Да, я ребенок, который во всем ищет виноватых.

И сегодня объектом насмешек и страданий на почве мести будет мистер Дегенерат или, если вам так удобнее, Томас Кауэр Дильс.

– Джей, ты такой неаккуратный, – заливисто засмеялся я, якобы стерев со скулы шатена шоколадное мороженое. Почему я употребил слово «якобы»? Потому что на самом деле, никакого пятна от мороженого там и в помине не было.

Но этот жест того стоил. Судя по убийственному взгляду Тома, которым он буравил меня, в надежде прожечь насквозь.

Не терпится узнать, что же будет дальше, если я продолжу.

Был бы простолюдином, поступил в театральную школу. Мне не занимать актерского таланта, когда надо добиться какой-то цели.

– Давай пойдем на американские горки! – принялся канючить я у шатена, попросту игнорируя его друга.

– Эм… – замялся Джей, явно не зная, как реагировать на внезапные нападения с моей стороны.

– Ну пожалуйста! – в моём голосе, промелькнули звенящие жалобные нотки. Я схватил парня за локоть и широко улыбнулся.

– Не будь таким занудой, – добавил я. – Мне одному будет страшно, – до этого момента в моей жизни ещё не было ситуаций, когда бы я ощущал себя девушкой настолько явно.

Конечно же, я не боялся американских горок. А в комнате страха, которую мы посетили минут 10 назад, мои крики были наигранными.

Простолюдины не слишком-то развлекаться умеют. Видели бы они, как мы с Грантом на прошлый Хэллоуин перепугали всю школу. Нас потом наказали, но это не изменило того, что Эрика Баумгартен стала заикаться.

– Джей не будет кататься на американских горках, – вставил свою реплику Том. Как будто ему кто-то позволил говорить. – Он боится.

Джей? Эти два метра, которые надо мной возвышаются, можно чем-то испугать?

– Пусть с тобой пойдет Том, – нашел не слишком подходящий компромисс Джей. – Я вас подожду.

Неужели никто не видит, как я ненавижу это черноволосое чудовище?

– Не страшно будет пойти со мной? – принялся давить на меня Том, глумливо улыбаясь.

– Ещё чего, – презрительно хмыкнул я. – Держи карман шире!

Мы подошли к ближайшей скамейке, на которой решили оставить свои вещи и Джея. Я скинул с плеча рюкзак, предварительно вынув оттуда деньги для билета. После чего вручил сидящему шатену своё мороженое.

– Если растает до момента, когда мы придем, я, король Вильгельм, позволяю тебе его выкинуть, – повелительным тоном наказал я парню и мы с Томом удалились.

Вот что за чушь я несу? Неудивительно, что у меня до сих пор не было отношений.

– А почему Джей боится американских горок? – полюбопытствовал я, возясь с закрепляющими ремнями.

В другой ситуации я бы счел за лучшее молча пройти все испытания со своим врагом номер один, но любопытство – мой порок, а собственные пороки я люблю и уважаю.

Группа в 30 человек выкатила по рельсам на свежий воздух. Я, до боли в пальцах, сжал подлокотники, закрыл глаза и снова их открыл.

– У него сестра умерла, выпав из кресла такого вот вагончика, - сумрачно ответил Том, сидящий справа.

И в этот момент вереница вагонеток резко покатилась вниз.

Очень вовремя Том об этом сказал. Как раз когда мы оторваны от земли несколькими внушительными метрами. Когда в ушах звенит и свистит ветер, а крики впереди сидящей пары нещадно давят на перепонки.

И вагонетки так скрипят, что кажется, будто они сейчас сойдут с рельсов и мы все умрем.

«Так, Вильгельм, прекрати паниковать. Обратного пути нет» – мысленно успокаивал я себя, пытаясь привести в норму искаженное страхом лицо. Но после третьего спуска я дал волю чувствам и стал орать вместе со всеми.

– Это было…это…просто восхитительно! Наконец-то я хоть немного испугался! – не сдержав восклицаний, сказал я, всё ещё пребывая в шокированном и взвинченном состоянии.

Том уже давно вылез из своего кресла, а я продолжал возиться с ремнями. Моя извечная проблема: ремни, шнурки и прочие закрепители.

– Давай помогу, – нехотя предложил черноволосый и уложился в несколько секунд, прежде чем разобраться с кожаными заточителями.

– Спасибо, – без особо энтузиазма, поблагодарил я Тома.

Нет ничего хуже, чем когда ты обязан своему врагу.

– А почему ты в среду ушел? – неожиданно для себя поинтересовался я его личными проблемами.

По правде говоря, плевать мне на его личную жизнь, но слов назад было уже не взять.

– В семье проблемы, – сухо отчеканил Том и направился к выходу.

Я последовал за ним и вскоре нагнал.

– А что случилось?

Зачем я напрашиваюсь на откровения мозгами тронутых двибов?

Том почесал шею и, сделав вид, что не услышал мой вопрос, сказал:

– Пить хочу. От криков в горле пересохло.

Он прибавил шаг, и мне пришлось проделать тоже самое. Подойдя к ближайшему киоску, черноволосый купил бутылку минералки и, открыв её, тут же осушил наполовину.

– Тебе нравится, Джей, да? – внезапно перешел я на другую тему.

Том поперхнулся и расплескал вокруг себя добрую часть питья. Он громко расхохотался и теперь люди стали обращать на нас внимание не из-за моего одеяния, а из-за истеричного смеха этого недомерка. Я не вру и не приукрашиваю: смех оказался действительно истеричным. На самом деле, это больше походило на то, что он умирает от странного вируса. Ему не хватало воздуха и после каждого «ха-ха», Тому приходилось шумно втягивать кислород и смахивать с глаз слёзы.

Я ещё никогда не видел, чтобы кто-то так чудаковато смеялся.

– Какого Мерлина? Не вижу ничего смешного, – холодно ответил я и отнял у недомага его бутылку. Вылив её корчащемуся Тому на голову, я отпрыгнул в сторонку, чтобы не получить по шее за содеянное.

Поначалу Том ничего не понял и просто замер в весьма пикантной позе. Но потом заметил, что с его волос стекает вода и, с удивленным выражением лица, потрогал свою голову, будто проверяя на месте ли она.

– Тебе не говорили, что твой смех похож на последний вздох? – фыркнул я, наслаждаясь тишиной. Том высушил свою одежду заклинанием и повернулся ко мне.

– У тебя вошло в привычку меня обливать, – сказал он тоном, по которому я не совсем понял, злится он или нет. – Так хочется увидеть меня в мокрой одежде? Как она прилипает к жаркому телу и…

– Умолкни, извращенец! – я кинул в него пустой бутылкой, но промахнулся.

– А что если я скажу, что Джей мне нравится? – ядовито-насмешливо поинтересовался Том, задумчиво почесав пальцем подбородок. – Будешь ревновать? Меня или Джея?

– Да заткнись ты! – от крика несколько человек покосились на нас с подозрением. – С тобой невозможно разговаривать. Псих.

Я ответил Тому таким же высокомерным взглядом, каким он всегда на меня смотрит, и свернул направо, ища скамейку с Джеем.

Том нагнал меня, и теперь мы молча шли бок о бок.

Слева от нас дети лет 7 и 8 катались на карусели в венецианском стиле. Красивые белые лошади и кареты плавно возили их по кругу. Дети, особенно девочки, визжали то ли от радости и восторга, то ли по каким-то другим причинам. Родители вплотную обступили карусель и умиленно поглядывали на своих выводков. Изредка эту тошнотворную идиллию портили вспышки фотоаппаратов.

Почему идиллия казалась мне тошнотворной? Наверное, я завидовал этим детям. Всё, что я видел в свои 7 лет – это книжки, мозаики и редкие поездки к бабушке. Маме и папе попросту не было до меня дела. А стоило мне начать их слезно умолять пойти в парк или куда-то ещё, так я слышал неизменное: «Билл, мне некогда! Не мешайся под ногами! Иди в свою комнату!». В 9 лет я окончательно осознал, что слёзы для моих родителей-роботов ничего не значат. С этой мыслью я живу и по сей день.

Рядом с каруселью стоял другой аттракцион. Кажется, нам говорили, что он называется «Спрут». Огромный белый осьминог переливался всеми цветами радуги и катал на своих щупальцах дюжину человек. Судя по тому, как те кричали, осьминог изрядно пощекотал им нервы, то поднимая, то опуская свои щупальца во время вращения.