- Где мы, дед?

Он молчит.

Я выхожу на палубу. Мерный и приглушённый гул работающего дизеля сменяет назойливая выхлопная труба, особенно отвратительно пыхтящая ночью. Отхожу подальше, сажусь на краешек кормового трюма. Справа на небе висит лунный огрызок, звёзды сонно смотрят на землю, по воздуху ползёт какая-то легкая дымка. Смотрю на водную гладь, на сопки по сторонам. Я узнал место. 410-ый, одно из моих самых любимых мест, мы уже прошли красный буй, собственно 410-ый, а это, выходит, 408-ой или 407-ой километр. Позади, слева, осталась Жеребцовка - речная протока; когда большая вода, мы смело заходим туда, можно прилично срезать путь. Ночевать там очень удобно - ни души; но только не в сентябре, в сентябре там проходной двор, от моторок отбою нет - браконьеры любят укрываться в зарослях жеребцовского тальника. Когда идёшь Жеребцовкой, то ближе к выходу из протоки на тебя слева, словно огромная волна, надвигается сопка, того и гляди захлеснет. Покрытая редким лесом она стоит почти возле самого берега, я как-то пару раз пытался высмотреть на ней в бинокль какую-нибудь живность, но ничего не разглядел, в конце концов она хороша и сама по себе. В этот раз мы Жеребцовкой не пошли - ночь, да и вода не слишком большая. Сейчас мы развернёмся речным коленом на девяносто градусов и перед нами раскинется широкий простор - сжатая на повороте, здесь река даёт себе волю. Мы проходим то место, где я как-то утром, часов, наверное, в восемь видел тощего медведя. Он вышел на берег найти себе чего-нибудь поесть, а я во все глаза разглядывал своё любимое осеннее разноцветье, так что не сразу его и заметил. А когда заметил, направил баржу поближе к берегу, бросил штурвал, вышел из рубки, что-то там ему проорал, помахал рукой, попрыгал и довольный пошёл обратно. Я видел живого медведя в дикой природе - уже что-то. А чуть выше этого места, километров так с двадцать, возле Новоильиновки, мы с дедом как-то в начале июня месяца выкапывали багульник. Он так беззастенчиво розовел по склонам сопок, что дед не выдержал и решил, что мы обязательно должны заиметь один такой куст у себя на даче. Мы пристали к берегу и поднялись на небольшую сопочку. День был очень тёплый, светило солнце, лёгкий ветерок шлёпал меня то по одной, то по другой щеке. На берегу важно таяли громадные льдины, выпихнутые на берег речными водами во время весеннего ледохода. Они могли таять очень долго, иногда залёживались до середины июня. А ещё в этом месте как-то раз села на мель "Сойка", в сентябре, со всем своим грузом. Села, да так её никто и не смог снять. Пришлось зимовать. Волны тут не страшные - вот ещё. Крутобокие, бугристые, любят показать свой норов - поддеть как-нибудь там под днищем, на палубу залезть или по носу двинуть от души, так что только успевай штурвал выкручивать, особенно если гружённый, но не страшные, нет. Это ниже, где Дуди, Богородское, вот там может задать перцу, это да, а здесь спокойней как-то. Мы уже прошли поворот и теперь идём прямо, здесь длинный галс, километров, наверное, с десять-двенадцать. Впереди - Киселёвка, 380-ый. Могучая скала, подёрнутая белизной - здесь добывают известняк; днём туда-сюда снуют самосвалы, под погрузкой постоянно стоит какой нибудь корабль типа "река-море" или РТ. Лес тут тоже добывают, лес здесь добывают вообще везде. Груженные по самое не могу, так, что по палубе гуляет вода, баржи тянут речные и озёрные толкачи. Тянут вверх по реке, на экспорт. Мы проходим выход из Жеребцовки. Или вход, это как посмотреть, для нас сейчас выход. Там пришвартован "Ярославец". Кто-то ночует или пьёт, или рыбу ловит. Скорее всего - три в одном. Место тут неплохое: чуть дальше справа есть озерцо, можно сетку кинуть там, можно в Жеребцовке, рядом посёлок - водка всегда под боком. Очень удобно. Дальше, за Киселёвкой - Циммермановка, но это уже по мою душу. Вроде надо бы поспать, а то будет трудно, но спать не хочется. Я иду обратно в рубку.

- Спать совсем не хочется, сколько там до моей осталось? - закрываю двери.

Дед молчит, молчит радиоточка, замолчало вообще всё, даже дизель под ногами не слышно. Мои глаза привыкли к темноте, и только тут я разглядел, что дед - седой.

- Ты очень поседел. - заметил я.

Молчание.

- Знаешь, здесь такая удобная прямая до Киселёвки. Набирай разгон - и взлетай. Мне всегда хотелось нашу баржу тут разогнать да сигануть через киселёвскую сопку. - я засмеялся. - Как летучий корабль. Интересно, что там? Ведь там, наверное, поля бескрайние, речушки маленькие, озерца, и всё это на сотни километров вытянуто, по всему горизонту, как блин на сковородке, куда ни глянь - равнина; и комочки - сопки.

Тишина.

- Сколько сейчас времени?

- Через много лет. - дед ответил немного медленным и хрипловатым голосом.

- Там же Киселёвка впереди, верно?

- Да. Киселёвка.

- А где огни, где краны?

- Уже не добывают. Да и деревни уже нет.

- А Циммермановка? А Софийск?

- Дома истлели давно. Там дальше ничего нет, только река и сопки.

- А куда же мы едем?

- Вперёд.

- Но зачем, что нам там делать?

Дед молчал.

- Послушай, - сказал я, - там меня в автобусе ждёт какой-то мужик.

- Это директор фирмы, через которую вы всё делали.

- "Земля и люди"?

- Да, будет сейчас перед тобой извиняться, что похоронили меня в таком месте, "если бы я знал, что ваш дедушка такой заслуженный" и всё в этом духе, видать его оркестр впечатлил.

Мне стало стыдно.

- Дед, ты извини меня, пожалуйста, за всё это.

- Пустое.

- Я бы хотел как лучше, но, к сожалению, не могу, не получается у меня.

- Нормально всё. Разве в яме дело?

- Да я вообще говорю. Ты так неожиданно... теперь вот никого... - я замялся. - Что делать-то?

- Вон, - дед махнул рукой влево, - глянь-ка туда. Что видишь?

Я посмотрел в иллюминатор.

- Сопку.

- А на сопке что?

- Деревья.

- А как они получаются?

- Чего как получаются? - не понял я.

- Деревья, говорю, как получаются?

- Ну, это... - ещё больше смутился я.

- Зёрна умирают.

- Что?

- Деревья - это умершие зёрна.

Я смотрел на сопку, где-то там сейчас должны были показаться кормовые створы на Киселёвку, передняя - горит постоянным огнём, задняя - мигает. Створ не было, ни кормовых, ни носовых. На стене в рубке висит картина - две совы: одна побольше, другая - поменьше. Стоит на столике маленький чёрно-белый телевизор "Сапфир", он показывает, но не везде. Помню, мы смотрели как-то по нему хоккей и футбол. Огромная кружка с чаем - возле штурвала; на небольшом подоконничке возле иллюминатора - конфеты "подушечки". Всё вдруг снова наполнилось звуком, вернулся из небытия дизель. Я посмотрел через окно на корму, там слегка трепетал хорошо освещаемый кормовым огнём флаг, а за ним, взбудораженная нашим винтом, бугрилась тёмная вода.

- Какой-то "Ярославец" там стоял. - сказал я лишь бы что-то сказать.

- Такие же, как мы, тоже всякие вопросы решают.

- Дед, - я вдруг почувствовал сильную усталость, - дед, если там ничего нет, то чего ж мы туда едем?

- Там нет ничего того, к чему ты привык. У нас есть река и есть баржа. Разве баржа не для того, чтобы ходить по реке?

- Мне привычнее дома как-то.

- Зерну тоже привычнее в земле. - дед усмехнулся, впервые. - Да не переживай ты. Иди-ка, плесни мне кипяточку в кружку, да ложись, покимарь, твоя вахта ещё не скоро.