Разве здорового человека может так лихорадить, как меня?

Глава шестнадцатая.

25.12.2013г.

Рождество. Суматоха. Ненавижу суматоху. От безудержного веселья окружающих меня тошнит, а голова идет кругом. Бесит справлять праздники в школе. Что за дурацкая традиция? Я, может, хочу провести этот день под одеялом с рождественским пирогом? Обожраться в усмерть и ныть, как мне плохо. Но если дело касается традиций, тут я бессилен против воли родителей, которые, словом, насильно вышвырнули меня из дома. «Билли, это ведь так весело! Мы купили тебе мантию цвета июньского ночного неба. Ты должен пойти» – этим предложением мама дала понять, что выбора у меня нет. В любом случае. К тому же, называя меня именем Билли, от ушей не ускользнул угрожающий тон.

Кажется, я говорил, что праздники – единственные дни, когда я могу одеться по своему усмотрению? Так вот, Рождество не в числе этих радостных дней. Ведь сотни людей не должны видеть кого-либо из семьи Вальзеров в «жалком ширпотребе простолюдинов».

Да, позорьте меня полностью, любимые мои родители.

И сейчас, как последний идиот, я подпираю стену плечом и пытаюсь взять под контроль магию, что так рвалась сжечь парочку-другую учеников.

Вокруг сплошные колпаки с оленьими рогами, песенки про эльфов и домашних рождественских дракончиков, яркие ёлки. Ни единого признака веселья.

Я медленно перевел свой взгляд на Тома, пылко и заинтересованно обсуждавшего что-то с Морганой. Довольная улыбка не сползала с его лица вот уже минут двадцать. Я серьезно начал побаиваться того, что лицо покроется трещинами, если еще хоть минуту оно сохранит это выражение

Почему этот идиот веселится?

Мне хочется отвесить ему подзатыльник. Он готов кричать от счастья по поводу и без. От каждой чепухи светит зубами.

Неудивительно, что я не верю его словам любви. Том ведь мистер Лучистость-и-Позитив, а я…недовольный всем и вся подросток. Мы полнейшие противоположности. Он должен был влюбиться в такого же жизнерадостного человека, но влюбился почему-то в меня.

Временами мне хочется проверить организм недомага на наличие любовного зелья. Вдруг, его заставили мне симпатизировать? Но я не проверяю, так как не вижу причин, по которым кто-то бы стал мне так досаждать.

Слева от меня мелькнул поднос с эклерами, на который я тут же переключил всё своё внимание.

Так. Какой Том? Какие беды, когда рядом эклеры?

Я прошмыгнул в сторону официанта с подносом, но нас с эклерами разлучил Том, схватив меня за запястье и потащив за собой на, Мерлин-какой-ужас, танцпол.

– Но я хочу эклеры, – по-детски проворчал я и предпринял последнюю попытку дотянуться до еды. Дильс мягко ударил меня по руке, после чего сжал её в своей ладони.

– Нет. Ты хочешь танцевать, – убедительно возразил он, за талию притянув меня к себе.

– Инцестолюб, это мои любимые пирожные, – обиженно воскликнул я.

– Ты перестанешь ворчать, словно дед на пенсии? – мягко осадил меня Том, надавливая на поясницу и прижимая ближе к себе.

– Умоляй меня, и, быть может, я передумаю, – неубедительно дрогнул собственный голос.

Всегда меня подводит, сволочь.

– Но ты уже в моих руках, – насмешливо протянул Том, склоняя голову вбок, – и мы на танцевальной площадке. А ты двигаешься в такт моим шагам.

Последние слова он произнес в максимальной близости к моему уху. На какой-то миг я решил, что оно сплавится под горячим отрывистым дыханием Тома.

А ведь и правда: я сопротивляюсь только на словах. Но первые шаги вальса уже сделаны. И как так получилось, что это напрочь вылетело из моей головы? Как так получилось, что я ничего, ничегошеньки, не заметил?

– Ты почему такой счастливый? – перевел я тему, дабы короткое замешательство не было заметно.

– Сегодня ведь Рождество, – неодобрительно хмыкнул Том, понимая, что я снова чем-то недоволен. Его, полный критики, тон так и вопил: «Олени! Веселье! Снег! Разве это не счастье?». Но я не понимаю. Может быть, я слишком глуп или моя циничность была взращена обожаемыми родителями, которые дарили мне на Рождество ненужные вещи. Они ни разу не угадали с подарком. Да их и не волновали мои желания и вкусы.

– Ничего, что я не прыгаю от радости? – саркастично поинтересовался я, за что меня больно ущипнули в бок.

– Я буду щипать тебя за каждое возмущение и ворчание. Своеобразный штраф, – улыбка маньяка со стажем сверкнула на лице недомага.

– Чванливая жаба, - не удержался я, за что меня ущипнули ниже поясницы,

– а я-то ещё хотел тебе подарок сделать.

– Какой подарок? – тут же навострил уши Том и остановил меня посреди зала.

Невольно или специально, но он никак не может не приковывать взгляды присутствующих своими воплями. Вот и сейчас на нас уставились, по меньшей мере, десять пар глаз.

– Типа рождественский, – смущенно стал разглядывать я деревянный паркет, нервно постукивая мыском ботинка по ботинку Тома, – пойдем на веранду.

– А ты меня там не убьешь? – с притворным испугом спросил Дильс, ставя перед собой ладони, как преграду.

– Убью и закопаю, – пообещал я, – но тебе от этого никуда не деться, так что пошли.

Теперь пришла моя очередь тащить Тома через сгущающуюся толпу танцующих. Кулаки, локти, бока – в бою за свободное пространство участвовало всё тело. Пару раз мы даже кого-то толкнули и услышали вдогонку не самые лицеприятные отзывы.

– Билл! Не так быстро! – пыхтя и постоянно отряхиваясь семенил за мной Том. Впервые в жизни я возрадовался своей худобе, которая позволяла мне быть более проворным и юрким, нежели Дильс.

Наконец, спустя долгие, казалось бы, вечные, три минуты, мы с Томом оказались на веранде и могли насладиться свежим вечерним воздухом.

– И где мой подарок? – принялся нетерпеливо озираться Том, наивно полагая, что подарок я оставил на видном месте.

– И ты ещё обвиняешь меня в нетерпении, – фыркнул я, но всё же был радостно удивлен тем, что Дильс заинтересовался. Главное, не разочаровать. Конечно, по сравнению со Слезами Фей, мой подарок – жалкая безделица, но всё же…

Я порылся в щели между резным диваном и кирпичной стеной и выудил на свет виниловые пластинки. Стряхнув с них пылинки, я протянул подарок Тому.

– Это же пластинки Эрика Кэрри! – взвизгнул Том в манере типичной фанатки-тинейджера. Я даже немного приревновал. – С автографом! Ты где это достал? Эрик же умер!

– Я вернулся в прошлое, – отделался я ничего не значащим жестом, – пришел в дом к Эрику и говорю: «Чувак, один мой знакомый душу продаст за твой автограф. Распишись, а?». Ну, он и поставил эту закорючку.

– А если серьезно? – не оценил Том полет моей фантазии в прошлое.

– Они принадлежали моему дедушке, – лаконично ответил я, – но когда он умер, пластинки эти стали никому не нужны. А ты, насколько я помню, с ума сходишь от его музыки.

– Ты запомнил? – его удивленный и ошарашенный тон заставил меня смутиться. Я сцепил руки в замок и спрятал их за спиной, переминаясь с ноги на ногу. – Спасибо.

Такой искренний и добрый шепот. Я постоянно кричу на него, а ему хоть бы хны. Ни разу он не оскорбил меня. А своим оскорблениям я уже потерял счет.

– Иди ко мне, – Том сжал в кулаке ткань мантии и притянул к себе, – я хочу тебя отблагодарить.

Его голос приятно обжигает мою макушку.

– Не подлизывайся, – среагировал я вполне в своем стиле.

Я никогда не изменюсь. Надеюсь, что Том это примет. Смирится с моими минусами.

Мне бы было легче не думать обо всём этом, но я не мог. Он ведь мистер Идеальность. Сколько бы я ни пытался найти его изъяны и отрицательные черты – их не существовало. Существовали мои придирки, необоснованная критика и вредность. Больше ничего.

– Я и не думал подлизываться, – криво улыбнулся Дильс, поцеловав меня в лоб. Лениво скользнул губами, по переносице, вниз, и найдя губы, вовлек в легкий, но чувственный поцелуй.

Все силы на бессмысленную борьбу за власть меня покинули, и я просто подчинился его воле. В конце концов, я не был против такого рода благодарности.