В бассейне тихо. Дверь Майло заперта на замок. Около своей двери я обнаруживаю маленький пакет с яблоками. Должно быть, их оставил мне Майло, и несмотря на все, этот крошечный жест заставляет меня улыбнуться. Быть может, это единственное, что нам необходимо – мелочи, способные поднять нас из глубин океана.

Промерзшее помещение душевой залито холодным голубоватым светом. Дрожа, я раздеваюсь и заползаю в свое гнездо, а там укрываюсь всеми имеющимися у меня покрывалами.

Я могу припомнить всего один раз, когда мне настолько отчаянно хотелось, чтобы меня кто-то обнял, что я заплакал. Это случилось после того, как меня взяли в семью, которая на самом деле хотела более общительного ребенка. Ребенка, которого у них получилось бы полюбить. В первую ночь после возвращения в детский дом мне было так плохо. Обхватив себя и свернувшись в клубок, я всхлипывал, стараясь делать это бесшумно.

Я стараюсь не шуметь и сейчас, хотя здесь нет никого, кто мог бы меня услышать.

Я засыпаю.

Проснувшись, я вижу, что свет снаружи угас. Но боль у меня в груди – нет. Я не знаю, что сделать, чтобы она прекратилась, и это незнание ослабляет меня. Я сглатываю, обводя взглядом голые стены.

Так пусто. Все такое пустое.

Плечо пульсирует от движения, но я должен встать. Я не могу здесь оставаться. Я не могу впасть в оцепенение, как после гибели Дашиэля, и потому начинаю искать теплые вещи.

Одевшись, я спешу в основное помещение бассейна, надеясь, что Майло вернулся, что здесь кто-то есть. Но здесь никого.

Закусив губу, я сажусь у его двери и начинаю раскачиваться взад-вперед.

Позвони кому-нибудь. Голос Дашиэля у меня в голове звучит громче, чем когда бы то ни было. Это нормально – иногда в ком-то нуждаться.

Но кому? – беспомощно думаю я.

Донне… или Мики.

Донна будет не против, если я позвоню ей. Она говорила, что если что, она рядом. Мики никогда такого не говорил, но как только я вспоминаю о нем, меня пронзает вспышка тепла, и моя кровь начинает петь.

***

У меня в комнате припрятана на всякий случай банка с мелочью – я стараюсь сохранять их запас. Вытащив горсть монеток, я ухожу к таксофону на окраине парка.

Небо на улице темное и сверкающее, а снег под ногами твердый, как лед. Я ощущаю себя отрезанным от внешнего мира, и обычно я такого не чувствую.

Трясущимися пальцами я набираю Донин номер. Но после второго гудка вешаю трубку и прижимаюсь лбом к холодному металлу таксофона. Я знаю, Донна будет рада помочь, но она не тот человек, с которым я хотел бы поговорить. Она не тот человек, который мне нужен.

Я набираю свой старый номер.

Мики отвечает на четвертом гудке.

– Алло? – говорит осторожно.

– Привет… это Данни.

– Привет. – Его дыхание меняется, становится легким и частым, словно он счастлив или взволнован. – Ты нормально добрался до дома? Я только проснулся, всего минут пять назад, и увидел, что ты оставил свой свитер. Я беспокоился, что ты замерзнешь.

– Да. Нормально. – Я закрываю глаза и представляю его рядом с собой. Это не сложно – для меня он такой настоящий.

– Я только что думал о тебе, и ты позвонил.

Я крепко зажмуриваюсь. Все мое тело, как и бешено рвущееся из груди сердце, дрожит. Я хочу ответить ему, но не могу.

– Ты звонишь из таксофона?

– Да, – выдыхаю, опуская в прорезь очередную монетку.

– У тебя все хорошо?

Может, он что-то расслышал в моей интонации.

– Не знаю, – шепчу.

– Что-то случилось?

– Да. – Во рту сухо, и мне трудно глотать.

– Где ты?

– В парке… рядом с местом, где я живу.

– Ты пострадал? – спрашивает он нерешительно.

– Нет. – У меня не получается думать. Может, все из-за обезболивающих таблеток? Я хмурю брови. Нет, таблетки не умеют вызвать желание кого-то увидеть. Иначе мир был бы совершенно другим. Я, может, и глупый во многих вопросах, но понимаю, что за ноющая пустота поселилась у меня в центре груди.

– Я мог бы прийти. В смысле, если тебе хочется просто поговорить по телефону, то ничего, но… мне бы хотелось увидеть тебя, хоть ненадолго… в смысле, если ты тоже хочешь, чтоб я пришел.

Его голос так тих, а в словах столько неуверенности, что мне хочется превратиться в звуковую волну и через телефонную линию дотронуться до него.

И все же я чуть было не отказываю ему. Уже поздно. Мики лучше не блуждать в темноте. Но каждая эгоистичная клеточка моего тела запрещает мне говорить «нет». Я хочу увидеть его. Боже, я правда очень хочу увидеть его. Прошли считанные часы, но случилось столько всего, и у меня такая путаница в голове, и я просто… Он предложил… Я бы никогда не осмелился попросить, но он предложил сам.

– Где ты? – повторяет он.

Глава 32

Мне лучше просто от того, что ты здесь

От одной только мысли о том, что Мики придет сюда, в мою нору, во мне разливается какая-то сумасшедшая эйфория. Похожая на волшебное заклинание… или на скрытую суперспособность, о которой я раньше не знал. Она зажигает меня.

Бурля энергией, я спешу к себе в нору, проверить, все ли там убрано и… начинаю кружиться по кафелю пола. Я понятия не имею, что делаю. Конечно, здесь убрано. И относительно чисто. Ну, насколько вообще может быть чистой душевая в заброшенном плавательном бассейне – со всей ее расколотой плиткой и осыпающейся штукатуркой.

И все-таки меня беспокоит, что он подумает обо всем этом, обо мне и о том, где я живу. Я впервые в жизни беспокоюсь о подобных вещах. Я останавливаюсь и оглядываюсь – по-настоящему. Плитка сияет. И пахнет приятно – во всяком случае, для меня. Здесь просторно и нет никакого мусора, только нужные вещи. Мне не надо много вещей, только ощущение безопасности. А это место – самое безопасное мое жилье за очень долгое время. Я никогда никого не пускал сюда, кроме Майло. Может, и Мики тоже почувствует себя здесь в безопасности… Я прерываю этот бредовый ход мыслей, пока он не успел разогнаться.

Потом направляюсь на улицу, чтобы встать на краю парка и дождаться его. Я соврал ему и сказал, что дорога, которая идет вокруг парка, короче, чем путь через центр. Пусть он и освещен, но там слишком тихо – и темно по краям. Мики с ума сойти какой уязвимый и тощий. У него нет барьера между ним и окружающим миром. Его нечему защитить.

Снова начинает падать хрупкими хлопьями снег, и я, вспомнив, какими замерзшими были утром Микины ноги, надеюсь, что он справится с дорогой сюда. Мое тело рвется встретить его на полпути, но мы легко можем разминуться, плюс я пообещал встретить его здесь, около погнутого указателя, который когда-то направлял людей к тупику, где расположен бассейн.

Не выпуская указателя из виду, я греюсь, расхаживая туда-сюда по тротуару. Крошечные снежинки оседают у меня на ресницах и замерзают, и я тяжело моргаю, как перед сном. Возможно, все это и есть сон. Странный, странный сон, думаю я.

Проходит сколько-то времени. Много или нет, я не знаю. Я начинаю волноваться, не заблудился ли он… Плечо ужасно пульсирует. Я уже и не помню, каково это – жить без боли. Я принимаю еще одну маленькую таблетку – из тех, что выдал мне Кукольник – и заедаю ее пригоршней снега, которую зачерпнул с низко растущей ветки.

Я столько живу, но так и не научился справляться со своим беспокойством. Одна моя половина хочет сорваться с места, побежать, искать и найти, а вторая – замереть без движения, остановить время, затаить дыхание и свернутся в клубок. До Дашиэля я никогда не испытывал сильных чувств. А до того, как его потерять, не знал, какой ужасающей они глубины.

Я съедаю еще пригоршню снега. Его холод останавливает поток моих мыслей.

Когда я замечаю быстро шагающую по дороге фигуру, мой рот еще полон полурастаявшего снега. Проглотив его, я смахиваю снежинки с ресниц и смотрю на заснеженный ореол волос, на длинные худые конечности. Я не двигаюсь с места, жду, когда увижу его лицо, когда не останется сомнений, что это Мики.