— А можно будет мне просмотреть дела, которые изучала Каштанова? Хотя бы те, что она листала перед поездкой во Францию.

— Да, только не в ближайшее время…

— Почему? — удивился Гордеев.

— Вчера эти дела затребовала Московская прокуратура.

— Интересно, — опешил Гордеев, — и в связи с чем же?

— Как нам объяснили, по тому же делу Каштановой. Сейчас я готовлю документы для передачи дел на временное хранение в архив прокуратуры. И все записи Ольги Каштановой тоже передаются туда.

— Какие записи?

— Тетрадь с выписками, которые она делала, просматривая документы. Так что, если вам срочно нужно ознакомиться с делами, обращайтесь в прокуратуру.

— Спасибо за консультацию. — Гордеев был несколько озадачен. — До свидания.

— Всего хорошего. — Панчева открыла дверь и вошла в зал.

Гордеев в раздумье спускался по лестнице.

Конечно, с одной стороны, поездка в архив была неудачной. Но тот факт, что прокуратура затребовала документы, которыми занималась Каштанова, сам по себе говорил о многом. И главное — что Гордеев идет в правильном направлении… Правда, на полшага отставая от Володина.

Прежде всего следовало съездить в больницу, навестить Ольгу Каштанову… Разговор с ней уже нельзя откладывать, появилось слишком много вопросов, на которые Гордеев не мог найти ответа. Ну а потом в прокуратуру, добиваться свидания с Лучининым. «Как там у Черчилля? Россия — секрет, завернутый в загадку и окутанный тайной… Дело Лучинина будет, пожалуй, похлеще…» Юрий Петрович хмыкнул. Именно такие дела он и любил расследовать больше всего.

«Не выношу больниц. И все, что с ними связано…» — снова подумал Гордеев, остановившись у массивной деревянной двери, выкрашенной в мерзкий коричневый цвет. Ручка двери, в свое время тоже выкрашенная, теперь потерлась, и сквозь коричневую краску проступали островки предыдущих слоев: желтых, белых и т. п.

— А кто ж их любит, милок? — отозвалась случайная старушка, которая тоже оказалась у больничных дверей.

— А? — не понял Гордеев. Оказывается, свою фразу о нелюбви к больницам он произнес вслух.

— Ну что, заходить-то будешь или как? — Старушка нетерпеливо подергала его за рукав. — А то меня пропусти вперед. — У тебя-то времени много, милок, а вот у меня мало. Мне торопиться надо.

Гордеев посторонился, старушка открыла дверь и шагнула внутрь. Адвокат, размышляя над парадоксальностью фразы, которую произнесла старушка, проследовал за ней.

В нос тут же ударил тяжелый, густой запах, который бывает только в медицинских учреждениях. Гордеев огляделся: тусклые серо-голубые стены, банкетки, обтянутые грязно-коричневым потертым дерматином, потрескавшийся кафельный пол, выложенный в шахматном порядке тускло-красной и желтой плиткой, — короче говоря, обычная картина для больниц. В холле по углам сидели родственники больных, которые держали в руках увесистые сумки, набитые продуктами. На лицах посетителей застыла тревога. Впрочем, иногда в холл спускались сами больные, в пижамах и больничных халатах. Чтобы не тревожить родственников, они старались держаться как можно свободнее — шутили и рассказывали анекдоты из больничной жизни.

— Разговаривают два врача в коридоре, — краем уха услышал Гордеев, — один другому говорит: «Ты помнишь, в восьмой палате один симулянт лежал?» — «Да, помню…» — «Вчера, подлец, умер!»

Родственники жалобно захихикали. Своеобразие больничного юмора было им недоступно. Больные же, наоборот, смеялись раскатисто и от всей души. Темы болезни и смерти были им близки как никогда…

В углу Гордеев углядел окошко с надписью «Регистратура».

— Добрый день, — обратился адвокат к регистраторше — необъятных размеров девушке в белом халате и с ярко-белокурыми локонами, выглядывающими из-под туго накрахмаленного колпака.

— Ну чего надо? — немедленно среагировала та, раздраженно вскинув голову, отчего локоны пришли в движение.

— Вы удивительно любезны, девушка, — невозмутимо ответил Гордеев.

Регистраторша скривила губы, что, очевидно, должно было изобразить улыбку. И даже пару раз хлопнула ресницами, на которых чудом удерживалось немереное количество туши. Локоны потихоньку остановили свое беспорядочное движение.

— Мне надо узнать, где лежит больная по имени Ольга Каштанова.

— Каштанова… Ольга… — Регистраторша заглянула в потертую канцелярскую книгу. — Каштанова… Так… Вот, есть такая. Травматология, третий этаж, там у дежурной спросите.

— Спасибо, нимфа. — Гордеев подмигнул ей и направился к лестнице. Регистраторша вздохнула и проводила Гордеева томным взглядом. Очевидно, «нимфой» ее здесь не называли никогда.

Третий этаж почти ничем не отличался от первого, разве что банкеток не было, а дежурная медсестра казалась сестрой-близняшкой девушки из регистратуры. Ну разве только локоны у нее были иссиня-черными.

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, в какой палате лежит Ольга Каштанова? — обратился к ней Гордеев.

— В пятой, а вы ей кто? — не поднимая головы от огромного, на целую газетную полосу, сканворда, ответила медсестра. Оторваться и впрямь было нельзя — она аккуратно вписывала в клеточки длинное и сложное слово «трансцендентальный».

— После «е» надо вставить букву «н», а после «д» не «и», а «е», — подсказал Гордеев, заглядывая в сканворд.

— А? — всполошилась сестра. — Где?

Гордеев показал, и медсестра, справившись с нелегкой задачей, перешла к обычному своему занятию — то есть начала грызть ручку.

— Я к Каштановой, — напомнил Гордеев.

— А, да, простите. Так кто вы ей?

— Адвокат. Гордеев Юрий Петрович.

Дежурная заинтересованно вскинула глаза на посетителя. Гордеев с трудом выдержал ее оценивающий взгляд. Видно, девушке раньше не приходилось сталкиваться с адвокатами.

— Ну проходите, только посещение не дольше тридцати минут, — наконец ответила медсестра, которая, очевидно, удовлетворилась результатами осмотра. — Врачи больше не разрешают. Тем более она недавно из реанимации.

— Где ее палата?

— Вторая дверь налево.

— Спасибо. — И Юрий Петрович удалился, провожаемый взглядом медсестры.

В палате, рассчитанной на шесть человек, занятыми оказались только три кровати: на двух ближних к дверям лежали две старушки с симметрично загипсованными ногами. Старушки читали две половинки одной газеты «Московский комсомолец» и даже сами, казалось, были сестрами.

На дальней койке, у окна, лежала молодая девушка со сплошным синяком вместо лица. Правый глаз ее был закрыт полностью, вместо левого осталась только маленькая щелочка. Рука в гипсе покоилась на груди, другая безвольно вытянулась вдоль тела.

Гордеев подошел к девушке:

— Здравствуйте, вы Ольга Каштанова?

— Да… Как вы догадались? Меня сейчас даже знакомые вряд ли узнали бы, — слабо улыбнулась девушка.

— По возрасту, — нашелся Гордеев. — Вы здесь одна молодая.

— Судя по моему теперешнему виду, даже это сейчас установить сложно.

— Ну вы не правы. Все не так страшно. Скоро заживет, — улыбнулся Гордеев, хотя даже он не ожидал увидеть такое. Девушку действительно били сильно и беспощадно…

— А вы кто? — наконец спросила она Гордеева.

— Юрий Петрович Гордеев. Адвокат вашего друга — Вадима Лучинина, — представился Гордеев. — Вы можете рассказать все, что с вами произошло в тот день?

— Могу.

— Вам не трудно говорить?

— Трудновато… но ничего. Правда, я уже рассказывала. Следователю.

— Я вас попрошу повторить. И если вдруг что-нибудь всплыло в памяти — расскажите. Только постарайтесь вспомнить все в подробностях, ничего не пропустить.

— Попробую. Правда, это будет сложновато, я тогда очень испугалась.

— И все же постарайтесь, прошу вас. От этого зависит судьба Вадима.

— Хорошо… Я аспирантка МГУ, живу в общежитии. В тот день я пришла довольно поздно, около восьми вечера…

— Вы всегда приходите в это время?

— Часто… В тот день тоже было много дел на кафедре. Только переоделась, собиралась выйти на кухню — поесть приготовить, как в дверь постучали. Я открыла, и тут же в комнату ворвались двое мужчин и набросились на меня.