На льду валялось несколько скорченных фигур, здесь нашли смерть человек десять. Мы осторожно осмотрели коридор с одной стороны, потом с другой… Нигде никаких следов жизни. И мы вернулись назад, чтобы рассказать обо всем остальным.

Скоро все опять собрались в коридоре; теперь можно было осмотреться не спеша. Среди убитых мы узнали нескольких членов нашего отряда, но много было и чужих — чернокожих. С них сняли все, что только могло пригодиться: одежду, оружие. На земле валялось несколько фонарей, мы подобрали их — оказалось, что батарейки оттуда вынули.

Валленброк побежал вперед по коридору, потом вернулся, пробежал в другую сторону и исчез. Скоро мы услышали его громкий крик, и только тогда я понял, что он искал. Мы подбежали к нему. Валленброк стоял на коленях, обняв руками собаку; глубокая рана зияла на ее голове, глаза остекленели. Нерон был мертв.

Валленброк мотал головой, словно пытаясь стряхнуть невидимую тяжесть, и бормотал все громче, все отчетливей:…бедное животное! Я отомщу за тебя! Вот во что превратились люди! Зачем таким жить? Я отомщу им, они у меня получат по заслугам…

Он все мотал и мотал головой, словно обезумев. Потом склонился над телом пса, и плечи его задрожали. Никогда бы не подумал, что он может так расчувствоваться. Меня это зрелище потрясло, думаю, другие были поражены не меньше. Однако нельзя было забывать об опасности, ведь она еще не миновала; кто знает, не услышал ли кто-нибудь крик, вырвавшийся у Валленброка? Если немедленно не принять мер, может случиться самое ужасное.

Что бы такое сделать, как успокоить Валленброка. чтобы он вернулся к действительности? Но он уже выпрямился и, все еще стоя на коленях, погладил собаку. Затем снял с нее ошейник, свернул его и положил в нагрудный карман старой форменной куртки. Затем он встал, оглядел нас, точно не узнавая. Мог ли этот человек продолжать руководить нами Положение у нас было довольно скверное: ни припасов, ни батареек — и ни оружия. Сможем ли мы спасти свою жизнь?

Мы переговаривались вполголоса, Валленброк в этом разговоре не участвовал. Вдруг Катрин подняла руку, приказывая всем замолчать…

Она первая услышала какой-то стон, он повторился еще и еще… Кто-то стонал в глубине, у стены. Мы пригляделись и увидели нависшую над ямой ледяную плиту. Под ней лежал человек в незнакомой нам форме, на полу валялся черный с голубыми полосками шлем. Это был юноша, почти ребенок! Темнокожее лицо, курчавые волосы Глаза юноши были закрыты, но губы зашевелились, и мы снова услышали шедший откуда-то из глубины груди, сдавленный, болезненный стон.

Катрин склонилась над ним, посветила — никаких видимых повреждений.

— Здесь его оставлять нельзя. Помогите мне!

Мы с Эллиотом вытащили юношу из ямы и отнесли на несколько метров выше, где была сравнительно ровная площадка. Глаза его все еще были закрыты, но дышал он ровно. Катрин, задержавшаяся возле ямы, подошла и укрыла юношу старым плащом. Он был без сознания. Эйнар пошарил в яме еще и поднялся, держа в одной руке пистолет, в другой — шлем.

— Посмотрите-ка! — Он указал на продолговатую вмятину на шлеме. — Сюда попала пуля.

Катрин откинула волосы юноши со лба, но никакой раны не обнаружила.

— Наверное, он просто контужен и скоро очнется.

Все это время Валленброк безучастно стоял, прислонясь к стене; сунув в рот обломок ароматки, он втягивал живительный запах — должно быть, нашел ароматку в кармане куртки. И вдруг он повернулся к Эйнару.

— Где ты взял пистолет?

Эйнар рукой указал на яму.

— Наверное, этот черный уронил.

— Дай сюда! — потребовал Валленброк. Эйнар, коротко взглянув на него, спросил:

— С какой стати?

— Дай! — повторил Валленброк.

Эйнар отвернулся с таким видом, словно разговор этот ему надоел.

— Я его нашел, и теперь он мой.

Валленброк злобно покосился на него, но промолчал.

За последние часы ситуация изменилась — и не в нашу пользу. Лишь теперь, когда мы смогли наконец задуматься и оценить обстановку, до нас дошло, насколько плохи наши дела. У нас больше не осталось концентратов, не было спальных мешков… Тряпье, которое мы на себя натянули, конечно, защищало нас от холода, но явно недостаточно. Холод и сырость проникали сквозь прорехи, пробирали до костей; ноги у меня нестерпимо болели от усталости, а потом совсем окоченели, так что я их больше не чувствовал.

— Здесь мы не выдержим и дня — без пищи, без сна. Спать я вам не советую, можно и не проснуться.

— Где мы? Боюсь, нам не найти дороги обратно.

— Я тоже.

— Как нам выбраться из этого лабиринта? Валленброк указал на лежавшего юношу.

— Он здесь ориентируется, он и поведет нас.

Голос его был тихим и невнятным, он все еще посасывал ароматную палочку; видимо, он уже успокоился и успел оценить и обдумать ситуацию. Мысль его продолжала непрерывно работать, решать проблемы, строить планы, разрабатывать проекты. Как много противоречивого уживалось в этом человеке: с одной стороны, природа наградила его незаурядным интеллектом, он отличался не только фундаментальными техническими знаниями, но и способностью критически мыслить. И вместе с тем он умел ценить прекрасное, неплохо разбирался в искусстве; не скажу, что мне нравилось, как он обставил свое жилище, но надо признать, это был солидный стиль. В конце концов, именно Валленброк в предвоенные годы возглавлял крупнейшие строительные проекты, где сочетались холодный расчет и размах, отвечавший тогдашней политике правительства. И вместе с тем кругозор его был ограничен, побудительные мотивы его деятельности — крайне примитивны, особенно эта безнадежно устаревшая философия власти и чести — столь же плоская, как и те призывы, которые мы по его приказанию передавали в эфир. Как я ни старался, я не мог уловить у него даже намека на простые и естественные человеческие чувства; в период своего обучения я особенно тщательно к нему присматривался, чтобы во всем, вплоть до мелочей, подражать ему. Единственным, к кому он испытывал привязанность, был его пес. Только сейчас я наконец-то понял, что Валленброк психически ненормален. Как бы он трезво ни рассуждал, ему были недоступны те человеческие побуждения, что делают нас людьми. Валленброку не хватало главного качества, которым должен обладать человек, взявший на себя ответственность за других: способности сострадать. Это было явное отклонение от нормы. Но этот ненормальный был единственным, кто мог вывести нас из тупика.

— Надо сматываться отсюда как можно скорей, сказал он. — Правда, я не думаю, что они нас ищут, похоже, победили черные, а они о нашем существовании даже и не подозревают.

Он по-прежнему стоял, прислонившись к стене. Но вот он. словно очнувшись, подошел к лежавшему юноше и похлопал его по щекам. По тому, как быстро на темном лице лежавшего сменились боль, удивление и тревога, было ясно, что тот приходит в себя. Вскоре юноша открыл глаза и удивленно огляделся — должно быть, свет наших фонарей ослепил его. Наконец он разглядел наши лица, белый цвет кожи… и медленно прикрыл глаза, словно не желая верить в жестокую реальность. Валленброк потряс его за плечо.

— Эй, давай-ка вставай! Мы тебе ничего не сделаем! Юноша смотрел на нас непонимающим взглядом. Валленброк попробовал заговорить с ним на других языках, но так же безуспешно.

Мы ломали голову: как же с ним объясниться, но тут юноша неожиданно заговорил сам, заговорил с легким акцентом, однако понять его было все же можно:

— Вы кто? Я вижу, на вас форма Объединенных армий, но оружия нет… Вы дезертиры?

— Не задавай глупых вопросов, — прикрикнул на него Валленброк. — Мы вообще не отсюда, мы… он запнулся, подбирая слова… — Впрочем, какое тебе дело, ты ведь все равно не поймешь.

Юноша весь дрожал, то ли от холода, то ли от страха.

— Вы взяли меня в плен? Что вам от меня нужно?

— Мы ничего тебе не сделаем, если ты окажешь нам небольшую услугу.

Юноша попытался подняться, мы помогли ему. Он держался за голову — по всей вероятности, он ушибся при падении. Как он ни храбрился, по всему видно было, что ему страшно.