Брендон вернулся глубокой ночью. Я, скорее, почувствовал это: он целовал меня, пока я спал и крепко обнимал, будто я мог куда-то сбежать. Никогда бы не подумал, что у самого вредного человека в кампусе такие тёплые и нежные объятия. Да я и представить себе не мог, что мы когда-нибудь будем вместе. Судьба – смешная штука.

Проснулся я снова один, привычно нащупав на соседней подушке, я нахмурился, найдя там ещё и какую-то маленькую коробочку. Сонно скользнул по записке, глупо улыбаясь:

Извини, мы ведь хотели провести этот вечер вместе.

Это тебе от меня. Жалобам и возврату не подлежит.

P.S. Всё ещё люблю тебя.

Иногда он бывает жутко романтичным. Я нетерпеливо раскрыл черный футляр и охнул: внутри находилось кольцо с красивым синим камнем, словно под цвет моих глаз. Я не сразу заметил гравировку с внутренней стороны, которая размашисто гласила:

Навсегда твой

Впервые в жизни у меня на глазах выступили слёзы – и счастья, и боли. Я знал, что придёт день, когда самые любимые в мире глаза посмотрят на меня с ненавистью. Как же страшно было жить и каждый день просыпаться с мыслью о том, что возможно этот день последний. Я представлял свою дальнейшую судьбу без Брендона, и картина передо мной появлялась настолько печальная, что непроизвольно всплывали мысли о смерти. Мне незачем будет жить, думал я, понимая, что больше никогда не стану счастливым. Так не хотелось возвращаться в свою прошлую жизнь, полную одиночества и пустоты. Нет, я однозначно не хотел становиться прежним.

Надев кольцо на палец, я стал собираться на пары. Я приму любой исход, каким бы он не был. Это обязательно произошло бы в любом случае, но я молил Бога лишь об одном – дать мне немного времени ещё понежиться в его объятиях, чтобы я ещё чуть-чуть побыл счастливым.

Время двигалось к лету. Постепенно работы сдавались. Скульптура у меня получилась хорошая. Брендон в полный рост с повязкой на бедре, которая скрывала его гениталии. Тело получилось пропорциональным, мускулы порадовали особенно девушек. Брендон словно вытягивал руки вперёд, чтобы потянуть мышцы, а взгляд был устремлён куда-то вниз – на пальцы вытянутых рук. Лицо у меня получилось особо хорошо, вот только профессор заметил, что мышцы ног я изобразил слегка неверно. Брендон же проехался по причёске и ушам, но был дико доволен моей работой.

– Его ты мне тоже подаришь? – насмешливо спросил он.

Картину, кстати, он действительно повесил в гостиной, похваставшись всем и каждому по отдельности, что у него есть шикарный портрет, который он хрен кому покажет. Ну, разве что маме показал, она была в восторге. Раз мы заговорили о маме Брендона: ею оказалась сорокалетняя женщина приятной внешности, совершенно простая без пафосных черт, как у Брендона. Она была милой и приветливой, и её совсем не заботила ориентация сына. Наверное, я не первый его парень, раз она отнеслась ко мне так доброжелательно. Но картина ей очень понравилась, она даже попросила меня написать их семейный портрет втайне от Брендона. Конечно же, я согласился, как я мог отказать матери своего бойфренда?

Через несколько дней после нашей встречи, она отправила мне снимок по электронной почте. На ней было изображено семейство Вульф так, как обычно фотографируется успешная семья. Улыбчивая София – мама Брендона – сидела на красивом резном кресле, обитом красной бархатной материей. На ней было лёгкое светло-голубое платье и синие туфли. Мистер Вульф стоял за её спиной, нежно придерживая супругу за хрупкие плечи. Черты лица у него были суровые, а взгляд настоящего бизнесмена – деловой и бескомпромиссный. Рядом стояла его молодая копия – Брендон. Оба в строгих костюмах тёмного цвета. Они так подходили, словно какой-то странный пазл. Брендон был похож на маму и на отца одновременно, будто бы они оба отдали ему частичку своей души, чтобы все видели, насколько супруги любили друг друга. И ведь действительно, фотография относительно свежая: на ней Брендон уже взрослый и крепкий парень, а его мама, после потери мужа, сильно изменилась. Она будто потеряла какой-то свой внутренний блеск, который ещё видно на фото. София стала, будто старой высветившейся фотографией – тусклой копией себя прежней.

И в какой-то момент мне стало так её жаль, ведь её участь ждёт и меня. Слава Господу, Брендон будет жив, вот только не меня он будет целовать, засыпая ночью. Я ужасно не хотел этого, но внутри что-то скреблось, давая понять, что это неизбежно. Смотря на кольцо у себя на пальце, я говорил себе, что нет – это время не настало, ведь всё плохое настаёт только тогда, когда меньше всего этого ожидаешь.

Учебный год подошел к концу быстро, так как большую часть времени я проводил в мастерской. У Брендона всё равно был завал на работе, да и какие-то проблемы с математикой в экономике. Из-за постоянной занятости вне кампуса, он многое пропустил, но преподаватели шли ему на большие уступки, так как знали кто он такой и какая власть в руках молодого парня. А связи у него были большие, а адвокатская фирма была не единственной сферой, куда сунулся при жизни его отец. Поэтому на Брендоне и его дяде была огромная ответственность за людей и деньги, которые на них работали.

После сдачи курсовой, я прямиком поехал к Брендону, чтобы похвастаться лучшими отзывами на потоке. Дверь в квартиру была, как всегда, открыта, так как на этаж можно было войти только с помощью специальной пластиковой ключ-карты, которая у меня уже давно была. Я вошел в квартиру, услышав в её глубине чьи-то голоса. К Брендону часто заходили друзья или дядя с мамой, поэтому удивлён я не был. Но подойдя к двери гостиной, услышал часть разговора:

– Ты заигрался, – говорил дядя Брендона.

– Всё под контролем, – холодно отвечал сам Брендон.

– Нет, не под контролем. Ты месяц назад должен был лететь в Итон для заключения договора, но ты отказался, потому что Дэнни нужно было позировать для скульптуры.

– И что? – огрызнулся Брендон. – Поехал ведь ты, в чём проблема?!

– Что ты мне говорил в самом начале? Ты сказал, что подыграешь в каком-то споре этому мальчику, развлечёшься с ним и расстанешься.

– Ну и?

– Но ты не заканчиваешь играть, племянник. Человеческое сердце – не игрушка. Если ты не любишь его, то не стоит стараться…

– Я тут пострадавшая сторона. Он поспорил на меня, Джон. Две тысячи баксов я стою, оказывается. На мне часы стоят дороже, а сам я – две штуки. Конечно, я разозлился и хотел его проучить.