В 1990-е эти репортеры не только писали о происшествиях. Они занимались расследованиями резонансных заказных убийств, писали о спецслужбах, освещали теракты и захваты заложников. Через год Андрей, следом за Ириной, тоже перебрался в отдел происшествий.

В эти годы журналисты действительно были «четвертой властью», и мы это видели. Но в то же время журналистика остро страдала от отсутствия профессиональных этических стандартов.

Многие не стеснялись брать деньги за публикации, которые выглядели как журналистские расследования о высокопоставленном чиновнике или известном бизнесмене. Микс из перехваченных звонков и аналитических справок, написанных службами безопасности олигархов или спецслужб, породил новый жанр – «компромат». Порой журналисты сознательно выступали как наемники, а иногда считали себя лояльными бойцами олигархических структур. Спецслужбы продолжали перехватывать информацию и прослушивать телефонные разговоры, только теперь их расшифровки печатали в газетах. Такие статьи имели огромное влияние на общественное мнение.

Редакции отчаянно боролись с заказными материалами. «Коммерсант» создал специальный отдел рерайта, что по-английски означает «переписывать»: его сотрудники нещадно редактировали журналистские материалы, которые потом проверяла служба пруфридеров на предмет ангажированности. В холдинге Гусинского заказные статьи отслеживал отставной офицер пятого управления КГБ, теперь работавший в службе безопасности олигарха – в советские времена он занимался диссидентами, а теперь проверял подозрительные статьи после публикации. Если материал казался ему заказным, автора могли уволить{56}.

В середине 1990-х информация распространялась абсолютно свободно, но при этом читатель не всегда мог понять, где правда, а где ложь. Олигархи использовали СМИ как оружие в борьбе за право распоряжаться национальными ресурсами.

В то же время начался взрывной рост интернета в России. Именно тогда появились первая русская поисковая система Rambler.ru, первые сайты политической партии («Яблоко») и информационного агентства (Interfax). Интернет-реклама стала выгодным делом, приносящим реальный доход. Этот новый, модный и многообещающий бизнес не мог не заинтересовать олигархов. Борис Березовский, один из тех, кто помог Ельцину выиграть выборы у Зюганова, вложил деньги в нового интернет-провайдера, Cityline, который первым в России понял, что люди ходят в интернет за контентом, и запустил сразу несколько медиапроектов.

В декабре 30-летний энтузиаст интернета Антон Носик начал проект, который он назвал «Вечерний интернет» – его личный ежедневный журнал. Хостинг предоставил Cityline. Проект был запущен из Израиля, куда Носик, выходец из известной московской интеллигентной семьи, эмигрировал в 1990 году.

Носик был уверен, что у интернет-СМИ есть шанс обойти традиционную журналистику. Он верил, что люди предпочтут получать информацию в интернете: это быстрей, доступней и короче, а доступ бесплатный. Носика больше интересовала переупаковка новостей, а не их производство, – форма была важнее содержания. Такой подход определил вектор развития русского сегмента Сети на все следующее десятилетие. На волне успеха ресурса в марте 1997 года Носик вернулся в Москву.

«Вечерний интернет» стал первым популярным российским блогом.

В огромном государственном аппарате нашлась группа людей, которая заинтересовалась новой сферой. Спецслужбы были первыми, кто решил, что интернет нужно взять под контроль.

Летом 1998 года хрупкая и миниатюрная Вика Егорова работала редактором небольшого специализированного журнала. Ее всегда интересовала математика, поэтому она окончила престижный Московский инженерно-физический институт. Сменив несколько контор, она в конце концов пришла в редакцию журнала «Мир карточек», который писал о банковских технологиях. Тираж был невелик, а Вику не очень увлекали карточки, но она интересовалась криптографией и вскоре обзавелась хорошими контактами в криптотусовке.

В июне ей позвонил один из ее новых знакомых, работавший в небольшой компании, занимающейся защитой информации. Вика знала, что весь бизнес в этой сфере связан с ФАПСИ, созданным по образцу Агентства национальной безопасности США (NSA). Тогда ФАПСИ находилось в состоянии войны с ФСБ – самой могущественной российской спецслужбой. Они конкурировали за влияние, ресурсы, а особенно за контроль над таким прибыльным бизнесом, как средства шифрования, которые банки могли купить только с одобрения спецслужб.

Знакомый Егоровой пообещал ей интересную информацию о технологиях для кредитных карт, и 10 июня она приехала к нему на встречу. Он передал ей пачку бумаг, но, когда Егорова начала читать первую страницу, она увидела, что документ не имеет никакого отношения к кредитным картам. Это был проект какого-то документа, в верхней части страницы значилось «согласовано», но подписей, включая подпись замдиректора ФСБ, не было{57}.

Проект документа требовал от всех интернет-провайдеров страны установить на своих линиях специальные устройства, черные ящики, которые соединят их с ФСБ. Это должно было позволить спецслужбе тайно перехватывать всю электронную почту, которая в 1998 году была основным средством коммуникации в интернете. Черный ящик назывался СОРМ. В документе говорилось, что СОРМ является «Системой технических средств по обеспечению оперативно-розыскных мероприятий» на сетях документальной электросвязи. Попросту говоря, речь шла о слежке в интернете.

«Делайте с этим, что хотите», – сказал Егоровой источник. Она могла отнести документ в редакцию собственного журнала или же передать в «Компьютерру» – другой популярный среди российских программистов еженедельник. Егорова понимала, что имела дело с намеренной утечкой информации, вероятнее всего, из ФАПСИ, в чьих интересах было засветить планы ФСБ по установлению слежки в Рунете.

Егорова не могла решить, что предпринять. Но что-то делать было надо, причем быстро. Она позвонила своему редактору – тот был в отъезде. Позвонила знакомому из «Компьютерры», но того тоже не оказалось в Москве. Вика понимала, что утечка планов ФСБ установить электронную слежку за интернетом – политическая история, но не понимала, как с ней поступить. Тут она вспомнила об Анатолии Левенчуке. Она видела его лишь однажды, несколько месяцев назад, и он понравился ей напористой и экспрессивной манерой общения. Возможно, он знает, что делать с такой информацией.

Левенчук, которому к тому времени исполнилось 40, был известным человеком в Рунете и считался авторитетным экспертом по фондовому рынку. Левенчук был убежденным либертарианцем. Он верил в свободный рынок и в то, что экономика должна существовать с минимальным вмешательством государства. Он даже пытался запустить политическую партию для продвижения либертарианства, но не нашел широкой поддержки. Идеи свободного рынка и уменьшения роли государства медленно приживались в российском обществе, и Левенчук считал, что должен распространять их, в том числе с помощью интернета. В 1994 году он запустил «Либертариум.ру», сайт о технологиях свободы в цифровом будущем, который превратился в важный источник информации о либертарианстве, а заодно и в стартовую площадку для запуска различных публичных кампаний{58}.

Левенчука часто приглашали выступать, и каждый раз, когда ему давали слово, он начинал ходить по сцене, размахивал руками и громко говорил с хорошо узнаваемым ростовским выговором, более экспрессивным, чем нейтральная московская манера речи.

Егорова позвонила Левенчуку домой. Она сказала, что у нее к нему серьезный разговор, и он тут же предложил встретиться. «Посмотрите, – сказала она, передавая бумаги. – Похоже на слив, но я понятия не имею, что с ними делать. Может быть, вы знаете». Ей пришлось потратить немало времени, чтобы убедить его прочитать документ: Левенчук был слишком занят собственной борьбой с ФАПСИ, пытающейся в это время засекретить данные об операциях на фондовом рынке. Левенчук считал открытость необходимым условием успешного функционирования свободного рынка. Но когда Егорова повторила, что ее информация – это, возможно, утечка из ФАПСИ, Левенчук заинтересовался.