А Ксения Михайловна над столиком. Острием иглы выковыривает крапинки из оплошной пластмассы.
Тишина… Едва хлюпает вода о борт. И вдруг голос Петра Петровича:
— Немедленно уходить… Сверху нарастает гул. Надеть скафандры.
Вадим мгновенно погрузил лодку.
Золотистая вода с розовыми разводами не казалась больше пристанищем покоя, хотя только прежняя серебристая рябь волновала поверхность.
Все насторожилось и, продолжая сиять, приготовилось к смертельному бою.
Лодки стремительно скользили к единственному выходу, к скважине.
Петр Петрович следил за скоростью. Быстрее! Быстрее! Успеть бы!
Он не совсем точно знал: успеть бы что… Но для него несомненно: нависла опасность… Что это? Периодический сброс вод? Или реакция на их пребывание?
Какое это имеет значение!
Эдуард, веретенообразно вытянув прозрачный корпус лодки, влетел в проход. Десять метров темноты, пятьдесят, семьдесят… Сто… Они не могли понять, где Вадик, двигается ли он.
И вдруг предельно ясно, четкое:
«Цок! Цок!»
Цокало сзади. Эдуард не замедлил хода.
Застопорил машины лишь тогда, когда раскрывшийся простор зеленой воды наполнил даль. Не гнутся лапчатые листы каменных пальм. Как алмазы, как сапфиры, переливаются в них огни. Тишина и немеркнущая иллюминация.
И сзади тишина.
— Внимание! — крикнул Эдик. И тогда они увидели. Сверху неслышно скользили темные полосы. Вот они догнали друг друга.
«Цок!»
Эдик осторожно продвинул лодку в самую гущу пальмообразных деревьев. Их тень исчезла с чистой воды. И полосы успокоились, разошлись.
— Вот он какой, сторож этого мира, — шепнул профессор. — Равновесие не должно нарушаться! Постороннее выбрасывается этими пластинами. Вот вам и самосохранение!
— Их нет! — очень тихо заметил Эдик. — Боюсь, как бы такой же «сторож»… Я… пойду… обратно… сквозь скважину…
Эдик всегда бледен. Но сейчас он казался бледнее обычного… Редкие веснушки на носу исчезли совсем. Профессор понимал, что другого выхода нет.
— Иди!
Леля стала у руля.
Эдик, неуклюжий и громоздкий в термоводолазном костюме, пристегивал к поясу провода…
Если надо — они проведут ток от лодки. Эдик плыл в мутной воде, гроздьями поднимались пузыри над шлемом. И скрылся в скважине.
Лелька и профессор Логинцев ждали около часа.
В вечной и мертвой зелени гигантских листьев не гасло, не исчезало сверкание огней. А в кабине казалось, что в мире осталось единственное движение — суматошный бег секундной стрелки на часах.
Наконец сигнал: «Давайте ток!»
Лелька нажала кнопку.
«Д-зок! Д-зок!»
Лелька не улавливала времени. Стрелка на светящемся циферблате заметалась. Нет сил зафиксировать ее положение.
А вода — изумрудно зеленая, даже спокойная. Без теней. Где вы, тени? Где?
И вдруг… Скафандр вынырнул внезапно. Лелька не сразу поняла, кто это… Второй, третий… четвертый… Все!!! И сразу увидела ненавистные тени. Полосы стремительно надви-, гались. Подземный мир ревностно охранял свои владения.
Ни Саша, ни Вадик — никто из них не замечает. Медлить — гибель…
И Лелька в воде… Набросить провод на черные пластины… Подбиралась осторожно, рассчитывая каждое свое движение. Провод лег на острие… Отплыла. Подняла руку.
— Папа! Ток!
Смотрела, как корчатся, отступая, полозья, готовая броситься на них, если остановятся. Ее окликнули. Вадик.
— Быстрее в лодку!
Сам шел замыкающим. А потом, не снимая костюма, встал у штурвала.
Шестеро в лодке, а она рассчитана на троих… Немедленно к выходу!
8
Как Лелька ненавидела этот мутный мир! Больше суток они бьются у его выхода. Как проникнуть в узкое жерло гейзера, того самого гейзера, что привел их сюда?
Вадим, сам как каменное изваяние, не выпускает из рук рычаги управлений. За сутки не сказал ни слова, за сутки ни разу не взглянул на Лельку. И профессор молчит. Он сидит здесь же, в аппаратной, приткнувшись в уголке, и считает, исписывая листок за листком.
Лелька знает: от этих цифр зависит жизнь. Изъеденные солями стены л одни проросли, матовым налетом. Им не выдержать больше ни повышенной плотности тока, ни высоких температур. Силиколизавирол не оправдал себя в длительном испытании.
Как Лелька ненавидит эту духоту… В кабинах температура не может упасть ниже тридцати градусов. Саша очень разговорчив.
— Теперь везде и всюду будем говорить: мы пришли из сказки. Разве не сказкой было то, что мы видели: золотистая рябь розовой воды… Горящие изумруды, кровавые сапфиры в зелени фантастических зарослей? И разве то, что перед нами сейчас, не сказка?
«До чего же ты болтлив!» — с презрением думает Лелька.
Но он увлечен, уверен в себе.
— Можно считать установленным: полииновые породы образуются и сейчас… высокомолекулярная органика поступает из капилляров. Значит, там карбиды… реакции полимеризации, конденсации…
«Самоуверенность близка к глупости», — зло отмечает она. И сознает: «Я несправедлива к нему потому, что раздражена».
Пытается представить себе другое, что было совсем недавно. Тени-ножи нагоняют лодку. Послушная рукам Вадима, она увертывается, мечется среди сферических куполов, среди розового сияния.
«Цок!»
Схвачены! Но теперь они в костюмах.
Саша тщательно собирает записи наблюдений, прячет их в пластмассовый футляр. Ножи смыкаются… Ножи каждую секунду готовы раздавить его… Саша не забыл ни одной заметки, ни одного образца.
Петр Петрович отдает приказ:
— Лодку оставить! Будем по одному выбираться на поверхность. Захватать с собой записи и пробы.
Мужчины закрепили на груди чехлы с папками наблюдений, с образцами неведомых Пород. А море затаилось, как будто потемнело. Не упругой волной, а всей своей массой било о выступы пород, там, где вода устремляется в гейзер. Сиянье померкло. Пока еще далеко, но со всех сторон из-за лапчатых ветвей надвигалась темнота. Она шла очень медленно, но, кажется, неотвратимо.
Лельке хотелось закричать:
— Быстрее! Быстрее!
— Александр! Иди! — голос Петра Петровича one дрогнул.
Никто не шелохнулся, все только слушали… Саша шагнул к скважине. Туда, где бурлила вода. Оглянулся. Товарищи — пять темных фигур. За ними покинутая лодка, прозрачная, с тенями перегородок и приборов. И что-то надвигается из-за каменного леса, из-за причудливых, как будто ставших единым целым ветвей… Это уже не похоже ни на лес, ни на ветви! Огни в них погасли… Захлебнулись…
Небольшое усилие… Едва уловимый толчок… И Сашу подхватила бурлящая вода… Он скрылся в пене, в воде, которая стала почти бурой.
Вадим и Эдик придвинулись друг к другу. Они приготовились замыкать отступление.
Минута… вторая… третья… седьмая… Четкий голос Саши:
— Следуйте за мной. Все хорошо.
Лелька двинулась второй. Оказывается, подниматься тяжелее, чем спускаться против тока воды… Спуск был медленным, напряженным. Каждый мускул тела боролся с выталкивающим давлением. Так сантиметр за сантиметром продвигались они по скважине вниз. Сейчас вода и пары, как пробку, подбрасывают человека. Гибелью угрожает каждый выступ стенок. Кажется: удар! И все! Конец… Острой болью заныло левое плечо. Лелька не отметила, когда ушиблась.
По-настоящему опомнилась уже наверху. Исчезла вода, нескончаемая, непреодолимая и упругая… Хотела поднять руку, но она отяжелела на воздухе, как и все тело.
Лелька лежала на камнях. Саша склонился над ней. Он как будто разбух в водолазном костюме. Шлем успел стащить… Лицо бледное, очень бледное…
Лелька улыбнулась:
— Порядок.
И слегка приподнялась… Чуть не упала… Тяжело в этом костюме… Саша торопился скрутить ее шлем.
Первое блаженство… Воздух… Насыщенный парами и непривычными запахами. Саша помог подняться. Лелька громко рассмеялась, ощутив твердость под ногами… Воздух над головой… Черный с блестящими бликами потолок… А стены сияют…
Осматриваться некогда… Вынырнула Ксения Михайловна. Лелька вместе с Сашей подтянули ее к краю кратера. И очень скоро один за другим выплыли отец и Эдик… И, наконец, Вадим… Он еще находился там, только шлем мелькнул, когда прозвучало удивительно четкое:
