То, что в 1940-е начиналось с группы из семи человек, работавших в акустической лаборатории в Марфино, разрослось до огромной и хорошо финансируемой империи. При этом не было четкой границы между исследованиями, которые оплачивал КГБ, и гражданскими разработками. Секретные проекты обнаруживалась в самых неожиданных местах. Например, Вычислительный центр Академии наук на улице Вавилова в Москве, – тот самый, что в 1980-е посетил Эд Фредкин, чтобы поговорить о персональных компьютерах, – был одним из исследовательских институтов, негласно работающих на подразделение Коваля.
Владимир Чучупал стал работать в секторе распознавания речи Вычислительного центра АН в 1980-м. Ему было запрещено упоминать, что главными «заказчиками» исследований являются «Дальсвязь» и КГБ. Вскоре его вывели напрямую на Кучино. Он прекрасно знал, над чем там работают: как-то раз его начальник рассказал ему, что получил для изучения записи самого Копелева{177}.
Благодаря щедрому финансированию КГБ уже в начале 1980-х сектор Чучупала получил первые компьютеры – несколько машин советского производства и пару IBM. Задачей сотрудников было найти применение компьютеров в распознавании речи. Это также открывало новые перспективы для технологий слежки.
Применение компьютеров теоретически означало, что не только говорящий по телефону может быть идентифицирован, но и то, что он говорит, может автоматически предупредить систему. В КГБ думали над использованием «ключевых слов»: стоило кому-то произнести «бомба», «компартия» или любое другое слово, добавленное в систему, тут же включалась бы запись. Это могло кардинально изменить сам modus operandi КГБ: раньше для того, чтобы начать прослушку, спецслужбам сперва требовалось найти подозреваемого обычными средствами, теперь же сама технология могла поставлять им подозреваемых. Впрочем, задача оказалось крайне сложной: создание системы ключевых слов была амбициозной идеей, но для ее воплощения нужны были огромные вычислительные мощности.
В течение нескольких лет этой проблемой активно занималась вся исследовательская империя по распознаванию речи Советского Союза, включая «Дальсвязь» и сектор Вычислительного центра Академии наук. Как и всегда, никто не проводил четкой границы между исследованиями для гражданского использования и в интересах КГБ. Как объяснял Чучупал, разница состояла в том, что гражданские исследования работали над технологией распознавания, при которой «человек сотрудничает» (то есть хочет, чтобы компьютер его понял), а исследования для КГБ стремились создать систему, которая распознает речь человека в любом случае. Это разные задачи, но работа над ними зачастую шла в одних кабинетах.
С распадом СССР распалась и эта империя – распалась, но не исчезла. Сначала спецслужбы «срезали» исследовательские программы. «В 1990-м нас перестали финансировать. Две трети сотрудников тут же уволились», – вспоминает Коваль. Он тоже ушел из «Дальсвязи». Вместе с начальником лаборатории и пятью коллегами он основал частную компанию, которая вскоре превратилась в «Центр речевых технологий». Они начали работать над гражданскими проектами, одним из которых стало создание «говорящей» книги для Общества слепых.
Впрочем, старые друзья из спецслужб быстро вернулись. Сначала в компанию Коваля пришли из МВД, а потом ФСБ предложила контракт на разработку технологии отделения голоса от фонового шума. Потом последовали новые заказы. В 2000-х компания разрослась до 350 человек – столько, сколько работало в отделе «Дальсвязи». «ЦРТ сейчас играет роль отдела прикладной акустики, как тогда», – говорил Коваль. Одно из главных детищ ЦРТ – биометрическая технология, которая способна идентифицировать говорящего по физическим характеристикам его голоса вне зависимости от языка, акцента или диалекта.
В 2010 году компания внедрила эту технологию в масштабах целой страны – создав первый в мире национальный проект идентификации по голосу. Проект был реализован в Мексике, на территории которой была развернута система государственного учета голосов и биометрического поиска, способная идентифицировать личность говорящего по фрагментам речи. Только за первый год работы системы в мексиканскую национальную базу фоноучета попали образцы голосов около миллиона мексиканцев – не только преступников, но и сотрудников правоохранительных органов, а также обычных граждан, которые сдают образец голоса, например, при получении водительских прав. То, о чем мечтал Копелев в 1949-м, было реализовано в 2010-м в Мексике, – система, которая позволяет «"узнать" голос при любых условиях из любого числа других голосов». За реализацию амбициозного проекта отвечал лично Коваль. «Я ездил в Мексику на протяжении семи лет!» – восклицает он.
Коваль, невысокий, энергичный, с пышными черными усами и шевелюрой человек средних лет, встретился с Андреем в один из холодных и снежных дней января 2012 года. Сидя в почти пустом петербургском кафе недалеко от станции метро «Чернышевская», он с энтузиазмом рассказывал историю компании.
Коваль с гордостью перечислял страны, которые уже внедрили его технологию распознавания речи: Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан и Беларусь (то есть все авторитарные режимы на территории бывшего СССР), а также Саудовская Аравия, Алжир, Йемен и Турция.
Андрей спросил его, что он думает об этической стороне, – о том, что авторитарные режимы могут использовать его разработки для преследования диссидентов. Последовал крайне эмоциональный ответ: «Все эти разговоры о том, что спецтехника помогает ловить диссидентов, – бред сивой кобылы. Это, так сказать, двойные стандарты, которые американцы используют вовсю как психологическое оружие против своих конкурентов. Все эти права человека, мое мнение, – это умышленное применение двойных стандартов для достижения своих целей!»
Его мало смущала роль, которую технологии слежки могут играть в репрессиях. «Ну, а что мы можем сделать? – вопрошал он. – Мы только поставляем спецтехнику. Конечно, вы можете использовать ее и против хороших парней – с той же легкостью, с которой используете ее против плохих. Но каждое из этих государств все равно будет следить за своими гражданами – с нашей помощью или без нее. Ну, предположим, в некоей стране, нашей или чужой, есть система распознавания лиц. Можно снимать митинг, и потом, имея картотеку лиц, выискивать там журналистов. А другой будет искать в толпе наркоманов. Третий – недавно освобожденных лиц или националистов. Все они используют одну и ту же технику. Я не вижу, что с этим можно сделать. Просто не представляю. Если идет подслушивание голосов, то при чем тут, условно говоря, микрофоны?»
Похожие слова мы слышали от многих инженеров. Они считали, что это не их проблема.
В конце 2000-х система секретных исследований в интересах спецслужб полностью восстановилась. ЦРТ плотно работает с ФСБ. «Я не буду говорить, какие именно работы мы делаем для них, но все продолжается, вот один в один – что делалось тогда, делается сейчас», – подтвердил Коваль. Владимир Чучупал, руководитель сектора цифровой обработки и распознавания речевых сигналов Вычислительного центра АН, продолжает свои исследования. Кучино по-прежнему остается одним из главных его заказчиков.
Путь Коваля прошли многие советские ученые и инженеры, что не могло не отразиться на их видении мира.
Лорен Грэхэм из Массачусетского технологического института, ведущий исследователь истории советской и российской науки, подтвердил: «По сравнению со своими коллегами из западных стран российские ученые и инженеры куда меньше озабочены вопросами этики и морали»{178}.
«Я вижу на то две причины, – добавил он. – В советский период российские ученые и инженеры быстро осознали, что любого, кто задает вопросы, касающиеся этики и морали, власти начинают считать "политической оппозицией" и могут наказать за это. Поэтому они научились хранить молчание, что со временем стало неотъемлемой частью их профессии. Конечно, СССР уже давно нет, но это не изменилось».
