Теперь вот шёл рядом со мной - мы вышли на широкий зимник, соединяющий нашу деревню с соседней, здесь можно было спокойно идти рядом, а не друг за другом. В последнее время дед стал частенько сдерживать свой напор. Он замедлял шаг и несколько раз даже предлагал остановиться отдохнуть во время наших предыдущих переходов из города в деревню и обратно. Идти было не близко - шесть километров, но раньше у нас даже и разговоров никогда не заходило о том, чтобы где-нибудь на полпути присесть на кочку, бревно или просто пару минут постоять. Меня это поначалу обеспокоило, но я успокоил себя тем, что всё-таки время идёт, и старость берёт своё. Не всегда ведь дед будет каждый день бегать на лыжах по пять километров. Мы с ним бегали вместе, вот ещё месяца два-три назад, но потом как-то постепенно и незаметно стало так получаться, что я бегал уже один. И вспомнил об этом только недавно, когда начались все эти остановки и передышки.

Всё вокруг сверкало, как стеклянная крошка. Возле нашей деревни река поворачивала на девяносто градусов. Пока что русло её было завалено льдом и снегом, но всего каких-нибудь две недели и тяжёлые, неповоротливые весенние воды понесут вниз, к городу, большие ледяные поля. И потом деревня оживёт: заюлят по реке бойкие моторки, прибавится жителей, и дней через десять пустят первый теплоход. Перед ним пройдёт обстановочник, поправит покосившиеся за зиму створы, выставит у самого устья небольшой красный бакен и обязательно наведается в гости к нашему местному мужику Мирону. Постоит день, другой, порыбачит и укатит обратно в город. Вся команда - довольная и пьяная от водки, насыщенного весеннего воздуха и морозного ещё запаха недавно скинувшей лёд реки, а больше всего - от того, что снова при деле, что снова в рейсах. Но это ещё лишь впереди, это ещё будет, а пока что всё только почиёт в преддверии, в ожидании грядущего перелома. Дед опять сбавил ход, я заметил, но ничего не сказал. Он ходил в госпиталь недавно, сам, обследовался. Наконец-то. Даже как-то странно. Обычно ведь и силком не затащишь. Но, видно, надумал, а может и самому тревожно стало. Сходил, и толком ничего не сказал. Вроде как всё в порядке, но ему всё-таки порекомендовали лечь на недельку-другую, так, мало ли что, возраст ведь, да и вообще, можно было бы что-то определённей. Дед дома сказал, что он бы, конечно, с радостью, да вот навигация на носу, а баржа ещё не готова, нам надо управиться с дизелем, а один я, если он будет там в госпитале прохлаждаться, ничего не смогу, потому что не знаю. Зато вот осенью это, конечно, наверняка, это уже дело решённое. В госпиталь, обязательно в госпиталь, непременно и в первую же очередь. Главное всех заверить и успокоить. Разговоры про его здоровье отпали как-то сами собой.

Деревня уползала вправо со всеми её домами; на периферии зрения я уловил приземистое строеньице в китайском стиле с характерной крышей - домик местных оригиналов: трое братьев, те вечно что-то строят, да так чтоб позаковыристей, чтоб как ни у кого; на самом краю обосновались. Мост себе тут сладили, длинный-предлинный, по большой воде разгоняются - и со всего маху в реку; по маленькой можно не допрыгнуть и больно ушибиться о сход. Мост так-то, вроде бы, и для всех желающих - может прийти поудить рыбу или понырять любой, но я никогда там не был, и тем более дед. Мы на другом конце живём, далеко, да и вообще - людей как-то не очень. С соседями и то еле общаемся. Привыкли жить по-медвежьи. Это бабушка, ещё когда была здорова и ездила сюда, могла запросто перекинуться словом с кем-нибудь и пощебетать о том, о сём, а нам с дедом мир чужд и неприятен. Вот и сейчас, на выходе, встретив местную знаменитость, художника, лауреата каких-то там премий, дед только буркнул что-то себе под нос в ответ на его приветствие.

А дальше была длинная прямая, по песчаным косам да снежным ещё кое-где рытвинам. Было уже жарковато, время к полудню. Машины несколько дней как перестали ездить, да, в общем-то, ещё дней пять и ходить уже будет нельзя. Но николаевские - это соседи, с соседней деревни, по ней и названы - учудили. Позавчера, когда мы шли в деревню, то ещё издалека увидели провалившийся под лёд лесовоз. Возле берега, кабина по лобовое ушла; съезжал уже на реку да и ухнул сразу, там глубина хорошая, хоть и коса; но коса чуть пониже идёт, а зимник проложили на самом стыке с крутояром. Ни водителя, никого - видимо побежал за помощью. У них там дальше, за нашей деревней, в лесах, стойбище своё есть; зимой дровами промышляют. Видать засиделись там у себя, запьянствовались да поздно спохватились: машину гнать - а уже ледоход на носу. Решили рискнуть, ну и рискнули. Впрочем, вытянули. Я вчера специально на сопку поднимался, смотрел - нет уже.

- Вон, гляди. - дед ткнул куда-то пальцем.

-Что там? - я взглянул из-под "козырька" ладони. - Не вижу, слепит очень.

-Собака.

Присмотревшись, я тоже разглядел пса. Не здешний, не наш. Должно быть, николаевский. Шнырял под тальниками, перебегал с места на место, как-то странно и неуверенно петлял. Потом скрылся за песчаным бугорком - там подъём, а за подъёмом большая коса и зимник выходит на реку, где провалился лесовоз.

-Вот тут пойдем, напротив протоки. - сказал дед.

Напротив протоки реку переходили уже тогда, когда по зимнику было опасно идти. Мы не рискнули - два тёплых дня, да и лесовоз там разворотил прилично. А здесь - нормально, даже не подтаяло, и нет этой отвратительной коричневой жижи, просто мокрый снег. Уже ходили - натыканы вешала. Тот берег очень крутой и высокий, загорожен поваленными тальниками и дубами, река подмывает всё больше из года в год. Полуобрушенная землянка - три стенки, часть крыши и вырванная, болтающаяся на проволоке труба; какие-то куски полиэтлена. Я помню, когда от неё до воды было ещё метров восемь-десять; не так и давно. Раньше, когда мы шли зимою пешком, здесь курился дымок. Николаевские забредали. Или городские. Тут летом грибов бывает много - всё-таки небольшая дубовая рёлочка. А сейчас - всё, остатки; скоро река и до телеграфных столбов доберется.

Мы подошли ближе к берегу и только тогда я увидел, что возле самого крутояра холодно переливаются - здесь падала тень от берега - похожие на микстуру лужи. Небольшие, где-то по метру длиной, но чтобы попасть на землю хотя бы одну из них надо было перепрыгнуть. Дед рванулся - и зацепил немного сапогом, я перескочил без проблем.

-Сильно? - спросил я.

- Да нет, ничего. Так,слегка.

-Переодеть есть что? Может вернёмся?

-Вот ещё, я лучше пойду быстрее. Ты давай там, не отставай.

Быстрее не получилось, шли в том же темпе. Он бодрился, но вид у него был усталый. В последнее время глаза как-то совершенно исчезли с его лица, закатились куда-то вглубь, оставив только две небольшие щёлочки, в которых изредка можно было разглядеть блестинку едва различимого зрачка. А нос стал ещё больше. Вытянулся, выгнулся и вообще - того и гляди отделится от лица и заживёт самостоятельной гоголевской жизнью.

-Может отдохнём? - предложил я.

Дед только махнул рукой:

-Да ну, что время тратить? Сейчас припечёт, тут такое болото будет - не пролезешь. Лучше пойдём поскорее.

Он явно заметил, что я заметил. И прибавил шагу. Вокруг нас - небольшая, рыжеватая от прошлогодней сухой травы полянка. Когда мы шли здесь осенью, по свежему ещё льду, то подняли двух фазанов.

-Ты глянь-ка. - дед ткнул рукою в противоположный берег.

По косе бежала та самая собака. Сделала большой полукруг по тальникам и зашла к нам с тыла. Да опоздала. Осторожная. А теперь бежала рысцой параллельным с нами курсом. Река давала в этом месте излучину, и коса вваливалась в неё длинным языком отмели, не достающим до нашего берега метров сорок. Собаку было хорошо видно.