ГЛАВА 16

Они мчались на северо-восток без передышки. Подхватив армию с границы, имея на хвосте еще большее войско, пересекли черту и двинулись к Каборру. Еще неделю продержаться сарийцам, и помощь подойдет. О нежданной подмоге благородный уже сообщил: отправил депешу некоему генералу неверящему. Если посланник не затеряется в дороге - уж больно сонный и издерганный был у птицы вид - их уже будут ждать. Можно представить, как воспрянут риссенские войска при виде нежданного союзника, и как изумятся сарийцы, когда в войну вмешается Кнотт.

Карим задорно оглядел авангард полузаплывшим глазом - не успел уклониться. Во главе войска - кноттский генерал со смешным именем Салливар. Карим, столкнувшись с первым живым генералом, только вздохнул. Все, что напредставлял себе в Бараде, в корне оказалось неверным, что царь, что этот. Салливар оказался низким, - ниже собственного адъютанта на целую голову, - коренастым, плотным мужичком с длинными руками. Карим даже начал беспокоиться: как бы вместо того, чтобы устрашиться, сарийцы не полегли со смеху при виде такой-то подмоги. Впечатления он совершенно не производил, поэтому придется благородному отвлекать внимание на себя.

А вот войско оказалось точь-в-точь таким, каким Карим рисовал его в своем воображении. Ладные фигуры бравых солдат в зеленых кноттских тонах, пышущие огнем крепкие лошади кавалерии, четкие ряды, немного потерявшие форму во время перехода, бравые, грозные, привычные к победам лица, длинная, растянувшаяся на несколько километров цепочка обозов с продовольствием. Карим и присоединился-то к процессии отчасти потому, чтобы почувствовать себя частью священной кноттской армии, бравой и непобедимой, как утверждают барадские хранители истории. Мысль о том, что за века мощь Кнотта могла снизиться, Карим легко отогнал.

Он не оставил без внимания ни единой детали. Успевал и сунуть нос в общие котлы, и погреть уши на вечерних разговорах, и подпереть ненадежную стену генеральской палатки изнутри. Беззастенчиво пользовался протекцией благородного, дразнил сутулого до тех пор, пока тот не хватался за меч. Порой неожиданно вскакивал на лошадь и несся стремглав куда глаза глядят - стряхивал элементаля. Тот и не думал оставлять своего избавителя в покое, напротив, боясь потерять его в толпе, чуть ли не на шею ложился. Карим же, опасаясь, что непредсказуемому спасенному духу надоест ждать его смерти, чтобы отплатить единственным, чем может - переносом души на Небеса, - будет ей - смерти - как раз-таки способствовать, чтобы ускорить возврат долга. Покидать сей дивный мир в столь юном возрасте, когда вокруг бушует столько страстей, Карим вовсе не желал, а потому играл со своим спутником в прятки, суть которых оставалась для всех окружающих неразрешимой загадкой.

Дяхин страдал. Уже давно сменил коня на телегу, но немилосердная тряска ткача доканывала. Карим предлагал остаться в Баль-Гуруше, добираться затем до Амшера своим ходом: и короче, и проще, но Дяхин заупрямился. Ему непременно надо было войти в столицу Риссена в сияющем великолепии риссенских солдат. Воображалось ему, что если примет участие в войне - в крохотном и незначительном ее эпизоде - встретят его в Амшере как героя, а героям везде слава и почет. Слушать его разглагольствования про новую сладкую жизнь Карим не был намерен, потому бросал ткача и вновь устраивал забег по лагерю, не слушая протестующие вопли товарища.

Скорость передвижения была высокой. Сначала шла кавалерия, за ними стрелки, затем пешие. Однообразность похода Карима вскоре утомила, и он все чаще и чаще начал отлучаться от основной процессии, невзирая на приказы благородного. Выбивался вперед, изучал местность, по которой армии только предстоит пройти, обследовал северо-западные и юго-восточные склоны.

- Я не советую тебе отлучаться далеко от лагеря, - сказал ему благородный, - мы на неприятельских землях. Будь ты хоть трижды жителем Небесного города, для остальных ты - выходец из Риссена, враг.

- Небесного города? - задирал бровь Карим. - Что это? Мой господин, должно быть, безмерно устал, раз сыплет такими непонятными словами.

А между тем проявлять враждебность было решительно некому. Земли, которые пересекали, были преимущественно горными, не обитали здесь даже крестьяне. Быть может, прятался среди холмов и извилин какой-нибудь горный народец, но делал это так искусно, что остался не более, чем предположением. К некоторому разочарованию Карима, не было здесь и чудес: сплошные гряды да возвышенности, ощетинившиеся голыми пиками деревьев. Раз подуставший Карим взобрался на невысокую гору, сверху наблюдал, как обтекает ее вооруженная масса, скатился, встретил их на другой стороне, к вящему неудовольствию сутулого.

- Что за дело было у тебя в Баль-Гуруше? - поинтересовался однажды на привале благородный.

Карим собрался поведать собравшимся вокруг костра какую-нибудь умопомрачительную историю, но когда открыл рот, внезапно полилось полупризнание:

- В давние-давние времена, когда на свете не было королей, а солнце было синим, я запал в сердце одной восхитительной барышни, чьи очи были темней земли, а уста мягче мысли. Ее отец, богатейший и известнейший в мире купец, был против ее замужества на бедном отроке, у которого за душой были лишь любовь да отвага, а потому, с величайшим сожалением в сердце и слезами на глазах я был вынужден оставить милую мою сударыню и отправиться на поиски счастья. Долго ли, коротко ли бродил я по свету, пока не пристроился конюшим. Хозяин мой, добрейший господин, был человеком честным и благодетельным, и работать на него было одно удовольствие. Сколько прошло времени, уже и не упомню, но однажды приют в его доме нашла группа купцов, среди которых я с огромным удивлением признал брата моей барышни. К счастью или к несчастью, мое лицо не показалось ему знакомым, и он отворотился от меня с такой же легкостью, с которой отворился бы и от пахаря. Случайно я стал свидетелем их разговора с хозяином. На вопрос, куда господин держит путь, молодой купец развернул грамоту, на которой была изложена просьба старика-купца, просившего давнего своего друга оказать подателю сей грамоты всяческие милости и помочь открыть торговое дело. Тогда я и не подозревал, какую роковую роль она сыграет в несчастной его жизни. Щедро отплатив за приют, утром следующего дня они тронулись в путь. Мысленно я пожелал им счастливой дороги, но пожелание мое так и осталось неуслышанным. Два солнца спустя остатки отряда вернулись обратно в наш двор. В дороге на купцов напали разбойники, выжили трое: юнец, не приходящий в сознание, бедный брат моей сударыни да рыжий стражник, охранявший отряд. К утру остался лишь юнец. Несчастный господин скончался, так и не успев назвать меня шурином, да пропал рыжий стражник. Когда же юнец пришел в себя, он поведал нам удивительную историю: стражник был заодно с нападавшими, он же нанес несостоявшемуся моему родственнику предательский удар в спину. Молодой господин, однако, сумел прорваться сквозь кольцо нападавших, и спасти юнца. Рыжий мерзавец отправился за ними следом. Услышав о таком злодействе, я поклялся отомстить убийце, однако меня крайне занимал один вопрос: отчего рыжий разбойник вернулся в наш двор вместе со своими жертвами, каждую секунду рискуя быть раскрытым? Лишь много лет спустя я получил ответ на этот вопрос.

- И каков же он был? - живо поинтересовался один здоровяк.

Карим оглядел собравшихся у костра слушателей, - а при его даре рассказчика их было немало, - сладко потянулся и молвил:

- А это уже другая сказка.

Три солнца спустя они перевалили Сотницкие Всхолмья. Дальше дорога выравнивалась, но ближе к Каборркой провинции вновь превращалась в кручи. Игрушечного генерала такой факт неимоверно радовал. Карима, совершенно не знакомыми с маневрами и тактиками, такое поведение только удивляло: разве не значит это, что войску придется терять время, обходя препятствия?

- Мы сможем подойти к сарийцам с тыла незамеченными, - пояснил благородный.