Дочка Хозяина вздохнула. Кресло подняли и потащили к дверям. Охо-хо осторожно просунул голову в прореху ветхой обивки. Он не боялся, что его заметят, он ведь был совсем маленький, меньше пуговицы от пальто.

А кресло вынесли на улицу, в темноту.

— Оставишь на дворе — дворничиха будет ругаться! — шептал Муж Дочки. Давай бросим его в канал. Смотри, народу совсем нет, никто не увидит.

Когда кресло стояло уже у самой воды, Охо-хо выскользнул из-под обивки и, сжавшись, замер на мокром холодном камне. Он никогда еще не был здесь, всегда жил в доме, в этом кресле, сколько себя помнил. Внизу плескалась вода, много черной воды. Дул холодный ветер.

Хозяин любил это кресло. Сидя в нем, он читал по утрам газеты, а вечером толстую желтоватую книгу, в нем дремал после обеда. Охо-хо забирался в мягкий подлокотник, согревался у руки Хозяина, и они разговаривали.

— Охо-хо! — звал его Хозяин, шурша газетными листами. — Где же мои очки?

Он шарил по скатерти, и Охо-хо вылезал из-под обивки, бежал по столу, протирал стекла очков, потом тихонько брал Хозяина за палец и тянул его руку к очкам.

— А-а, вот они где! — радовался Хозяин и надевал очки. — Охо-хо… — И он принимался читать, а Охо-хо снова прятался в кресло.

Иногда Хозяин куда-то уходил. А когда возвращался, всегда приносил с собой новые запахи: раньше, еще давно, это были запахи духов, снега, иногда резкий, но приятный запах, от которого Охо-хо сперва хотелось смеяться и прыгать, а после — спать. Потом все чаще стали появляться запахи еды или лекарств. Последнее время Хозяин целые дни оставался в своем кресле, только ночью он ложился на широкий диван, и тогда Охо-хо тоже забирался под край одеяла у стенки.

А однажды Хозяин очень долго не вставал с кресла и не разговаривал с Охо-хо. И вдруг пришли Дочка Хозяина со своим Мужем, стали что-то кричать, подняли Хозяина и куда-то унесли. Охо-хо остался в кресле. И вот сегодня унесли и кресло. Сначала он думал, что они несут кресло к Хозяину, но тут, на камне, у воды, почувствовал, что Хозяин, наверное, больше совсем не вернется.

Муж Дочки толкнул кресло. Оно упало в воду, но не утонуло сразу, а медленно начало погружаться. Когда из-под воды стал виден только вытершийся край спинки, Дочка Хозяина вдруг всхлипнула. Муж взял ее за руку.

— Пойдем. К чему такая чувствительность!

Они стали подниматься по каменным ступеням, и Охо-хо испугался: сейчас они уйдут, и он останется один на этих холодных камнях. Изо всех сил вцепился он в черную штанину Мужа Дочки.

…В комнате стало пусто и неуютно. Книги испуганно жались на полках. Никому не нужные очки лежали посредине стола.

Охо-хо обежал стол, протер стекла очков, заглянул в портсигар, в котором остались две папиросы. Надо было ложиться спать, и тут он заметил толстую книгу, ту, что Хозяин последнее время любил читать по вечерам. Охо-хо залез в книгу и спрятался между листами.

Но заснуть ему все-таки не удалось. Тихий голос Хозяина послышался, едва Охо-хо коснулся пожелтевших страниц.

Выхожу один я на дорогу,

сквозь туман кремнистый путь блестит.

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

и звезда с звездою говорит…

Охо-хо отбросил страницу и огляделся. В комнате было по-прежнему пусто, диван Хозяина белел в углу, накрытый зачем-то простыней, темный четырехугольник был виден на том месте, где раньше стояло кресло. И он опять вернулся в книгу, закрылся с головой листом и прислушался.

…В небесах торжественно и чудно.

Спит земля в сияньи голубом…

Только под утро Охо-хо крепко заснул. Ему снился Хозяин. Хозяин шел по длинной белой дороге, по обеим сторонам которой стояли высокие зеленые деревья, похожие на комнатные цветы, только больше.

…старый дуб склонялся и шумел.

— И это — букинисту! — громко сказал Муж Дочки. — Это ведь есть в полном собрании!

Книжку, в которой спрятался Охо-хо, бросили на пол, где уже лежала груда других книг.

Прижимаясь к стене, Охо-хо добрался до двери и выскользнул в щель.

Ветер налетел из-за угла, оторвал его от земли, поднял, закрутил и понес вместе с сухими листьями, брызгами воды и обрывками старой газеты.

В повестке, которую Влюбленный вынул как-то утром из почтового ящика, было написано следующее:

«7 апреля с.г. Вам надлежит явиться к 7 часам утра по адресу Нагорная ул., дом № 10, имея при себе ценные личные вещи. Явка строго обязательна».

«Не может быть! Это, наверно, не мне, — подумал Влюбленный, — почтальон перепутал адрес».

Но — нет. Почтальон ничего не перепутал. В верхнем левом углу повестки была четко выведена фамилия Влюбленного и даже стояли инициалы.

«Как же так? Я думал — это еще далеко. Может быть, даже никогда… — он прочел повестку еще раз. — „Седьмого апреля“. — Влюбленный зачем-то взглянул на часы. — Половина одиннадцатого? Что же я стою? В одиннадцать она будет ждать, надо купить цветы!.. Ах да… Повестка… До седьмого двадцать два, нет, двадцать три дня. Целых двадцать три дня! Вечность! А ее я увижу через полчаса. И мы будем вместе весь день! И завтра. И послезавтра. Да что заглядывать так далеко!»

Влюбленный сунул повестку в карман, захлопнул дверь своего дома и побежал по улице, перепрыгивая через лужи и нарочно с хрустом наступая на упавшие сосульки. Стояла оттепель.

Начальник лаборатории просматривал утреннюю почту. Почему-то сегодня было очень много приглашений. Вот — на международный конгресс, именное, лично ему. «Почетному члену Академии, начальнику лаборатории, профессору…» — ишь, как торжественно. Конгресс будет через месяц в небольшом университетском городке на берегу моря.

«Говорят, там красиво. И доклад просят сделать меня. Нет. Это отнимет слишком много времени — подготовка к докладу, поездка… Послать заместителя. А это что? Пригласительный билет на конференцию. Я им нужен для президиума. Заместителя! Он молодой, ему даже приятно будет посидеть в президиуме… Письмо. Просят ускорить отзыв на диссертацию. Вот это нужно самому, и сегодня же. Взять работу домой — задержал на десять дней. Черт знает что!.. Открытка с лохматым желтым цветком. Смешно — у одуванчика морда, как у желтой болонки. Ага! От внука. И, конечно, опять: „Приезжай хоть на неделю, у нас уже весна. Мы пойдем с тобой в лес. Тебе нужно отдохнуть, имеешь же ты право…“»

— Право… — Начальник лаборатории улыбнулся и бережно убрал открытку в карман пиджака.

«Право-то я имею… Еще четыре пригласительных билета — все ребятам, пусть ходят. И этот… Нет, это не приглашение, повестка какая-то. „Нагорная, 10“».

Профессор быстро снял очки и надел их снова.

«Так… Вот, значит, какие дела…»

Он встал из-за стола и подошел к окну. На тонкой голой ветке качался воробей. Вверх-вниз.

«Листья на дереве появятся… после седьмого апреля… После…»

Воробей клюнул ветку.

«Кто же докончит Исследование?.. А в самом деле, сколько раз в жизни я видел, как распускаются листья? Или — как цветет одуванчик?.. А может быть, вызывают совсем не для этого? „Нагорная, 10“»…

Кто же в городе не знал, что находится в доме десять по Нагорной улице! На его дверях висела невзрачная вывеска:

ПРИЕМНЫЙ ПУНКТ

и дальше мелкими буквами:

Прием с 7 до 24 часов ежедневно.

Обеденный перерыв с 13 до 14. Вход по повесткам.

Вообще-то вывеска была не нужна. Всем в городе было известно, что в этом невысоком двухэтажном доме в самом конце улицы с незапамятных времен живет и работает Смерть. Люди не боялись Смерти, они привыкли, что она живет рядом, что ее можно встретить в магазине, на автобусной остановке, у портного. У Смерти было в городе много знакомых, и они охотно заходили к ней выпить чаю или поиграть в преферанс. Со Смертью о ее работе никто не разговаривал — она этого терпеть не могла.

— В свободное время я хочу отдохнуть и развлечься, — говорила Смерть, пожалуйста, не касайтесь производственных тем.

— А все-таки, как вы делаете… это? — не удержался однажды особенно любопытный гость.