- Разве они настолько недалеки, что не выставляют дозор?

Благородный улыбнулся. Странные складывались у Карима отношения с дальним родственником: тот вроде и не приближался, но вместе с тем наблюдал издалека. Что рассчитывал увидеть? На всякий случай Карим сиял.

- Я хотел бы познакомить тебя с Лисом, моим младшим братом. Ему было бы приятно узнать, что у нас есть единокровный родственник, да еще и из... восточных земель Кнотта.

- Какой он? Ваш брат?

- Лис? Все говорят, мы разные и мало похожи на братьев. В отличие от меня, он мягче. Он деликатен и тактичен, истинное удовольствие ему доставляет рисование с утра до ночи. Его кисть точна, а картины словно наполнены жизнью. Он не приемлет насилия, война приводит его в ужас, а от самого вида крови может потерять сознание. Он не любит раздоров. Во дворце нет ни одного человека, который мог бы таить на него зло. Бедный Лис, должно быть, ему тяжело пришлось, когда до Амшера докатилась весть о моей смерти.

- Отчего же?

- При всей моей любви к Лису, он не создан носить корону. Думаю, окружающим его людям это так же ясно, как и то, что солнце всходит на востоке, а заходит на западе, а коль скоро им это ясно, они не преминут этим воспользоваться.

Погода менялась. Чем ближе к Каборру, тем холоднее. Когда с неба полил ледяной дождь, Карим почувствовал себя в своей стихии. С некоторым удивлением осознал, что скучает по мокропогодице Барада. Передал бабке с дедом привет. Хоть и далеко, но слух у бабки отменный, можно не сомневаться, что услышит. И точно - легким уколом электрического разряда заехала по спине - серчала за долгое молчанье. Пока не набрала сил жмахнуть любимого внука молнией, Карим ловко скатился с горы и затерялся среди солдат.

Идти стало ощутимо сложнее, но генерал никому не давал послаблений. Армия быстро двигалась вперед. По вечерам отогревались - обсыхали у костров, готовили лепешки из муки, похлебки из овощей и кореньев, рассказывали байки. Карим слушал и запоминал. Особое внимание уделил байке о некоем могущественном старце, живущим за Песчаным морем и умеющим разгонять облака. Кажется, после окончания разрешения спорных вопросов Сарии с РиссеномКариму не надо будет долго думать, куда податься.

Один раз путь преградила глубокая котловина. Проводники только плечи пожимали: год назад ее здесь не было. Пересечь ее напрямую не было никакой возможности: осыпающиеся стены уходили вниз примерно на полторы сотни метров. В зияющем провале видны были обломки деревьев, груды острых камней, зоркий глаз Карима различил даже развалившуюся крышу хибарки, верно, стоявшей некогда на этом самом месте. На обход должно было уйти несколько дней. Генерал рвал и метал: с трудом отвоеванное скоростью время уходило насмарку. Спешно отправили союзникам другую депешу. Войско двинулось в обход, держась подальше от края. Карим, из любопытства придвинувшийся ближе, едва не поплатился жизнью: комья земли под ногами начали стремительно катиться, норовя утащить его за собой в провал. Он извернулся, выбросил руку вперед - и в нее тотчас вцепился благородный. Многое узнал о себе тогда Карим.

На котловине они потеряли три дня. Генерал принялся вновь наверстывать время. Теперь в путь отправлялись едва небо начинало светлеть, на привалы останавливались за час до заката: успеть раскинуть лагерь, накормить-напоить лошадей, выставить дозор, позаботиться о себе.

- Что будет дальше? - спросил благородного Карим.

- Дальше? Сначала необходимо разобраться с Сарией. Имея на своей стороне такого дружественного приятеля как Кнотт, можно не сомневаться, что с его помощью мы оставим за собой решающее слово. Я не могу оставить вероломство и коварство Сариипросто так: у меня есть подозрения, что за нападением на мой отряд стояли они. Так или иначе, я заставлю Сарию ответить за то зло, что нам причинили. После этого я займусь внутренними делами Риссена: пусть восстание стихло, это не значит, что ему пришел конец. Когда я покидал страну, я не видел недовольства на лицах крестьян. Сдается мне, за бунтом кто-то стоит, и если возмутителя спокойствия еще не поймали, я сам займусь этим. Необходимо восстанавливать экономику, налаживать новые торговые отношения, заключать сызнова политические и военные альянсы. Срывать маски, чтобы видеть, кто друг, кто враг. Кстати, о последних. Кто твой невидимый спутник, что неотвязно преследует тебя по пятам?

Элементаль настороженно замер.

- Если мой господин о нем знал, отчего ж тогда рискнул связаться со столь сомнительным слугой?

- Впервые я почуял его присутствие в Баль-Гуруше, в печальном месте, где непредсказуемая судьба свела нас вновь и представила пред наши очи царя. Должен признаться, сначала я опешил, но рассудив немного, пришел к выводу, что действия его направлены скорей на твою защиту, нежели во вред. Однако быть уверенным я не могу, равно как и рисковать. Скажи мне - твой спутник друг нам или враг?

Это Карим хотел бы знать и сам.

- Что есть друг, а что есть враг? Понятия эти, мой господин, весьма зыбки, границы же определений крайне расплывчаты. Вот к примеру, возьмем господина сутулого. Он, несомненно, лучший представитель...

Сбить благородного с мысли было легко, чего нельзя сказать о самом Кариме. С приближением к пункту назначения горный дух начал проявлять больше активности. Мог отдалиться от Карима, пропадать по несколько часов кряду. Карим бы не возражал, если бы тот так и не вернулся с одной из своих подобных "прогулок", но проблема была в том, что элементаль продолжал расти: за каждую перенесенную душу повышался в статусе и получал в награду лишние ноготки материи. Размеры его и без того казались Кариму угрожающими, так ведь это был даже и не предел. Порой Карим думал, что ему нельзя в Каборр, где уже происходили битвы и сражения и бродили множество неупокоенных душ. Что станет тогда с элементалем? В какого монстра превратится? Как поведет себя тогда? Что вообще происходит с горными духами, когда форме более некуда увеличиваться? Разорвется? Станет главным из главных?

Раз в несколько дней Карим проведывал ткача, и каждый раз Дяхин являл себя мучеником. Не из той был породы, которые легко переносят лишения. Стоптал себе ноги, похудел, обвис. От желания сыграть дрожали руки. Пока держался. Заливался, как будут чтить и ценить его в Амшере, какой уютный отстроит себе дом, как весь город будет ходить только в его одежде, потому что "уж в ткани-то он толк имеет". Когда никто не видел, многозначительно подмигивал Кариму, весьма довольный своей ролью, сыгранной в Баль-Гуруше.

Днем Карим ехал с благородным. Оглядываясь назад, видел ровный строй конников. За их головами, чуть позади, вздымались к небу пики невидимой пехоты. Меся колесами грязь, скрипели телеги. Карим вбирал в себя глазами строй, запоминал любые мелочи: отсвет доспехов на солнце, длину и оттенки разукрашенных перьев на солдатских шлемах, яркие рисунки на щитах. Потом обязательно расскажет в Бараде, что представляет из себя кноттская армия. Если б еще умел рисовать... А еще лучше - споет. Он принялся насвистывать легкую мелодию, подбирая такую, чтобы передавала всю доблесть и мощь кноттской армии, и к выходу из ущелья уже сочинил с десяток песен. Остановился перед мучительным выбором: какую из них нести с собой Барад? Не весь же сборник? Благородный сказал, что ни одна из этих песен не сгодится, и спел свою. Карим сильно подозревал, что воспевается вовсе не Кнотт, но сделал восхищенные глаза и даже похлопал.

Сутулый продолжал относиться к Кариму с подозрением. Казалось бы, Карим уже сотни раз продемонстрировал истинный пример верности и честности, но нет - если он оказывался в радиусе десяти метров от благородного, как меж лопаток ему вгрызался прочный взгляд, степень любви и дружественности в котором сводилась к нулю. Порой это бывало даже забавно. Когда Карим не загонял лошадь в поисках диковинок, он доводил сутулого до белого каления. Сделать это было так же легко, как понравиться девице. Достаточно было не отходить от благородного, засыпая его вопросами, на которые тот отвечал с поражающим терпением, пару раз положить руку на пустую пазуху, и скрывать своего собеседника из поля зрения сутулого, заслоняя спиной обзор.