Я сморщилась, потерла увечную руку, заляпанную чужой кровью и размятой зеленью. Попить бы. с утра во рту ничего не было, губы пересохли. Да и варесца следовало напоить. По-хорошему, ещё и накормить бы, однако где тут возьмешь еду?

Вода нашлась на задвинутом в угол столе, увешанном паутиной, как скатеркой. Плескалась она на самом дне сбитого из досок ведра. Я углядела на полке кружку, ополоснула, обтерла её подолом — все чище. Сначала сама глотнула прохладной воды, пахнущей трухлявым деревом. Потом отнесла полную кружку варесцу, напоила его из рук. И спросила, едва он перестал хлебать:

— Что ещё знают цорсельцы о королевиче?

— Ничего, пресветлая госпожа! — Лютек смотрел жалобно, глазами помаргивал, слезы с ресниц сбивал. — Разве мне доверят большие тайны — я человек маленький, подневольный. Отпусти ты меня, Фрорисом молю! Заплачу щедро, всю жизнь буду молиться только за твое здравие.

Я молча мотнула головой. Нельзя его отпускать. Вдруг ещё какие тайны знает? К тому же, если Ерша приедет, Лютек не к норвинам отправится, а к королю и его жильцам. Те варесца и пальцем не тронут — к чему, если саможориха в самой поре?

Первый раз в жизни я задумалась тогда, так ли плохи травы, что мы зовем калечащими. Будь у норвинов саможориха, они бы иноземца не мучили.

А с другой стороны — если ту же саможориху будет иметь каждый встречный-поперечный, добра не жди. Жена блудному мужу её подсунет, купец другому купцу. По всей стране обеспамятевшие загуляют.

Я подтащила лавку с послом к стенке, чтоб он мог откинуться назад, дать спине роздых. Сама спешно вышла из избы, присела на ступеньку. О многом мне надо было подумать — а иноземный посол все молил, чтобы отпустила. Какие уж тут думки, только успевай слезы вытирать.

Под елями на той стороне прогалины тени становились гуще, солнце потихоньку укатывалось за окоём. Глядя на тропинку, я размышляла — чем же мне взять Ершу? Норвинов я напугала королем, Аранию — упущенным женихом. А Ершу вроде бы и пугать нечем.

Значит, придется торговаться. Правда, мне ещё не приходилось таким делом заниматься. Когда в Шатрок с товарами наезжали торговцы, Гусим или другие, бабка Мирона за покупками всегда ходила сама.

Но я с ней вместе гуляла, и все её ухватки выучила наизусть. Тут главное зайти издалека. Сначала следует спросить о ненужном тебе товаре. Потом за другой ухватится, но только за такой, который тоже без надобности. А уж потом можно браться за то, ради чего пришла. Только глядеть на товар нужно с небрежением, изъяны в нем находить и пальцем в них тыкать.

В общем, дело нехитрое. Я уложила на колени руки, прикрыла глаза и начала обдумывать все то, что хотела сказать Ерше.

Так и задремала, вся в думках. Пробудило меня ото сна конское ржание. Открыв глаза, я увидела сначала Сокуга, который выходил из-под еловых лап, ведя в поводу вороного. Следом показался Ерша, с золотисто-гнедым жеребцом. Бродить под елками гнедому не нравилось, и он упрямился, дергал головой и недовольно ржал.

— Подобру тебе, господин Ерша! — Задушевно сказала я, поднимаясь со ступенек.

— Поздорову. — Отрезал он. — И кого ж ты навещаешь в заброшенной избе посередь леса, а, красна девица? И где госпожа Арания?

Я вместо ответа глянула на Сокуга.

— Иди в избу, посиди там малеха. Лады?

Норвин неохотно кивнул, двинулся к крылечку. Ерша, недобро усмехнувшись, сказал ему вдогонку:

— Странный мужик у тебя на посылках бегает, госпожа Триша. Меня никуда послать не хочешь?

Я махнула ему поклон прямо со ступенек — едва вперед не кувыркнулась. Сокуг, который уже подходил к крыльцу, отпрянул в сторону.

— Тебе, господин Ерша, я приказы давать не буду. Не смею!

Вот за эти слова я сама себя похвалила. Все говорили — Тришка, деревенщина, где твоя девичья скромность. а я таки научилась голубиную кротость выказывать, когда мне надо.

— А вместо того, господин Ерша, прошу, прогуляйся ты со мной в лесок! Хочу с тобой словом перемолвится.

Взгляд у курносого жильца стал острей ножа. Однако мне он ничего не сказал, одним кивком обошелся. Привязал своего гнедого рядом с вороным Сокуга, развернулся и размашисто зашагал в лес. И все это — молча, вроде как на такую, как я, ему даже слово потратить жаль.

Пришлось за ним бежать, чтобы догнать.

По лесной тропке Ерша отмахал немало, прежде чем остановился. Отступил от стежки, сел на ствол упавшей сосны и упер кулак правой руки в колено, оттопырив локоть. Глянул из-под спутанных волос цвета спелого колоса — волком глянул, по правде говоря.

— Зря ты туда сел, ещё живицы на штаны насажаешь. — Сказала я. Пущай видит, какая я заботливая. — Из упавшей сосны смола даже сильней топится, чем из живой. Лучше постоял бы рядом.

Он меня перебил:

— Отвечай — что здесь делаешь ты, что здесь делает норвин и где твоя сестра Арания?

— А скажи-ка, господин Ерша, почему королевишну Зоряну взаперти держат? И к народу почти не выпускают? — Вопросом на вопрос ответила я.

У Ерши глаза сузились.

— Мы сейчас не о том говорим.

Я его перебила:

— Ты сначала меня до конца выслушай, добрый молодец, а потом и судить будешь, о том или не о том. Так пошто королевишну Зоряну растят как чужую, без подружек, и учат всему цорсельскому? Замуж за цорсельского принца готовят?

Ерша вскинул выгоревшие до белизны брови, сказал с насмешкой:

— А ты догада. Вот только не в свои сани не садись, не за свое дело не берись. Хотя чего уж там, догадалась — и Кириметь с тобой.

Я опешила. Выходит, свадьба уж скоро, раз королевский пособник так легко в этом признается.

Ладно, к первому товару приценились, подумала я. Помоги мне, Кириметьюшка — за вторым пошли.

— А чего олгарский верч не в кремле живет, господин Ерша? Все тутешские верчи за кремлевской оградой, в каменных палатах сидят. И только Берсуг, Араньин дядька, в Олгарской слободке кукует.

Вот тут курносого проняло. Кулак с колена враз соскользнул. Голову он вскинул, бровями передернул.

— Это тот, к кому вы сегодня ездили? Говори, что знаешь. Говори!

Я ответила со всей строгостью:

— Заигрался ты со своими хитростями, господин Ерша. Я не потому тебя спрашиваю, что знаю. У нас, у простого люда, все по-простому — если мы спрашиваем, значит, не поняли. Да ладно, не хочешь, не говори.

— Ты меня в лес зазвала, чтобы спросить о Берсуге и свадьбе королевишны?

— Да не только. — протянула я.

— Зря я тебя тогда от саможорихи спас. — Сказал Ерша. И чуть пристукнул сжатым кулаком по стволу коряги. — Надо было сразу из тебя все тайны вытрясти. Больно уж ты вострая, лезешь куда не надо. А съела бы листик, все бы рассказала. И ходила бы сейчас по кремлю тихая, послушная. Не девка, а мечта!

— Грозишь? — Прямо спросила я.

— Мечтаю.

Сколько ни тяни, а пора и к главному приступать. Я скромность на лице изобразила, но глаза в землю втыкать не стала — на Ершу уставилась, чтобы за ним уследить.

— Если одна девка случайно важную тайну узнает, что ей за это будет?

— Смотря какая тайна. — Курносый тоже глаз с меня не спускал. — Однако у нас в Положье с девками и бабами не воюют. У положских воев и получше враги имеются, мы до бабьего племени не опускаемся. А если какая деваха узнала что-то, для девичьих ушей не предназначенное, то её, скорей всего, отправят в дальнее верчество и выдадут тамзамуж. Не за земельного, нет. Земельные у нас то тут, то там воюют, им за женами приглядывать некогда. За графу выдадут. Те по своим верчествам безвылазно сидят, доверенные им углы стерегут. Чтобы указы выполнялись, чтобы подати собирались, чтобы земельные на границы вовремя собирались. За своим графеновым уделом приглядывают, вот и за супружницей заодно присмотрят.

Стать женой графы? Арания бы согласилась, но только если супруг живет рядом со столицей. Тут-то и незадачка, потому как Ерша ясно сказал — отправят далеко. Да и мне такое не подходит. Ох, навряд ли мы с ним договоримся.