- Обозы похищены. Это дело рук первого советника, я уверен.

- Господин Амааль, вы очень вовремя. Вы не поверите, я их нашел!

- Нашли? Вы нашли обозы?! Каким образом, где? Почему сразу не сказали?! Где они?

- Какие обозы? Я говорю о принцессе Ладаре и царевиче Ктурре. Я нашел нить, которая привела меня к Гингу, самой высокой горе на юге Кнотта. Согласно легенде, наследники и последовавшие за ними слуги поднялись на участок между двумя горами, и две горы слились в одну, породив Гинг и отрезая преследователей. Гора эта настолько высока, что верхушка ее упирается в небо, оттого и город называется Небесным. Произошло это давно, еще до рождения Ярока, поэтому и живущие там до сих пор поклоняются не ему, а небесам.

- Господин Дарокат, вы, видимо, не понимаете всей серьезности ситуации. Я повторю еще раз. Обозы. Украдены. Продовольствия. Нет. Следующая партия. Подойдет. Только. Весной. Не найдем зерно - зиму не переживем.

- Вот, глядите... Забыл, вы ведь не понимаете старокноттского... Здесь сказано, что находились смельчаки, которые отправлялись на поиски этого города. Многие вернулись ни с чем, некоторые сгинули - их не пустил Гинг. Но вернувшиеся утверждают - город существует. Вот здесь - свидетельство некоего Марека, сумевшего подняться выше всех. Он...

- Господин министр! Мне не до ваших сказок! Я пришел к вам за помощью, мы должны остановить...

- Он рассказывает, что за долгое время, когда Гинг пытался его уничтожить, вдруг возник краткий миг, когда стих бушующий на высоте ветер. И тогда он и его проводники услышали чарующую мелодию далеко-далеко наверху. Она была настолько прекрасной, что никто не усомнился в ее небесном происхождении. Но Небеса, словно разгневавшись, что музыку услышали пришлые, напустили такой яростный ветер, что проводники отказались идти дальше. Марек был вынужден спуститься.

- Господин Дарокат! Я пришел к вам, потому что надеялся, что вам что-то известно. Я не смог найти Рахмана, поэтому...

- По возвращении он рассказал о своем путешествии, о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться. Его рассказ добавили в хроники Небесного города. Последний пункт, который они миновали - поляна, покрытая необычными кустарниками, подобия которым нет нигде в мире, тут упоминается что-то об их магических свойствах, но это не суть важно. На той поляне они провели много дней и ночей. Далее подъем становился невозможен, но у Марека были свидетельства того, что где-то есть ход наверх. Они искали его, но найти так и не успели. Если бы Марек...

- Дарокат! Придите, наконец, в себя! Меня не волнует чертов город и проклятая гора! Что мне сделать, чтобы вы меня услышали?!

- Если бы Марек проявил чуть больше настойчивости...

Амааль не знал, как у Марека обстояли дела с настойчивостью, но прекрасно осознавал, что у него самого с терпением возникли проблемы. Больше желания ударить Дароката было лишь желание сжечь Дароката. Министр, с огромным трудом сдерживая себя в руках, покинул кладбище министра образования, чтобы на следующий день убедиться, что союзник окончательно потерял себя в выдумках. Уповать на помощь не приходилось, потому Амааль выступил в свою защиту сам.

- Ваше Величество, я понимаю и разделяю негодование господина первого советника по поводу недавнего происшествия. В такой критический момент потеря продовольствия непростительна, но еще непростительнее поступок его укравшего. Я ни в коем случае не умаляю своей вины, прояви я большую предосторожность и внимательность, такого бы не произошло, но...

... но господин первый советник не входил в число людей, знавших маршрут.

- ...но теперь я сделаю все, что в моих силах для того, чтобы найти и наказать виновного. Я прошу вас дать мне шанс оправдать свое имя и вернуть украденное у народа.

В тот момент, когда король принимал решение, Амааль буравил взглядом бывшего наставника - настолько его ошеломила внезапно пришедшая в голову мысль. Может ли быть так, что советник ни при чем? Может, то были сами восставшие, внезапно вышедшие на многочисленную охрану? Может, произошло неожиданное, незапланированное, спонтанное столкновение, в результате которого стража и была перебита? Может ли быть так?..

- У вас будет шанс, господин Амааль, оправдать свое имя, но до тех пор, пока не найдете виновного и не привезете в Амшер провиант, я вынужден отстранить вас от звания министра.

- Благодарю, Ваше Величество, - и твердо, вытягивая душу через зрачки Самааха, - я выясню правду.

Встретиться с Рахманом не удалось. Найти в эти дни министра юстиции казалось невозможным: то и дело возникали другие очаги восстания, появлялись все новые и новые жертвы нападения, доходили сведения о незаконных собраниях. Движение в Судном дворе не прекращалось ни на секунду: наказывали, пытали, казнили. Рахман свирепствовал. Во время последней встречи Амааль не узнал в этом демоне своего сподвижника. Министр финансов тогда задумался: все вокруг него изменились до неузнаваемости и изменились не в лучшую сторону. Затронули ли перемены его? Как узнать? Рядом с ним не осталось близких, чтобы спросить, он один.

Переодевшись в простое платье и скрыв лицо, Амааль отправился на рыночную площадь. Там уже давно ничего не продавали и не приобретали, стих гомон, исчезли голоса зазывал и покупателей. Разговаривали тоном ниже: свистели, шипели, шептали. Вливали в подставленные уши других бусинки новостей. С опущенными плечами, сгорбленной спиной, министр финансов осторожно пробирался по палаткам, вливаясь в ряды простонародья, собирая, сортируя, выкидывая или подбирая крупинки информации. Старуха со злыми губами прошамкала, что из города можно выйти в обход через закрытые главные ворота, и именно так она и поступит, потому что не хочет подыхать здесь на потеху важных господ, что пируют тогда, когда народ умирает от голода. Высокий скелет многообещающе сообщил, что скоро они повеселятся. На все вопросы скалил зубы и ухмылялся. В рядах, где раньше выставляли железные изделия, кривошеий крепыш хвастался недавним уловом. Чтобы не вызвать подозрений Амааль скользнул мимо. За ним увязалась побирушка. Тянула сзади за одежду, дерганым голосом просила медяк, чтобы захоронить младшего брата. Амааль вывернул карманы - там было несколько мелких монет - но ничего не обнаружил. Успели обчистить, пока терся у палаток. Под дырявой складской крышей Амааль наткнулся на группу, готовящую нападение на Судный двор. Мимоходом подумал, что нужно предупредить Рахмана, двинулся дальше. Искал место, где царило наибольшее оживление - полсотни обозов с зерном вызовут знатный переполох, обчисти ты их сам или наблюдай за обчищением из-за кустов. Худой мужичонка горько клялся, что пойдет под знамена некоего Оха. Здесь Амааль задержался: что-то смутное поднялось внутри при звуке этого имени, но сколько ни старался, вспомнить так и не смог.

Обнявшись с тенью, министр вслушивался в жалобы, и чем дальше он вслушивался, в тем большее смятение впадал. Безликое до того восстание внезапно обзавелось лицом кузнеца, руководящим действиями крестьян во имя их же блага. Амааль не разобрал, где тот находится сейчас, но успел понять, что бунтовщики из всех провинций стекаются к нему. Со дня на день тот собирался выступать с требованиями - и это был неожиданный поворот, ибо до сих пор восстание отличалось разрозненностью и неорганизованностью, и требований не выдвигали. Был ли этот Ох заодно с первым советником или действовал самостоятельно? Откуда взялся, почему не давал знать о себе раньше? Какую преследовал цель? Как будет ее добиваться? И самое главное: если выдвигает требования, значит, есть возможность с ним договориться? Неужто восстание можно остановить?

Восклицания становились все глуше, жалобы сменились напряженным молчанием, и Амааль воспринял это как сигнал к отступлению. Затесавшись в отребье, он покинул рынок. Первым делом навестил Рахмана, застал того дома. Передал все, что удалось выяснить, попросил принять необходимые меры. После, сменив одеяние, отправился в провинцию с выбитыми из государственной казны запасами. Карх скупо поблагодарил, распределил хлеб между нуждающимися, выспросил последние новости о войне. Селения опустели: несколько дней назад новый призыв собрал всех оставшихся мужчин, способных воевать. Министра со всех сторон окружили безмолвные печальные маски, вперили в него глазницы. Раздав обещания, он отбыл.