Теперь предстояло проделать тот же путь уже вверх. Карим нащупал ногой опору, подтянулся вверх. Темный блестящий кусок, не выдержав его веса, треснул, нога Карима соскользнула, он судорожно забарахтал руками, скатываясь вниз, и только вцепился конечностями в трещины, как мимо с легким свистом пролетела веревка. Со своего места Карим даже увидел ее лохматый конец, прощально махнувший ему в счастливый путь и утонувший в перламутре.

Обнимая гору над Большой Землей, Карим успел передумать много вещей, начиная от сотворения мира и заканчивая цветом панциря земляного червя. Следует заметить, ни одна из этих вещей не включала в себя мысли "Какой же я недальновидный!". Другой конец веревки все еще тесно обхватывал его талию, но ввиду недавнего неприятного происшествия висел бесполезным хвостом. Горевал Карим недолго. Если идти ввысь, тот сплошной участок без посторонней помощи не преодолеть, следовательно, надо передвигаться вбок.

Двигаться в сторону оказалось тяжелее, чем подниматься или спускаться. Местами приходилось висеть просто на руках, пока не находилась подходящая опора, кое-где он висел на угрожающе трещащих стволах кустарников. Однако даже это показалось ему мелочью, когда он, миновав склон, внезапно оказался с наветренной стороны. Невероятный силы шквал мгновенно принялся срывать его со скалы, хлопать полами плаща и дуть в настрадавшиеся уши. Не то, чтобы продолжить путь, сил не хватало даже на то, чтобы отвернуть голову и вдохнуть. Карим уже попрощался с жизнью и ослабил хватку, когда ногами нащупал что-то твердое: небольшую полоску, змейкой скользящую в гору.

Припав к ней животом и грудью, следующие сутки Карим провел, петляя меж каменных насаждений и массивов. Раз он попытался сократить дорогу, но стоило ему чуть оторваться от тропы, как все начало осыпаться и долго, удивительно долго лететь вниз, поэтому Карим вновь слился с рельефом.

Когда он, наконец, довел себя до плато, над Барадом светила луна. Карим заночевал там же, рядом с гончарной деда, и с первыми всполохами утреннего пожара отправился подлизываться к бабке. Там, залепив царапины, он передохнул до следующего рассвета и, опасаясь опоздать, принялся наводить в Поющей Долине последние штрихи: отвел от Дарительницы канал, пустил по нему родник, рассекающий поляну надвое, небольшой, самый аппетитный участок обвел, отгораживая, веревкой, остановился, оценивая свою работу, затем прытким зайцем метнулся в кусты, выловил оттуда пучеглазого мальчишку и велел привести в долину всех, кого сможет.

Мальчик умчался, а когда над травой замаячила первая кучерявая голова, Карим уже был сама предусмотрительность:

- Подходите, подходите, не бойтесь, ваши барабанные перепонки больше не разорвет трель сумасшедших камней, напротив, только вслушайтесь в эти переливы, эту неземную музыку, станцевать под которую не отказался бы и сам царь. Ничто, абсолютно ничто не разрушит этой гармонии, потому что даже самые маленькие и незаметные звенелки были тщательнейшим образом выявлены и добавлены в общий хор. Обратите внимание, место исключительно удобно для построек ввиду своего расположения выше общей линии облаков, которыми заполонен весь Барад, а это означает, что круглый год у вас будет светить солнце, что особенно оценят те, кто устал от постоянной сырости. Питьевой водой и водой для полива вас обеспечит сама Дарительница, которая ради этого случая раскинула над долиной рукав и щедро поделилась живительной влагой. Своим комфортом долина, помимо матушки-природы и моему кропотливому труду, обязана еще и недалекому расположению от посевных полей, и своей невысокой цене. Забудьте о вечно влажных домах с прогнившими полами, о борьбе с грозами и ливнями, всего за двенадцать туров вы сможете приобрести сухой участок с живописным видом, такой прекрасный, что даже камни поют от счастья. Двенадцать туров, торопитесь, места не так уж много, на всех не хватит, бабушка, и вы здесь, для вас с дедом я уже выбрал участок, вон, видите, я его отгородил? Вам, как властителю моего сердца, специальная цена - всего одиннадцать туров, ну-ну, не стоит сердиться и уж тем более меня бить, десять туров и точка...

Когда до Поющей Долины, размахивая указом и вытирая потный лоб, добрался осведомитель, Карима уже и след простыл. В колокольне он пересчитал серебрянки, спрятал их в тайник и уснул крепким праведным сном младенца.

Три следующих месяца Карим работал, не зная отдыха. Нанимался возводить дома и амбары, рубил и тесал своевольный коготник, наведывался на Ктур за плодами кракума, кипятил из него краску и продавал женщинам, собирал по лесу и сбывал белую паутину, устраивался помощником к кузнецу и доил низкорослых коров. На сходке он появлялся все реже и реже, затем и вовсе пропал, посвятив себя бесконечному труду. Кормился у бабки, ночи коротал там же, а чуть спозаранку сразу бросался в бой. Бабка распереживалась.

- Чего тебе неймется? Будто торопишься куда. Может, жениться тебе пора? Вон Тара в самом соку, красавица-невеста, и лицом хороша, и работа ладится.

- Успеет еще, - ворчливо встревал дед, - пусть осмотрится. Нечего его к юбке вязать. А и захочет привязаться, сам себе жену найдет, получше. А Тара твоя страшилище: одно плечо выше другого, да глаз косит.

- А ты не встревай, тоже мне, красавец нашелся.

- Да видать нашелся, раз ты позарилась.

- На халупу твою проклятую зарилась, ты в придачу шел. А Кариму уже... А ну стой, зараза, куда в окно?!..

В морозы он затаился на голубой поляне. Перебрал все, что было в тайнике, сложил в две неравные кучи, обе аккуратно упаковал: одну в сверток, другую в котомку. Из отреза серо-белой паутины скромсал себе новые рубаху и штаны, накидку оставил старую - ее еще хоть тысячу лет носи. Как только зажурчали первые ручьи, Карим уже был у бабки. Она хмуро на него взглянула, уже догадываясь, что скажет.

- Я попрощаться пришел.

Дед тяжело вздохнул.

- Значит, пора?

- Я вернусь, только еще не знаю когда, а вы здесь не засиживайтесь, перебирайтесь в Долину, дом уже достроен.

- Переберемся. Вот на этой неделе и переберемся. А ты себя береги, не забывай нас.

- Да ни в жизнь!

- И про Барад никому не сказывай. Чужие знать не должны.

- Не скажу.

Замолчали. Карим чувствовал, как не хотят его отпускать, по лицам видел, как крепки узы, но те же узы и не позволяли удержать на месте. Сам вдруг задумался - правильно ли делает? не пожалеет ли? - но перед глазами встала Большая Земля, распростертая как на ладони, широкая, неведомая, манящая, и отчего-то обдало легким ароматом лаванды. Понял: все равно уйдет, как бы ни рвалось сердце. Слишком тесен Барад, негде развернуться беспокойной душе, и подобно предкам, не усидевшим на месте, пора и ему отправляться в путь.

Бабка надавала кипу самых разных вещей, без которых в дороге "загнешься и все". Карим знал: "кумушки" долго еще будут его провожать, поэтому вести себя хотя на спуске следует благоразумно. Проводили его до выхода из Барада - дальше Карим не позволил, тяжело им будет видеть, как он ступает за Край, - неловко обняли на прощанье. Он добрался до плато, махнул рукой двум маленьким фигуркам внизу, нахохленной дедовой и бабкиной неподвижной, и растворился в игривом облаке.

Под выдвижной скрипучей половицей в их новом доме мирно покоились сто тринадцать туров. Одну сребрянку Карим оставил себе на память.

ГЛАВА 3

- Ваше Высочество, к вам министр финансов господин Амааль.

- Впустите его.

Твердой поступью бывшего воина Амааль вступил в лиловые покои младшего принца, ожидаемо обнаружив последнего за изразцовым сарийским столом с криволинейной расписной крышкой. Учитывая складывающиеся обстоятельства, от стола давно следовало избавиться, но едва ли кто во всем дворце обратил на то внимания. Перед наследником высилась кипа изукрашенной каборрской бумаги. Даже со своего места - к принцу не надлежало приближаться ближе, чем на три метра - первый советник мог видеть, что она первого сорта: по плотности, по сплетениям и связям волокон, по характерному благородному оттенку, по идеально подрубленным краям. В углу первого, верхнего листа, Амааль разобрал продолговатый заостренный хвост - наследник малевал апари.