Раздался стук в дверь.

— Да-да! — крикнул врач.

Лицо его было теперь прямо перед камерой. Слегка прищуренные глаза разглядывали объект, находившийся вне поля зрения Фила.

Дверь скрипнула.

— Ты точна, — сказал врач. Теперь он тоже исчез из поля зрения. — Закрой дверь!

Голос стал заметно тише, он явно отошел от микрофона.

Послышались непонятные шорохи, потом звук поцелуя.

— Ты пришла по доброй воле? — спросил врач.

— Да, — ответил женский голос. Фил прислушался.

— Ты не была здесь уже неделю, — сказал главный врач. — Берта пресна. Она мне надоела.

Теперь на экране появились два человека, Фил видел их со спины. У женщины были светлые волосы, они свободно падали на плечи; на ней был халат. Врач подошел к ней сзади, так что Фил увидел его широкую спину. Голова опущена была вниз, руки вытянуты вперед, к женщине. Похоже, он целовал ее.

— Подойди сюда. Это был голос врача. Женский голос спросил:

— Но зачем? Раздался тихий смешок.

— Потому что я так хочу.

В груди у Фила разразилась буря. Он уже догадался и теперь, стиснув зубы, ждал подтверждения своей догадки. И вот это произошло: лицо Крис появилось прямо перед ним. В натуральную величину, в естественных красках, пластичное, почти осязаемое. Он мог разглядеть каждый отдельный волосок в рассыпавшемся по плечам золотом море, черные точечки в карих ее глазах, морщинки губ. Выражение ее лица было удивленным. Должно быть, она стояла прямо перед камерой, но Фила видеть она не могла, он лежал вне поля зрения камеры, установленной в его палате. Он расстегнул ремни, пытаясь сесть, чтобы она увидела его. Но ничего не получилось.

— Что это? — недоуменно спросила она. — Почему ты соединился с одной из палат?

— Не думай об этом, дорогая, — ответил голос врача. — Иди, сядь!

Оба исчезли, лотом Крис появилась снова-она опустилась на стул и свободно откинулась на спинку. Главный врач сел на тахту.

— А что это, собственно, за история с твоим пациентом. Как же его звали… Абельсен, так, кажется?

— Да, Абельсен, Фил Абельсен.

Голоса звучали тихо, но можно было разобрать каждое слово.

— Ну, и как все это произошло? Он ведь с ума сходит по тебе. Ты что, нарочно соблазняла его?

— Нет.

— Все выглядело так, будто и он для тебя что-то значит. Как ты могла опуститься до пациента?

— Не знаю… Я не могу этого объяснить.

— Похоже, он увлек тебя разговорами, нарассказывал каких-нибудь сказок?

— Нет, ничего такого не было.

Голос ее звучал очень тихо, почти неслышно.

— Это была для меня тяжелая минута, когда я застал вас обоих в его палате… Ты помнишь, вчера. От тебя я никак этого не ожидал. Ты понимаешь, что заслужила наказание?

— Да.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Благоразумие всегда заслуживает похвалы.

Главный врач быстро поднял голову, Филу показалось, что он иронически подмигнул ему.

— Хорошо, оставим это. Все это неважно. Все прошло. Не так ли? К тому же, я могу объяснить, почему столь незначительный человек произвел на тебя такое впечатление. Причиной была его беспомощность. Тебе стало его жаль. В каждой женщине дремлет инстинкт материнства. Он пробудился и в тебе. Но гораздо сильнее в каждой женщине тяга к мужчине сильному, умному, деятельному. Ты понимаешь это, Кристина?

— Да, понимаю. Это была жалость.

— Здесь я — тот мужчина, сильный, умный, деятельный. Ты сделаешь все, что я от тебя потребую. Ты любишь меня.

— Я сделаю для тебя все. Я люблю тебя.

— Тогда все в порядке, Кристина. Сейчас мы это отметим.

Он встал и исчез с экрана. Обезумевший Фил, метавшийся в бессилии по постели, услышал тихое позвякивание стекла. Главный врач поставил два бокала на стол и налил из бутылки красную жидкость.

— Бургундское, — сказал он. — Красное бургундское. Спасенное из ада. Экспортированное в космос. За наш звездный час! Твое здоровье, дорогая!

Они чокнулись. Выпили.

— Сядь ближе ко мне, — потребовал мужчина.

Она исполнила его желание. Ее халат распахнулся на груди. Глаза прикрыты. Мужчина притянул ее к себе. Обнял, рука скользнула под распахнувшийся на груди халат. Двинулась к плечу, пальцы скомкали воротник, халат медленно сполз с плеч.

Больше Фил вынести не мог. В нем бушевала ненависть, он хотел одного — убить. Руку он освободил давно. Теперь он кипел желанием разнести вдребезги безжалостный экран. Но ненависть сделала его рассудительным, и он отказался от первого порыва. Выпрямившись, он потянул проводки, связывавшие его с датчиками. Дернул сильнее, рванул. Экран осциллографа погас.

Теперь правая его сторона была свободна. Слева его удерживали тонкие трубочки, соединенные с аппаратом «сердце-легкие». Рывком он скатился с постели. Оказалось не так высоко, но удар на секунду оглушил его.

Он собрался с силами… пополз к стенному шкафу; аппарат, к которому он был подключен, пришлось немного протащить за собой. В шкафу в одном из отделений лежало то, что ему было нужно: локтем он разбил стекло, извлек несколько больших артериальных зажимов и хирургические ножницы, лежавшие рядом с перевязочным материалом.

Вчера и сегодня, когда главный врач и сестра Берта отключали его от аппарата, он внимательно изучал последовательность их действий. Он откатил кровать в сторону и снова пополз, волоча за собой аппарат к пульту. Он внимательно следил, чтоб не попасть в «поле зрения» камеры видеофона. Случайно он бросил взгляд на экран — любовная игра шла своим чередом, но теперь это означало для него только одно: возможность действовать, не опасаясь, что его остановят.

Он поставил оба регулятора аппарата «сердце — легкие» на ноль, сделал это плавно, постепенно, деление за делением. И внимательно следил за собственными ощущениями: почувствовал, как сильнее забилось сердце в груди, потом ощутил легкую тошноту — так было и вчера, и сегодня, когда его отключали, все остальное шло нормально.

В полулежащем положении брал он зажимы, перекрыв пластиковые трубочки как можно ближе к телу, потом перерезал их вблизи от зажимов. С тихим свистом вышел воздух из трубки, тянувшейся к искусственным легким. Из трубочки, подводящей к сердечному насосу, выплеснулась струйка крови. Желудочная трубка была вообще ни к чему не присоединена, из нее время от времени выделялась желтая слизь.

Опустошенным взглядом скользнул он по собственному телу. Он не способен был больше ни на какие чувства, все ему было безразлично-его положение, его жизнь, Крис. Одно желание полыхало в нем: убить врача. Он зажал в кулаке ножницы. Его бил озноб. Он пополз к кровати. Рывком стянул простыню и укутался в нее. Потом поднялся на колени и нажал на ручку двери… Дверь заскрипела… Он рухнул вперед лицом вниз.

Теперь он лежал на животе. Страшная тяжесть в желудке.

Это был коридор. Свет показался ему тусклым и серым. Зеркальные иллюминаторы отражали его, словно вода. Вовне свет не проникал. Там была ночь. Фонари… купе в поезде…

Нет. Космический корабль. Вселенная. Главный врач.

Фил встал на подгибающиеся ноги, передвигая их, как ходули. Пошел по коридору. Руками он держался за стену.

Стена. Двери. Стена. Двери.

Зеленый свет. Должно быть, это лифт. Он нажал на кнопку… Ничего не изменилось… Подождал… Нажал еще раз… Хрипло рассмеялся. Зеленый. Значит, путь свободен. Отпустить сцепление, нажать газ. Дорожные знаки, гудки. Заднее стекло мутновато. Ближний свет, дальний свет. Снег. Снег, как конфетти. Полицейский машет рукой. Проезжай, проезжай быстрее. Остановка запрещена, дальше, дальше. Маленький талисман. Раскачивается перед глазами туда-сюда. Сейчас дать газ, третья скорость. В зеркале отражаются фонари. Еще прибавить газ, быстрее. Шоссе, скоростная автострада, движение в два ряда. Тормоз. Пристегнуться ремнем…

Он навалился на дверь, она поддалась.

Кто-то выключил свет… Теперь было снова светло. Светящаяся кнопка: третий этаж. Он ударил по ней кулаком…

Он скорчился на полу. Невидимая сила прижимала его все сильнее. Он лежал на боку, словно приклеенный… Рывок. Кабина все еще медленно поднималась… Неужели подъем не закончился?