и записывайте все, что покажется вам необычным. Это часто помогает. Наверное, пройдет еще несколько дней, прежде чем вы приведете баржу в приемлемое для проживания состояние. К кому пойдете? К друзьям?

— У меня нет друзей, которым можно было бы вот так, без предупреждения, свалиться на голову.

— Обратитесь к страховщикам. Думаю, они смогут выдать вам какую-то сумму на первое время. Вот, пожалуй, и все. Вас подвезти?

— Нет, спасибо. Я посижу еще немного, а потом пройдусь. Надо подышать воздухом.

Смитс поднялся, оставил на столе несколько монет и протянул ей карточку. Потом натянул пальто, надел шляпу и стал подниматься по узкой спиральной лестнице, держась одной рукой за поручень. Глядя ему вслед, Рут вдруг вспомнила кое-что.

— Смитс! Эй! Так что там видела Жожо?

Слишком поздно. Детектив уже ушел.

Она допила мартини и постаралась все обдумать.

Перед глазами снова и снова вставала сцена в больнице. В ушах снова и снова звучали злые слова Жожо. Услышать такие обвинения от подруги тяжело. Переварить их еще тяжелее. Смирись пред бурей и покорно голову склони. Но старые, невысказанные обиды уже поднялись из мрака. В ней заговорила совесть белого либерала. «Почему я выбрала для Маартена именно Жожо, а не белую девушку? Почему я вообще решила, что имею право выбирать преемницу? Что произошло между нами? Почему у нас с Маартеном так и не сложилось?»