Она подтвердила, что действительно работала в КГБ «контролером». В рапорте она написала, как на второй день путча прослушивала депутата Верховного Совета СССР Виталия Уражцева. Сторонник Ельцина, подполковник Советской Армии, Уражцев прославился после того, как в 1989 году вылетел из КПСС за свои идеи демократизации армии. Ранним утром первого дня путча его арестовали прямо на автобусной остановке и привезли в КГБ, где пытались выяснить, собирался ли он сопротивляться, и предлагали перейти на их сторону. Он отказался. Через несколько часов его отпустили. На следующий день его фамилия попала в список людей, чьи телефонные линии должен был прослушивать 12-й отдел КГБ.
Слушать его разговоры предстояло Любови. Выпускница лучшего вуза страны, она окончила геофак МГУ, затем работала специалистом по экономической географии и переводила с португальского, но вскоре ее позвали в КГБ, в 12-й отдел, на должность переводчика. Если Комитету нужно было подслушать португальцев, бразильцев или ангольцев, вызывали именно ее. В остальное время ей приходилось слушать всех, кто был интересен КГБ.
В дни путча КГБ интересовал депутат Уражцев. В январе 2015 года, сидя в московском кафе, Любовь с беспокойством смотрела на собственный рапорт, опубликованный в книге двадцатилетней давности. «Как это могло произойти? Это же наши внутренние дела, – сказала она. – Этот отчет должен быть засекречен». Она явно не знала, что сказать: в первой же строчке объяснений, написанных после провала путча, Любовь признавала, что 20 августа 1991 года принимала участие в «антиконституционной противозаконной операции» по прослушиванию телефонных переговоров депутата. Она написала, что готова нести ответственность, и даже выдвинула несколько предложений по реорганизации 12-го отдела. Возможно, тогда она действительно сожалела о том, что сделала.
«Что бы я там ни написала, я патриот!» – нервно заявила она. Мы оба знали, что в январе 2015 года ее критические слова о деятельности КГБ были совсем не ко двору. Андрей пытался уговорить ее встретиться еще раз. Но она так нервничала, что задержалась ненадолго – чтобы сказать, что считает сотрудников ФСБ лучшими людьми в стране, – а потом исчезла.
Из других источников мы узнали еще кое-что об истории прослушки в КГБ. Оказалось, что в ведении 12-го отдела находилось 164 точки контроля, разбросанные по всей Москве{74}. Магнитофоны крутились и в районных отделах КГБ, и в центральном пункте прослушки в Варсонофьевском переулке, и на городских телефонных станциях, на каждой из которых для контролеров КГБ были оборудованы специальные, скрытые от посторонних глаз помещения. Телефонные линии посольств иностранных государств прослушивались отдельно. Это называлось «объектовый контроль»: по каждому более-менее крупному посольству работала отдельная команда, сидевшая, как правило, в одном из соседних зданий. Кроме контролеров здесь всегда присутствовали оперативники – на случай, если кто-нибудь из списка подозрительных лиц решит позвонить в посольство и попросить о встрече, его можно было бы перехватить еще до того, как он подойдет к входу.
Всего до распада Советского Союза в 12-м отделе служили девятьсот человек в Москве и еще четыреста в Ленинграде.
Но количество не обеспечивало эффективности. Одновременно отдел мог прослушивать не больше 300 телефонных линий в Москве. За сутки работы удавалось сделать в среднем от восьми до одиннадцати часов записей, при этом на расшифровку одного часа записи уходило семь часов работы контролеров. Существование 164 точек было скорее симптомом слабости системы, а не признаком ее могущества. Посвященным было понятно, что такое количество точек контроля было необходимо из-за плохого качества связи и неоднородности московских телефонных станций, некоторые из которых работали еще с дореволюционных времен. Подземные коммуникации находились в ужасающем состоянии, и иногда было физически невозможно подключить линию к центральному пункту прослушивания.
В ходе расследования оказалось, что многие технологии КГБ вынужден был заимствовать из Восточной Германии. Министерство госбезопасности ГДР, или Штази, начало работать над собственной системой перехвата телефонных разговоров, Systema-A, еще в 1956-м{75}. К концу 1960-х Штази представила более эффективную централизованную Centrales Kontrollsystem, или СЕКО, окончательный переход на которую произошел в 1973-м. Благодаря ей спецслужба могла прослушивать централизованно 4000 телефонных номеров из 8 миллионов, зарегистрированных в стране. В начале 1980-х система была усовершенствована еще раз – до СЕКО-2. В СЕКО-2 использовались магнитофоны марки Elektronik, созданные специально для Штази, которая была единственной в Восточном блоке спецслужбой, имеющей магнитофоны, разработанные специально для нее. Центральные базы CEKO-2 располагались в 15 окружных управлениях и отделах Штази. В одном Восточном Берлине находились 18 станций СЕКО-2. Центральная точка на Франкфуртер Аллее была оборудована четырьмя огромными телекоммуникационными стойками с 1100 контрольными точками, там же были оборудованы 20 индивидуальных постов в отдельном помещении для работы офицеров-контролеров. Специальные кабели соединяли станции СЕКО-2 с коммутационной панелью ближайшей телефонной станции, так что «контролеры» Штази могли слушать все разговоры напрямую. Это было возможно благодаря тому, что подземная коммуникационная система, созданная еще при Гитлере, сохранилась, уцелев даже во время боев за Берлин в 1945 году.
КГБ пытался скопировать систему Штази, завидуя уровню ее технического совершенства. Многие годы за отношения с секретной службой Восточной Германии отвечал генерал-майор КГБ Николай Калягин. Он работал по этому направлению 12 лет, сначала как начальник станции КГБ в Бонне, затем как руководитель отдела, курирующего сотрудничество со Штази. Нам удалось найти его домашний телефон. Когда мы позвонили, трубку поднял сам Калягин.
Он подтвердил, что несколько его офицеров-техников действительно работали в Берлине на постоянной основе: в КГБ всегда интересовались немецкими ноу-хау в деле перехвата информации. Один из наших источников, работавших в Германии в 1980-х, подтвердил эту информацию.
«Мы правильно понимаем, что контроль над телефонными линиями в Берлине был организован лучше, чем в Москве, – спросили мы Калягина, – и что немцы порой превосходили нас в технологиях телефонной прослушки?» «Да, вы правильно понимаете», – ответил Калягин.
У Штази было то, в чем так нуждался КГБ, – централизованная система дистанционного прослушивания телефонных переговоров.
СОРМ был разработан как раз для того, чтобы восполнить этот пробел: создать подобную систему сначала в столице, а потом и во всей стране. К моменту развала СССР КГБ еще работал над СОРМ, но не успел закончить. Через несколько лет этой задачей занялась новая российская спецслужба, Федеральная служба безопасности.
В один из дней лета 2014 года Андрей вошел в высокое здание М-9 на улице Бутлерова, чтобы своими глазами увидеть, как обмениваются трафиком российские провайдеры. Всего 10 лет назад тогда единственная в стране точка обмена, MSK-IX, ютилась в уголке на двенадцатом этаже этого здания. Сейчас она занимала семь этажей, заполненных сотнями и сотнями телекоммуникационных стоек с оборудованием.
На каждом этаже вход в зал преграждает тяжелая металлическая дверь, к каждой требуется своя карточка доступа. У сопровождающего Андрея инженера был пропуск от восьмого этажа. Открыв тяжелую металлическую дверь, Андрей тихо вошел в небольшую комнату, всю уставленную телекоммуникационными стойками. В одной из них он увидел черный ящик с пучком отходящих от нее проводов и несколькими лампочками на панели. На ней было написано «СОРМ». Андрею сказали, что мигающая зеленая лампочка означает, что у ребят из ФСБ, сидящих здесь же, на восьмом этаже, есть чем заняться.
Лампочка мигала.
