– Гадкий мальчишка! – сказала Джудит, безуспешно стараясь нахмуриться. – Кстати, а почему он не должен этого делать? Надеюсь, в респектабельности я ничуть не уступаю мисс Тильни Лонг, а мне доподлинно известно, что герцог несколько раз делал ей предложение.

– Как! Само́й Карманной Венере[87]? – воскликнул Перегрин. – Я этого не знал! Я полагал, на нее положил глаз Уэллсли Пул.

– Да, – с нескрываемым презрением согласилась Джудит. – Пожалуй, я должна чувствовать себя польщенной, поскольку поначалу он положил глаз именно на меня. Но знаешь, Перри, иногда мне хочется, чтобы вместо состояния у меня был всего лишь скромный достаток.

– Вздор! – заявил в ответ Перегрин. – Вот что я скажу, хотя это тебе совсем не понравится. Что до твоих опасений, будто Старина Морской Волк сделает тебе предложение, – ха! – ставлю десять против одного, этого не будет!

– Он не сделает подобное, если я смогу этому помешать, – решительно заявила Джудит.

Однако такой подвиг оказался ей не по силам. Ни ледяная вежливость, ни прямой отказ не произвели ни малейшего впечатления на герцога, и тот, решив, что в лице мисс Тавернер обрел достойный субъект для осуществления своих матримониальных мечтаний, не стал тратить времени зря и открыто заявил о своих намерениях.

Момент он выбрал весьма удачно. Нагрянув к ней в очередной раз, застал Джудит одну. Она писала письма, поскольку миссис Скаттергуд уехала в город – купить атласа для нового капора. Он вошел в комнату с маленьким букетиком цветов и, тепло пожав мисс Тавернер руку, вручил его ей, удовлетворенно заявив:

– Вижу, вы одна. Это именно то, на что я надеялся! Как поживаете? Но можно не спрашивать! В расцвете молодости и красоты! Вы прекрасно выглядите – впрочем, как всегда!

Джудит, поблагодарив его за цветы, растерялась, не зная, что ответить герцогу, и в конце концов предложила ему присаживаться. Он отвесил ей изысканный поклон, взмахом руки указав на софу, и она, чувствуя себя совершенно беспомощной, уселась в уголке.

Он устроился рядом с ней и, вперив в нее жизнерадостный взгляд ярко-голубых глаз, радостно воскликнул:

– Мне несказанно повезло, раз я могу поговорить с вами тет-а-тет! Помнится, мы так и не уладили вопрос с вашим приглашением в Буши. Полноте, неужели вы будете настолько бессердечной, что откажете мне? Мы устроим скромное, тихое торжество. Готов биться об заклад, Буши вам понравится. Оно нравится всем! Чудный маленький замок, можете мне поверить. Раньше у меня был дом в Ричмонде, но, в силу обстоятельств, я вынужден был от него отказаться, а потом, когда меня сделали Смотрителем королевского парка Буши, я взял да и поселился там. Он меня устраивает целиком и полностью. Река меня, кстати, не очень-то и привлекает, а вас?

– Пожалуй, постоянная сырость может доставить определенные неудобства, – сказала Джудит, радуясь возможности уклониться от темы Рождества. – Но, должна признаться, я питаю к рекам некоторое пристрастие.

– Скажу за себя: я не понимаю, что все нашли в Темзе, – заявил герцог. – Окружающие прямо-таки в экстазе от нее, однако мне она, откровенно говоря, прискучила. Вот есть она и течет себе, и течет. И что?

Джудит пришлось приложить усилия, чтобы скрыть улыбку. И, прежде чем девушка успела придумать подходящий ответ, герцог заговорил вновь:

– Но я пришел не ради того, чтобы рассуждать о Темзе. Рождество! Итак, что вы имеете мне сказать?

– Я чрезвычайно благодарна вам, сэр – вы оказываете мне совершенно незаслуженную честь – но это невозможно.

– Благодарна… незаслуженная честь! Хо, хо, хо, оставьте эти высокопарные фразы в разговоре со мной, умоляю! Вам уже давно пора понять: я – простой человек, никогда не придававший значения всем этим церемониальным выкрутасам, считавший их ерундой и вздором! Почему это вы не можете приехать? Если полагаете, будто это будет не тот праздник, который может вам понравиться, я сделаю все, дабы он таковым стал. Вы можете устроить все по своему вкусу, просмотреть список гостей и все такое прочее.

– Благодарю вас, благодарю вас, сэр, но вы меня превратно поняли! Прошу вас, подумайте о том, как это будет выглядеть, если я окажусь на вашем приеме! Какое двусмысленное впечатление это произведет! Это совсем не то, чего мы оба с вами могли бы желать.

– А вот здесь вы ошибаетесь, – без обиняков заявил герцог. – Именно вашего появления я и желаю более всего. И оно не может произвести никакого впечатления, кроме самого для меня приятного. – Он, подавшись вперед, схватил ее за руки. – Моя дорогая, дорогая мисс Тавернер, вы не можете не догадываться о моих чувствах! Но не ждите от меня сладких речей; вы же знаете, кто я: простой моряк, который всегда говорит то, что думает. Однако я питаю к вам глубочайшее уважение… будь я проклят, я влюблен в вас по уши, моя дорогая мисс Тавернер, и мне все равно, кто меня слышит!

Он так крепко держал ее за руки, что она не могла пошевелиться. Ей оставалось лишь отвернуться и смущенно пролепетать:

– Умоляю вас, не говорите более ничего! Вы оказываете мне слишком большую честь! Право, мне очень жаль причинять вам боль, но это решительно невозможно!

– Невозможно! Но почему? Я не вижу здесь ничего невозможного. А-а, быть может, вы считаете меня слишком старым, чтобы сделать вам предложение, но изо всех членов семьи у меня – самое крепкое здоровье, поверьте. Вы еще увидите, что я переживу их всех. Об этом вы подумали?

Она сделала очередную попытку освободиться.

– Разве могу я думать о таких вещах? Нет, разумеется, я желаю вам долгих лет жизни, однако не это беспокоит меня. Вовсе не из-за ваших преклонных лет я чувствую себя обязанной отклонить ваше предложение, но разница в нашем положении, мои собственные чувства… умоляю вас, давайте более не будем говорить об этом!

Кажется, на герцога снизошло озарение; его голубые навыкате глаза засверкали.

– Ага, я все понял! – захлебываясь словами, заговорил он в своей торопливой манере. – Я крайне косноязычен и не умею изъясняться понятным языком! Но, видите ли, я предлагаю вам замужество – все, как полагается, с наивыгодным дифферентом, клянусь честью!

– Я с самого начала поняла вас правильно, – задыхаясь, с трудом промолвила Джудит. – Но вы тоже должны понять – подобный союз невозможен! Даже если я дам вам свое согласие, неужели вы полагаете, что ваша семья не будет возражать?

– А, вы имеете в виду моего брата-регента! Не понимаю, почему он должен возражать. Уверяю вас, он совсем не так плох, как о нем говорят. Передо мной его сначала наследует Шарлотта, а потом и мой братец Йорк. Можете быть уверены, он считает порядок престолонаследования достаточно длительным и надежным, чтобы принимать меня в расчет. Однако вы ничего не говорите! Вы молчите! А, я понимаю, в чем дело, – вы думаете о миссис Джордан! Мне не следовало упоминать ее имя, но вот видите! Вы умная девочка, и с вами можно говорить в открытую. С ней у меня все давно кончено, так что пусть угрызения совести вас не тревожат. А если в прошлом с моей стороны и была некоторая изменчивость, то теперь и с этим покончено. Вы должны знать, что, когда король пребывал в здравом уме, нам, его детям, приходилось нелегко – не то чтобы я не уважал отца, нет, но так оно и было. Мы все страдали: Принни[88] и Кент, и Сасс, и бедная Амелия! Дай нам отец волю сочетаться браком по собственному выбору, все могло быть по-другому, и мы хранили бы верность своим супругам. Но теперь все изменится. Вот он я, сижу перед вами, с твердым намерением остепениться и зажить в уюте и покое. Так что вам решительно незачем беспокоиться о миссис Джордан.

Мисс Тавернер наконец удалось высвободить руки.

– Сэр, если бы я могла ответить на ваши чувства, быть может, мысль об этой женщине и не терзала бы мою совесть, но ведь о ней следует подумать, и о ней никак нельзя забывать!

– О, – в искреннем порыве заявил герцог, – знаете, я ведь не был женат на ней. Нет-нет, вы все неправильно поняли! Нас ничто не связывает, никакие узы!