— Значит, оставишь меня, старика? — грустно заметил Шварц.

— Ни в каком случае, мессир! — с улыбкой процитировал Бобровников. — Вы будете находиться под самым бдительным наблюдением спецслужб! В сущности, что такое Москва? Всего лишь окраина Санкт-Петербурга.

— Ты только там этого не ляпни, — испугался Шварц.

— Не бойтесь, не ляпну, — рассмеялся Бобровников.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — размышлял вслух Аркадий Семенович. — Это, я так понимаю, карьерный рост? Ага, ага. Что ж, это прекрасно! Там и квартиру дадут?

— Квартира есть.

— И то верно! Что ж, замечательно! Вот и женишься наконец! Давно пора!

— Так я и не возражаю. Дело за малым: найти невесту.

— Невест у нас полно, найдешь. Столица — это хорошо! — все не унимался Шварц. — Может, тебе удастся Дашеньке помочь. Юра-то письмо писал заместителю генерального прокурора, просил, чтобы Даше изменили меру пресечения до суда. Мотивировал тем, что нуждается в уходе.

— И что?

— Так он умер. Следствие решило, что больше никто в уходе не нуждается. Может, тебе удастся как-то повлиять…

— Влиять права не имею, а помочь двоюродной сестре пережить трудное время — это моя обязанность.

— Да-да… И все-таки кто же находится в вашей квартире? Что за женщина? Мне эта мысль покоя не дает… — пробормотал Шварц.

— Будем выяснять, — повторил Бобровников.

Наташа Ковригина шла по широкому проспекту одного из спальных районов Питера, сгибаясь под порывами совершенно неистового северного ветра, который швырял в лицо горсти плотного, колючего снега. Видимость — два метра. Продвигаться приходилось почти на ощупь. Хорошо бы не свалиться в какой-нибудь люк, открытый по случаю бесконечных аварий теплосетей.

Оно конечно, февраль — месяц метелей, но не до такой же степени! И чья, скажите на милость, идея выстроить сплошную стену высоченных многоэтажек, превращая улицу в аэродинамическую трубу? Если повернуться к ветру спиной, того и гляди, подхватит и унесет… Хорошо бы сейчас в теплые, цивилизованные страны, но ведь, согласно закону Мэрфи, реализуется самое нежелательное из возможных событий. Значит, швырнет на Северный полюс или к людоедам амазонских джунглей…

Размышления Наташи прервал визгливый собачий лай. Оказывается, она наконец подошла к универсаму, который выплыл из снежной мглы этаким пока не утонувшим «Титаником». К перилам ступенек была привязана бородатая собачонка цвета детской неожиданности. Желтоватые лохмы были собраны надо лбом в хвостик, засыпанный снегом. Мохнатые брови топорщились во все стороны вокруг круглых глаз, выражающих полное отчаяние. Собачонка даже не лаяла, а истерично визжала.

Какой изверг оставил ее на улице? Наташа присела возле бородатого существа. Где-то она эту персиковую малявку уже видела.

— Ну что ты? Что растявкалась? Придет твой хозяин, куда он денется? Не бросит же он такую красоту! — приговаривала Наташа, ярая защитница даже столь экстравагантных представителей мира животных. Собачонка прекратила визг, жалобно заскулила, переминаясь, поджимая то одну, то другую лапу.

— Замерзла? Я бы взяла тебя на руки, но ведь не поймут, решат, что украсть тебя собралась. Ты уж потерпи, ладно? А я пойду.

Наташа поднялась, собачонка снова отчаянно залаяла.

— Господи! Что мне делать с тобой? — Наташа опять присела возле несуразного существа, взяла в ладони поднятую лапку. — Холодающая какая! Душегуб твой хозяин! Мог в карман тебя сунуть и идти в магазин. Как звать-то тебя? Долли? Вряд ли. Мала ты слишком для такого имени. Каштанка? Нет, вряд ли. Но ведь не Муму, правда?

Собачонка навострила уши, хвост ее затрепыхался мелким бесом, визгливый лай огласил окрестности с новой силой. Но тональность его изменилась. Это был восторженно-радостный лай.

— Неужели Муму? — удавилась Наташа, ложно истолковав поведение персикового существа.

— Ее зовут Матильда, — услышала она за спиной смутно знакомый голос.

Наталия поднялась, обернулась. Перед нею стоял Виктор Туманов, тот самый случайный знакомый, который пытался угнездиться в ее одинокой холостяцкой жизни. И чьи ухаживания она отвергла, хотя, признаться, жалела об этом. В прихожей до сих пор лежала его визитка, но сначала она не звонила из вредности, а потом было уже неудобно: может, он забыл ее окончательно, перевернул, так сказать, страницу.

Виктор тем временем отвязал поводок, подхватил собачонку, сунул ее за отворот дубленки.

— Вот вы какой! Бросаете на произвол судьбы собак, женщин…

— Между прочим, здравствуйте! — широко улыбался Туманов.

— Здравствуйте! Что же вы животное морозите? — строго выговаривала Наташа.

— Да здесь такие держиморды работают! Ни за что не впускают Матильдочку. А боеприпасы-то надо пополнять, правда, маленькая? — Он тряхнул плотно набитыми пакетами.

Матильда тут же вынырнула из мехового полушубка, лизнула хозяина в щеку.

— Вот она, настоящая преданность! Собака — это вам не вздорная женщина, которая чурается собственного счастья, потому что характер такой!

— Ну ладно, рада была повидать, мне вообще-то тоже в магазин нужно.

Наташа направилась к дверям. Вот еще! Воспитывать ее будут! Нашел дуру!

Дура ты и есть, сказал ей внутренний голос. Чего ежом топорщишься? Обернись немедленно! И улыбнись!

Наташа послушно обернулась и улыбнулась. Виктор тут же просиял и пророкотал:

— Ну ты там недолго, а то мы замерзнем окончательно.

Потом они вместе дошли до ее дома, и как-то само собой получилось, что Виктор с Матильдой были приглашены на чай. Поскольку замерзли, поджидая ее у дверей универсама, и потому что Виктор помог донести покупки, и потому что… оказалось, что она соскучилась и действительно рада его видеть. И Матильда, отрекомендованная когда-то хозяином как редкая сука (то есть сука редкой породы), оказалась весьма милым существом. Даже кошка Дуся, вначале для приличия пошипев на необычную гостью, вскоре успокоилась, вспрыгнула на холодильник и оттуда с любопытством взирала на происходящее.

Чайник уютно шумел, Наташа сновала по кухне, расставляя чашки, заваривая чай, сооружая бутерброды. Матильда скакала вокруг нее, намекая, что и она не лишняя на этом празднике любви. Получив наконец косточку из борща, с упоением занялась добычей и оставила пару в покое.

— А ты за эти три недели, что мы не виделись, отчаянно похорошела! — отметил Виктор.

— Просто отоспалась и успокоилась, — улыбнулась Наташа, поправляя прядь русых волос.

— Да сядь уже, не суетись! Бутербродов настрогала зачем-то… Самый лучший бутерброд — рюмка коньяку. Тем более что я жутко замерз.

— Я тоже, — тряхнула челкой Наташа и достала бутылку.

— Ого! Это еще мой, что ли? С тех самых времен?

— Ну да. Я вообще-то одна не пью.

— Понятно, — обрадовался Виктор.

— Что — понятно? Что за радость?

— Значит, за прошедшее время здесь не было особей мужского пола, это радует!

«Почему же — не было? Здесь ухажеров толпы, просто они непьющие!» — хотела было соврать Наташа, но внутренний голос рявкнул: «Заткнись»!

— Если честно, не было. — И она неожиданно покраснела.

— Вот и отлично! А то я ревнив как мавр! Что ж, тогда наливаю! Давай за встречу! Нет, давай за судьбу, это она нас сводит. Сначала в автобусе, когда мы совместно защищали старика, потом в метро, когда ты, усталая, с работы возвращалась, теперь у магазина. Это же не случайно! А если некая упрямая зазнайка не хочет видеть указующего перста Фортуны, та поворачивается спиной и мстит зазнайке неудачами и невезением, понятно?

— Ну вот, уже и угрозы, и шантаж… — рассмеялась Наташа. — Ладно, я буду стараться не раздражать госпожу Фортуну. Если, честно, я очень рада тебя видеть.

— Ура! — провозгласил Туманов.

Они тянули коньяк, запивая его горячим чаем. И Наташа чувствовала, как сладостное тепло растекается по телу, как розовеют щеки.

— У тебя курить можно?