Билла не смущали нелесные высказывания Штефана о его семье и родителях, он даже поддакивал ему, позволяя обливать родственников грязью и злобно насмехаться над ними. Его не смущали ни постоянные просьбы держать их знакомство и связь в секрете, ни уговоры продолжать готовиться к свадьбе с ненавистным Софитом. Ведь, как убеждал Штефан, идти против брачного договора бесполезно, а откровенность может стоить им их невинных встреч и ежедневного общения.

Шло время, и Билл мог думать лишь об одном: как убедить Софита в их совершенной несовместимости и необходимости отказаться от этого ужасного брака.

В глубине души юноша надеялся, что Том откажется от него еще до того момента, как их представят высшему обществу в качестве будущих супругов. В конце концов, у Билла было еще целых три месяца до выхода в свет и более полугода до ужасного брака, о котором он не мог думать без содрогания.

Дни летели неумолимо, и вот уже были заказаны наряды для первого выхода, где будет объявлено об их с Томом помолвке, одеяния для светских увеселений, банкетов и игр. Более того, через две недели был заказан портной, чтобы снять мерки для свадебных облачений, коих только у Билла должно было быть четыре.

Юноша наконец-то набрался смелости и во время очередного визита Тома попытался объяснить ему, что не хочет замуж по расчету, что это противоречит его убеждениям и погубит все его надежды.

Но попытка не увенчалась успехом: вместо того, чтобы прислушаться к желаниям Билла и отказаться от брака, Том продемонстрировал завидное упрямство и твердолобость, принявшись убеждать юношу, что этот брак предопределен самими небесами, что он никогда не допустит даже мысли о том, чтобы подвести его или покинуть, что предпримет все возможное, чтобы сделать Билла счастливым.

Том убеждал его, что не стоит бояться супружеской жизни, ибо в этом нет ничего противоестественного или постыдного, и что он, со своей стороны, ничем не оскорбит столь невинное и нетронутое создание как Билл.

Слова Тома не были настолько красивы и прекрасны, как чудесные обещания, расточаемые Штефаном, поэтому Билл даже не вслушивался в то, что говорил жених. Ему не нужны были заверения Тома в его верности и уважении – ему нужна была сказка, чудо.

Он был даже рад несговорчивости Тома: он хотел препятствий на пути к любви и он их получил – в виде нежелающего отступать жениха.

Сурм с удовлетворением понял, что у него остается только один выход – бежать. Он был уверен, что Штефан будет на его стороне и поможет организовать побег, ведь он не позволит, чтобы Билл принадлежал другому мужчине, именно так бы поступил любой настоящий возлюбленный.

И Штефан действительно поддержал его, но настоял, что побег должен будет состояться перед самой свадьбой, чтобы усыпить бдительность жениха и родственников, а также дать возможность Биллу узнать, что такое светское общество.

Глава 3

Помолвка

Вверху одна

Горит звезда,

Мой ум она

Манит всегда,

Мои мечты

Она влечет

И с высоты

Меня зовет.

Таков же был

Тот нежный взор,

Что я любил

Судьбе в укор;

Мук никогда

Он зреть не мог,

Как та звезда,

Он был далек;

Усталых вежд

Я не смыкал,

Я без надежд

К нему взирал.

Было раннее по-летнему солнечное утро: красная звезда уже вовсю сияла на небосводе, а воздух, пропитавшийся в ее отсутствие ночной свежестью и прохладой, благоухал запахами росы и просыпающихся цветов.

Билл, как, впрочем, и все, кто ночевал на постоялом дворе, принявшем кортеж Сурма, проснулся из-за того, что Ио, нелюбящий чужих мест, громко щелкал прямо под окнами.

Билл улыбнулся: наверняка постояльцы этой гостиницы – и всех предыдущих, где он останавливался по пути в столицу – были недовольны таким ранним пробуждением, но никто не решался даже повысить голос на мантикора. В народе ходили легенды о своенравном и взбалмошном характере этих летающих кошек, их беспричинной жестокости и гастрономических пристрастиях, где человечина занимала отнюдь не последнее место.

В маленьком городке, где они остановились на ночевку, предрассудки были не так сильны, как в отдаленных от столицы провинциях, но к мантикору, выбравшему себе хозяином Сурма, и здесь относились с большой опаской: с умственным здоровьем этого животного явно что-то должно было быть не так, если вместо мужчины или женщины он выбрал существо, чей пол невозможно определить.

Остановка в Мартэ была последней перед приездом в пункт назначения – расположенную на склоне гор Сартру, где уже менее чем через две недели должен был состояться бал в честь помолвки с Софитом.

Как ни странно, Билл даже ждал этого бала, ведь это была возможность после долгой разлуки, вызванной необходимостью переезда в столицу, наконец увидеть Штефана, который обещал, что обязательно появиться на столь важном и блестящем балу. Ему нравилась и мысль, что он, разодетый в богатые и изящные одежды, будет в центре внимания и предстанет перед возлюбленным во всем блеске и великолепии.

Билл не страдал излишней мнительностью и стеснением: он знал, что привлекателен и желанен, да и в зеркале прекрасно видел, насколько красив. Но теперь не сомневался, что будет блистать в нарядах, сшитых в лучшем модном доме столицы, и что Штефан будет невероятно горд им.

Мысли юноши по дороге из Мартэ в Сартру не отличались оригинальностью: он мечтал покорить высший свет, бывать на балах и вызывать восхищение. Ему казалось, что в столице все изменится: его семья больше не сможет прятать его ото всех, а люди, обладая более широкими взглядами, не станут отворачиваться от него только потому, что он Сурм. Во всяком случае, ни Штефан, ни Том ни разу не высказали своего пренебрежения к нему и относились как к равному.

Надо сказать, что Сурмы не были редкостью и рождались достаточно часто, но их роль в семье сводилась к рождению детей, а не к ведению хозяйства и поддержанию семьи. Кроме того, многие мужчины находили противоестественным сношение с Сурмами, но у них не было другого выхода, если они хотели продолжить свой род.

Юноши, отмеченные звездой, обычно появлялись в столице на один сезон, а после заключения брачного союза поселялись у мужа и, как только надевали положенные беременным белые одежды, путь к увеселениям для них был закрыт. Они практически не вели светской жизни, поскольку постоянно вынашивали и рожали детей, с которыми им часто не разрешали даже видеться. Считалось, что Сурмы в период беременности и родов нуждаются в тишине и покое, поэтому роль хозяйки дома и матери семейства исполняла жена их мужа. Женщины вели все хозяйство, имели общие с мужьями спальни и воспитывали детей Сурмов, которых считали своими.

Если в богатых домах мужчины женились на Сурмах и содержали их до самой смерти, то совсем по-другому дела обстояли в провинциях. Сурмов не хватало для каждого дома, и простолюдины часто даже не обременяли себя свадьбой с ними: юношей брали в дом ровно до того момента, пока они не дарили ребенка, а затем просто передавали следующим, также желающим иметь детей. Официально Анклавом это осуждалось, но в реальности никто не желал нарушать с таким трудом найденное хрупкое равновесие. Вормары, призванные осуществлять правосудие в землях и провинциях, просто закрывали на это глаза, ведь без детей деревни быстро вымерли бы, а способных рожать женщин становилось все меньше и меньше.