Сначала Карим набил мелкие звенелки в мешки. Это заняло у него две недели. Затем воющие кули он оттащил в вырытую на окраине яму, сбросил вниз, засыпал песком и сором, однако и из-под земли создания ревели так, будто их похоронили заживо, поэтому вырытые обратно звенелки он, пыхтя и обливаясь потом, оттащил за Ктур так далеко, как только мог, чтобы не перекрывали звучание оставшихся в долине больших валунов. Последние, лишенные тонких трелей маленьких подпевал, воссоздавали похоронный марш, от которого волосы на голове Карима вставали дыбом. Еще две недели он катал четыре розовых гранитных куска по всей долине, добиваясь оптимального благозвучия. Когда ему уже казалось, что слух больше не откажет, северные ветры сменились южными, и дьявольский хор повторился вновь, и чертыхаясь и проклиная капризы природы, Карим вновь впрягся в упряжь и тащил на своем горбу неподъемные горы. Самую большую проблему представляли две звенелки посредине: слишком огромные для того, чтобы сместить их хоть на кончик пальца, они ограничивали музыку остальных. Карим бился над этой задачей несколько дней, пока не догадался свести все камни в одну кучу. Там же он выяснил, что если одну звенелку прислонить к другой, звук становился как будто ярче и насыщенней. Прошло еще две луны прежде, чем Карим добился оптимального равновесия.

Между тем в Бараденастал праздник Поклонения Небес. Когда Карим спустился в город, чтобы дать оглохшим ушам немного покоя от бесконечного гула, он обнаружил себя в самом центре веселья. В безумной пляске корчились демоны костров, беззаботно смеялись девушки, нелепо топтались косолапые ухажеры. Карима втянули в хоровод, где он на зависть окружающих отплясывал так, будто у него за спиной бились крылья.

- Как работать, так у него дела, как плясать, тут он первый, - хмыкнула бабка.

В старой колокольне Карим долго приходил в себя: в голове еще звенело и шумело несмотря на давно воцарившуюся кругом тишину. Случайно он обнаружил - если обвязать уши свежей паутиной, набат в голове смолкал. Это заставило его устроить охоту на стригачей. Красных он не трогал - этих еще надо было отыскать, а вот улестить белых оказалось проще простого: пара нежных взглядов, добрых слов, нехитрые угощения, и вот он уже несется в Поющую Долину и обвязывает своевольные звенелки легкой воздушной тканью. Тотчас наступает блаженное благозвучие - нежное, бархатное, невесомое - и Карим почти верит, что он в раю.

Основа заложена. При любых порывах шесть камней издавали шесть однотонных пока нот, которые оставалось разбавить переливами маленьких певцов. Несмолкающие кули притащились обратно, развязались и рассеялись по полю. Когда опустели два мешка, Карим, хватаясь за голову, собрал все снова и принялся перераспределять партии, размещая звенелки теперь не где попало, а строго вокруг больших артистов. Когда развеялась даже пыль от последних песчинок, Поющую Долину было уже не узнать: на ковре из цветов возвышались две изогнутые каменные башни, от которых по поляне стлалась неземная чарующая мелодия.

Впечатление портили только отшельники за Краем Мира: своими голосами они вносили диссонанс в гармонию Поющей Долины. Свесившись за Край, Карим насчитал семь упрямцев. Двух удалось достать тут же и добавить в башни, несколько оставшихся продолжали жаловаться на судьбу. Как Карим только не пытался их сбить: в ход шли палки, дубинки, комья, вывороченные корни, заговоры и поклоненья. Промучившись с отщепенцами битых полдня, Карим вернулся в Барад на сходку, затем отсиживался у бабки. Небо плотно затянуло черной и пасмурно-синей пеленой, потяжелевшие облака мрачно нависали над самой дорогой, и даже согнувшись в три погибели, нельзя было различить, куда ступает нога.

- Скажи-ка мне, милок, - с ехидцей начала бабка, и Карим с готовностью заулыбался, - что это ты потерял в орущей долине?

- Искупаю свои грехи, бабушка, - смиренно отозвался внук, - перед вами с дедом, перед родителями, перед всем честным Барадом.

Под скамьей стеснительно завозились, мелькнула и пропала мохнатая лапка с намотанной на тонкие пальцы пряжей. Карим пододвинулся, уступая место крюколапу.

- А и в самом деле, - подключился дед, - зачем туда забился?

Карим подмигнул ему за бабкиной спиной, и дед понимающе хмыкнул, а затем снова разошелся про спину и недавнее столкновение с осведомителем.

После затяжного ненастья, набив живот кислыми постными отварами, Карим во всеоружии вернулся покорять звенелки. Долго кружился на склоне, выбирая крепкое дерево, но растущие на твердых горных породах и пробивающиеся сквозь булыжники кусты вид имели чахлый и ненадежный, и выдирались из почвы так легко, будто того и ждали. Карим уже обошел вдоль и поперек и лежащие по обе стороны Ктур и Ладар в поисках подходящей опоры, когда взгляд его упал на каменные башни. До вечера он разбирал ближнюю к Краю Мира, утром следующего дня, обвязав веревку вокруг неподвижного монолита, проверил его на прочность, поддел другой конец под мышки, коротки прочел молитву и с гулко колотящимся сердцем ступил к самому краю.

Даже у него, родившегося и выросшего в стране столь высокой, что по полям, задевая бедные посевы, плыли облака, захватило дух при виде открывшегося его глазам зрелища. Под ногами тянулся, вихрился и таял жемчужный перламутр, выводя прихотливые узоры и причудливые фантазии. Сквозь прорехи во влажном тумане Карим мог различить Большую Землю, такую далекую, такую нездешнюю и чужую, что даже сама мысль о живших на ней невероятных существах навевала страх. Один неверный шаг, один скатившийся с ноги ком - и Карим, если не наткнется во время головокружительного полета на выступ или скалу, - станет частью той Большой Земли навсегда. Лететь при этом будет долго-долго - Гинг высок. Только тогда едва ли ему будет до знакомства с новыми соседями. Как-то Карим спросил у бабки:

- А что там, за Краем Мира?

- Там живут чудовища, - ответила она, - с двумя головами и сотней зубов.

- Чепуха! - взрыкнул дед. - Те же люди, что здесь. Царь-обормот да проныры-слуги.

- А ну прикуси язык! - шикнула бабка. - Ты нас всех в могилу сведешь!..

Нижняя звенелка заверещала особенно противно, и Карим, глубоко вздохнув, ступил к облакам.

Спуск давался нелегко. Веревка врезалась в тело, поэтому Карим плотно, насколько мог, припал всем туловищем к отвесной скале, распластавшись по ней, как паук. Растительности здесь не было вовсе, хватался он за выпирающие куски минералов, крепкие или крошащиеся прямо под руками и вынуждающие в спешке искать другие. Еще две звенелки он успешно подобрал по пути, а дальше склон внезапно стал совершенно отвесным, представляющим собой сплошной массив одной горной породы, лишенный каких-либо природных ступеней. Никогда еще Карим не испытывал такого ужаса, когда ноги его нависли над пропастью, а сам он держался лишь на витой тряпке, чересчур жалкой для того, чтобы ей можно было без сомнения доверить свою голову. Медленно, ноготок за ноготком он спускал веревку и перемещался вниз, вжимаясь в породу, повторяя все ее изгибы, сам себе напоминая капельку воды, стекающую с шероховатой подпорки мастерской. Когда показались первые острые изломы, Карим уже весь взмок. Подавшись вправо, он с некоторым трудом выхватил еще один звенящий камешек. Еще несколько метров спуска, гора обрела пологий сход, тут и там начали проклевываться травинки, у основания одной из которых Карим взял еще одну застрявшую звенелку. Последняя же кричала не переставая, вереща так, будто ее лишают жизни, что ввиду полного отсутствия ветра со стороны казалось, мягко говоря, поразительным. Однако Кариму было не до загадок: беспрерывное гудение вкупе со страхом сорваться мистическим образом отодвинули любознательность на второй план. Ногой он попробовал поддеть камешек, чтобы хотя бы сбросить его вниз, но звенелка вдруг словно подпрыгнула и сдвинулась с места. Переведя дыхание, Карим спустился еще ниже, морщась от истеричного звона. Теперь источник вопля был справа от него, но потянувшись к нему, Карим вдруг увидел, что под нетяжелым серым комком бьется плотный сгусток. Пару мгновений Карим разглядывал необычную картину, затем, разобрав в чем дело, отдернул руку: при падении звенелка прижала дремлющего горного духа, воздушного элементаля, и слабое эфирное творение билось под непомерной тяжестью. Пару минут Карим подумывал вернуться, оставив все как есть, но в конечной счете, задержав дыхание, отпихнул камешек стебельком. Освобожденный дух тут же дернул ввысь.