-Женя, пошли, быстро...

-Что? - встревоженно спросил он, и завертел своей приметной рыжей головой во все стороны, как флюгер. - Что?

За углом здания станции асфальт был перепахан корнями огромных тополей и покрыт плотной коркой из полусгнивших листьев и окурков. Люди, спешившие на электричку, огибали это место, поднимаясь по бетонной лестнице. Ещё одна, такая же, рассыпавшаяся до состояния железных прутьев в куче щебёнки, сбегала вниз и исчезала в разросшихся одуванчиках.

-Вот по этой лестнице, - показала я. - Спускаемся чинно и благородно. Потом будет дорога, песчаная.

-И что дальше? - спросил Женя, массируя подбородок.

-А дальше - топим по ней изо всех сил, пока не упадём.

Так мы и сделали. А что было дальше, и сколько это продолжалось, я помню очень смутно. Всё время, пока мы неслись, как напуганные зайцы в лучах света фар, у меня в голове прыгала только одна мысль. Насколько всё-таки оно в точку, это высказывание - язык на плече.

-Всё, хватит! - простонал бегущий впереди меня Женя. К счастью, он сдался первым. Последние метры я выжала из своего организма лишь благодаря тому, что крепко сжала зубы и почти перестала дышать. - Марина, хорош, я больше не могу!!!

Мы остановились посреди полоски плотно утоптанного песка, которая по недоразумению считалась у местных просёлочной дорогой. Длинные ноги Лукашина разъезжались, и, кажется, готовы были сломаться под весом рюкзака. Чёрт с тобой, подумала я и рухнула на землю. Через секунду Женя последовал моему примеру.

-Есть анекдот, - сказала я, закрыв глаза и слушая своё хриплое дыхание. - Идут по лесу инструктор, турист и чайник. Чайник думает: скорее бы привал. Турист: сейчас молодой сдохнет и, наконец-то, будет привал. А инструктор: твою ж мать, ну и лоси мне достались.

-Смешно, - ответил Лукашин. - А кто из них - я? Болит?

Пришлось дать, как следует, с размаха - по нескромным пальцам с прилипшими песчинками, которые вознамерились погладить мою щёку.

-Руки убрал! Забыл, что такое личное пространство?

-Извини, - слегка опешив, сказал он. - Я просто хотел посмотреть.

Зря я косметичку оставила дома. Ну ладно, помада и тени - без них в лесу тяжело, но ни одна девушка ещё не умерла. Но хотя бы зеркальце можно же было положить!

-Воды дай, - попросила я.

-Нет воды... - Женя сник прямо на глазах. - Выпала бутылка из кармашка, ещё в электричке.

-Ну, тогда пойдём искать. Должны же тут быть какие-нибудь колонки, колодцы. Деревня всё-таки, не пустыня же.

-Пошли, - согласился он. - Только вот... Это тебе.

С этими странными словами Лукашин снова потянулся ко мне своими грязными пальцами. Но в этот раз я, неожиданно для себя, не стала их сбрасывать. Пальцы немного поковырялись в области моей груди, а потом отодвинулись сами. Остался только небольшой жёлтый цветок мать-и-мачехи, вставленный в дырочку для пуговицы.

-Очень красиво, - поблагодарила я. На мой взгляд, довольно сухо, но Женя всё равно расцвёл, краше своего цветка.

Рычаг обнаруженной нами колонки оказался очень тугим. Я хотела уже просить помощи, но потом он всё-таки поддался, и вспененная вода с шипением брызнула на щебёнку.

-Бутылки другой нет? - зачем-то спросила я, и, не дожидаясь ответа, приказала: - Спроси в доме.

Женя, немного потоптавшись вокруг меня, уточнил:

-А мы долго идти будем? Может, она и не нужна?

Прижав струю пальцем, я направила на него целый фонтан из холодных брызг, чем вывела из ступора.

-Ты чего?

Вместо ответа я показала на дом, обнесённый забором из вырвиглазно зелёного штакетника. Он обречённо поплёлся к калитке, за которой басил невидимый пёс. Вернулся он быстро, суровый и решительный.

-А почему они такие жирные?

-А в них молоко было, на продажу, - сбивчиво объяснил Лукашин. - Не хотели так отдавать, пришлось заплатить двадцатку.

-Отмывай, давай! - Не хватало ещё пить из бутылки, в которой могло быть всё, что угодно, вплоть до крысиного яда.

Женя послушно склонился над струёй, наполнил бутылки водой и принялся трясти, время от времени поглядывая сквозь них на солнце. Я отошла в сторону, достала из кармашка рюкзака сигареты и с наслаждением закурила, переваривая случившееся.

-Может, хватит, Марин? По-моему, они уже чистые. У меня пальцы уже не сгибаются! - Лукашин продемонстрировал мне ничуть не изменившиеся бутылки и свои посиневшие руки.

-Хватит, - разрешила я, докурив. - Но, если я всё-таки отравлюсь, то ночью приду и сделаю все сопутствующие дела тебе в спальник. Вопросы?

-Ещё один вопрос, последний, обещаю, - Женя помедлил, наблюдая за моей реакцией. - А с кем на самом деле ты разговаривала по телефону? Ведь не с мамой же, правда?

-А с чего ты взял, что я с кем-то разговаривала?

-Потому, что я слышал, как тебе что-то отвечали. Женский голос. Ни слова не понял, только "бу-бу-бу". Как будто из бункера говорили.

Я сладко потянулась. Страх и злость ушли, улетели с лёгким ветерком, словно плохой сон. Внутри, разбуженные запахами, звуками и красками весеннего леса, отходили от зимней спячки знакомые с детства азарт и любопытство. Дорога звала меня - в этом не было никаких сомнений.

-Ну, это у них связь такая - причём тут я?

-У кого связь?

-Да у телефонной компании. Я в службу поддержки звонила, и мне отвечала девочка, оператор. Представляю, конечно, какие у неё были глаза после нашего разговора. Но кому сейчас легко?

Бутылка уже наполнилась до краёв и вода, радостно выбегая из горлышка, потекла вниз, по стенкам. Женя, забыв и о воде и о бутылке, пристально смотрел на меня.

-А если бы не получилось? Если бы занято было? Тогда - что?

-Тогда - всё.

Я, встав на цыпочки, подняла руки к небу и закружилась в радостном весеннем танце. Вместе со мной крутились зелёный забор, чья-то грязная "Нива", дом, сложенный из белого кирпича, колонка вместе с прилипшим к ней Лукашиным. И даже вода, плещущая через край бутылки, прямо на крепкие осенние ботинки.

Дорожные разговоры.

-А ещё есть такая сущность, как Хрумбряк, - вспомнила я. - У него есть хобот, розовый такой, очень противный.

-А этот что делает? - с явным сарказмом в голосе спросил пыхтящий сзади Женя. - Тоже вещи ворует?

-Этот не в рюкзаке живёт, а в палатке. Выбивает у людей из рук миски с едой. Хрум, а потом - бряк. И собирай гречу со спальника.

-Почему? Он что - голодный?

-А потому, что не надо в палатке точить. Тем более, в одну харю!

Лесная дорога, две выдавленные в грязи колеи, поросшие травой, всё тянулась и тянулась вдаль. Даже просто шагать по ней, улыбаясь погожему дню, было для меня наслаждением. Далеко позади нас остался огромный бетонный мост, длиной чуть не с сотню метров - слишком сложное и дорогое удовольствие для этих диковатых мест.

-Круто, - сказал Женя, глядя на бетонное чудовище из-под ладони. Надо было сказать ему, чтобы взял тёмные очки. - Интересно, зачем он тут?

-Стратегический, наверное. - Этот мост я видела уже третий раз, поэтому сейчас удостоила только лёгкого взгляда. - Здесь другой переправы ещё километров сорок не будет.

-Что-то не хочется такого крюка давать, - Женя поскрёб начавшую отрастать щетину. Если человек странный, то во всём: волосы на его голове имеют рыжеватый оттенок, а на подбородке и щеках - чёрный, как гуталин.

-А мы и не будем: тут, внизу, должен быть старый мост. Если половодьем, конечно, не смыло.

Не смыло. Точнее, смыло, но не весь. Того, что осталось, вполне хватило, чтобы осторожно пробраться на тот берег. Не сказать, что падать было высоко, но тёмные от времени доски были довольно скользкими, а вода бурлила от многочисленных водоворотов. Вряд ли Макс рискнул вести здесь группу: слишком опасно. Ну, а нам, пока никто не видит - можно. Зато теперь у нас есть фора в полчаса минимум.

Потом дорога долго петляла по пойме, ныряла в неглубокие овражки, заполненные грязным снегом. Лукашин темп, заданный мной, выдерживал исправно, шёл размашисто, глупых вопросов не задавал. Поэтому, минут через пятнадцать после моста, я поняла, что наконец-то могу расслабиться. Вдохнуть тёплый воздух, пахнущий мокрым песком и молодыми листьями. Поздороваться с проплывающими мимо меня липами. Раздавить новым, так удобно сидящим на ноге ботинком мокрый сучок и насладиться его хрустом. Сделать ещё тысячу вещей, о которых мечтала всю долгую, долгую зиму.