В этой академии был учитель рисования, который хвалил Уилла и раз в неделю давал ему дополнительные уроки после занятий. Из хобби рисование переросло в настоящую страсть.

Дома появились кухарка и горничная. Родители Уилла начали устраивать приемы для новых друзей и участвовать в жизни города. Его маме новая жизнь пришлась так же впору, как и ее новые платья.

И впервые в жизни Уилла его отец больше ночей проводил в доме, чем за его пределами. Но иногда казалось, что он все равно где-то далеко. Обычно он был в своем офисе, но и дома его ждала работа, толстенные журналы и книги, которые ему нужно было изучать.

Если Уилл долго упрашивал его, он изредка рассказывал о былых днях, когда укладывал рельсы, о своих приключениях в горах. Уиллу казалось тогда, что вернулся прежний папа, тот, которого он представлял себе по его письмам. Уиллу никогда не надоедали эти истории, но порой они начинали казаться историями из книг, причем таких книг, которые его родителям хотелось бы скорее позабыть.

После нового повышения отца по службе они переехали в более просторный дом с аккуратным газоном, спускавшимся прямо к воде Северо-Западного пролива. В гостиной появилось пианино, а вместе с ним и маленькая старушка с нафталиновым дыханием, которая пыталась научить Уилла играть на нем. Он ненавидел пианино, но как бы он ни стучал по клавишам, как бы ни измывался над гаммами, мама не разрешала прекратить уроки. Однажды отец пригрозил вытащить пианино во двор и изрубить его топором. Уилл отчаянно надеялся, что отец изрубит инструмент в щепки, но тот вдруг передумал и ушел к себе в кабинет работать.

С самого серьезного повышения прошел всего месяц. Его отцу предложили пост главного управляющего нового железнодорожного предприятия: пароходного сообщения между Викторией и Азией. И теперь они опять летели через весь континент начинать новую жизнь.

Уилл быстро зарисовал ржавые вагоны на краю железнодорожного двора, но поймал себя на том, что вместо мальчика на крыше он изобразил стоящую на руках девочку.

Он ведь так и не получил обратно свой зуб снежного человека.

Когда «Бесконечный» был подготовлен к отправке, уже вечерело. Стоя на открытой террасе, Уилл почувствовал, что свежий ветерок с Атлантики усилился. Локомотив уже протянул первый класс вдоль залива Бедфорда, и Уилл понимал, что за много миль отсюда, за пределами видимости, на железнодорожной станции к «Бесконечному» цепляют последние вагоны. Терраса теперь была полна народу, и когда раздался длинный пронзительный свисток паровоза, внутри мальчика вскипело возбуждение и сердце его забилось в такт со сцепками поезда. Огромные клубы пара вылетели из дымовых труб.

Чух…

И опять.

Чух-чух… Чух-чух-чух…

И наконец поезд поехал не медленными сонными толчками, как раньше, а намеренным усилием.

Чух-чух-чух… Чух-чух-чух-чух…

Он набрал скорость, и теперь сероватый дымок поднимался высоко в весеннее небо, перемежаясь с клубами дыма из поршней.

Чух-ч-чух-ч-чух-ч-ч-ч… Наконец-то они поехали!

— Шампанское, сэр? — спросил Уилла официант с подносом высоких бокалов.

— Благодарю вас, — сказал Уилл, взяв один.

Он сделал глоток и насладился приятным резким вкусом, прежде чем проглотить пенящийся напиток, а затем улыбнулся, довольный собой. Ему не удалось провести бармена, но этого официанта он одурачил. А почему бы и нет? Все говорили ему, что он выглядит старше своих лет, ростом сравнялся с отцом и, похоже, вскоре его перерастет. Вот и первое шампанское.

Уилл закрыл глаза. Он куда-то ехал. И у него был план. Только отец об этом еще не догадывался.

Вернувшись в купе, Уилл с отцом переоделись к ужину. Перестав заниматься физическим трудом, отец поправился, но фигура у него осталась хорошей, и он по-прежнему был весьма привлекателен, с коротко подстриженной бородкой и проницательными глазами.

Рубашка Уилла была так накрахмалена, что не гнулась при движении, и мальчик ощущал себя, как в доспехах.

— Можно я поеду с тобой в локомотиве? — спросил он.

— Нельзя, Уильям. Я ведь тебе уже говорил.

Его отец был назначен старшим машинистом в первый рейс «Бесконечного». На следующий день на первой остановке он должен был взойти на локомотив и повести состав посменно с другим машинистом. Но даже после смены он не собирался отдыхать в их роскошном купе, предпочитая обосноваться в закопченном спальном вагоне за тендером. Именно отец должен был провести поезд через Скалистые горы — а это значило, что они с Уиллом не увидятся до самого Лайонсгейта.

Это не стало для сюрпризом для мальчика: само собой, он все знал заранее. Но снова оставаться одному совсем не хотелось, и он печалился.

— Здесь тебе будет гораздо удобнее, — сказал отец и поправил Уиллу галстук-бабочку. — Проголодался?

Они вышли из купе и влились в процессию, двигавшуюся к вагону-ресторану. Пока отец обменивался любезностями с джентльменами, Уилл осматривался в надежде обнаружить кого-нибудь своего возраста, чувствуя себя при этом совсем юным и лишним.

Уиллу случалось за последние несколько лет обедать в хороших ресторанах, но никогда еще он не был в таком роскошном, как этот. Длинный и узкий, с зеркальными стенами и потолком, расписанным под небо с выглядывающими из-за облаков ангелочками, он казался по-дворцовому великолепным. Винтовая лестница вела на галереи, идущие вдоль всего вагона. С небольшого балкончика певица пела оперные арии.

Официант провел Уилла с отцом к их столику. С шиком набросив салфетки им на колени, он передал каждому по переплетенному в кожу буклету. Уилл уставился в меню, силясь выбрать блюдо по вкусу, но мысли путались.

— Баранину, пожалуйста, — сказал он наконец официанту. — Средней прожарки.

Когда отец тоже сделал заказ и официант отошел, Уилл неуверенно пробормотал:

— Я тут задумался о будущем годе…

— Я тоже, — ответил отец. — Мне бы хотелось, чтобы ты, окончив школу, начал работать в компании.

Джеймс Эверетт поднял брови и улыбнулся, как будто только что сделал Уиллу подарок.

— А что я там буду делать? — растерянно спросил Уилл.

— Начнешь с клерка, наверное, но, проявив себя, надолго в клерках не задержишься.

Уилл представил, как пишет своим карандашом какие-то цифры вместо рисования.

— Не уверен… — пробормотал он.

— В чем не уверен? Уилл сглотнул.

— Я не уверен, что именно этого хочу. В Сан-Франциско есть хороший художественный колледж. Я надеялся поучиться там.

— Учиться на художника? Уилл кивнул.

— Ты талантлив, Уилл, — сказал отец, нахмурившись. — Несомненно.

Уилл подумал, что отец хитрит. Он никогда не интересовался его рисунками, и мальчик не был уверен даже, что отец сохранил тот альбомчик, что Уилл подарил ему в горах.

— Мне хотелось бы, чтобы ты использовал свои способности, работая в компании инженером или архитектором. Представь только, что ты сможешь создать! Я видел, как ты смотрел на локомотив.

— Он очень внушительный… — кивнул Уилл.

— Канадской тихоокеанской железной дороге нужны люди, которые могли бы спроектировать новые океанские лайнеры и мосты, чтобы проложить наши пути по всему миру. Есть разговоры даже о переброске моста через Берингов пролив, чтобы попадать в Азию без помощи кораблей.

Уилл разложил свои приборы.

— Не уверен, что таково мое предназначение.

— Предназначение? Это чепуха. Мужчина исполняет свой долг, чтобы пробиться в этом мире, чтобы обеспечивать семью.

Перед Уиллом поставили тарелку с бараниной. Это было одно из его любимых блюд, но аппетит пропал.

— Художник не может заработать на жизнь, Уильям, — сказал отец. — Мы с мамой с радостью давали тебе возможность рисовать и писать красками — в качестве хобби. Но все эти художники живут в нищете.

— Я не возражаю против бедности, — ответил Уилл и добавил: — Мы ведь тоже когда-то были бедными.