- Каждый день своего бытия, - ответил Карим, - вливается ненадолго в реки, чтобы восполнить потерянные в дороге запасы, затем вновь пускается в странствие. Говорят, кочующие озера ищут свой утерянный рай.

- Нельзя ли ими управлять? Заставить идти за собой?

Карим рассмеялся.

- Не все, что движется, мой господин, кинется выполнять ваши указы.

Они въехали в Баль-Гуруш незадолго до того, как закрылись ворота. Карим обратился к благородному:

- Вот и конец нашего пути, господин. Поскольку моей главнейшей задачей было сопроводить вас в столицу, вот в этом самом месте я буду считать свой долг исполненным. Но прежде чем настанет горький момент расставанья, от которого мое несчастное сердце готово разорваться от боли, не будете ли вы столь любезны произвести рассчет? Ни в коей мере не поймите меня неправильно, я сопровождал благородных господ вовсе не из-за серебрянок, но эти ничтожные монеты служили бы мне напоминаньем о прекрасных днях, проведенных вместе с человеком, чьи помысли и поступки вызывают одно лишь восхищенье, а щедрая рука навеки привязывает души окружающих безмерной любовью и глубокой привязанностью.

- Порой мне кажется, я знаю, кто ты, - усмехнулся благородный, - но уже в следующее мгновенье ты ставишь меня в тупик. Мне будет не хватать твоих рассказов.

- А мне - ваших внимательных ушей, - бабка всегда велела отвечать комплиментом на комплимент. - Да будет легка ваша дорога и да хранят вас небеса.

К осмотру Баль-Гуруша Карим приступил только утром. С размаху окунулся в городскую жизнь, не пропускал ни одной детали. Все улицы змейками поднимались ввысь, к замку. Чем богаче сословие, тем выше взлетало. Карим начал с нижних уровней. На окраинах селились бедняки. Их прятали подальше от ворот и главных путей. Вдоль изгвазданных улочек словно грибы теснились кособокие хибарки с соломенными крышами. Под кучами зловонного тряпья лежали калеки. Тут же бегали мелкие зверьки с плешивыми шкурками, ныряли в мусор. Детей нет, лишь женщины в латаных платьях да старики. Карим мельком заглянул в одну хибару без дверей: груда чего-то мягкого в углу, очаг из черных камней. Его провожали взглядами. За руки не хватали, милостыни не просили. Карим, впрочем, оставил у развалюхи немного серебрянок.

Ступенью выше мрачная картина чуть развеялась. То был квартал ремесленников, составляющий большую часть Баль-Гуруша. Здесь кипела жизнь, толкались покупатели, кричали зазывалы, прямо по улочкам бегал скот. Карим сунул нос к шляпнику, повертел в руках соломенную шляпу с широкими полями; поискал у толстого аптекаря знакомых трав; позавидовал тому, как проворно мелькают среди веток руки корзинщика; взглянул на товары оружейника; поторговался с шорником. Изучив быт, затесался на городскую площадь.

Архитектура столицы Карима подивила. Слишком приземистые, невысокие строения: искусственно созданная возвышенность не выдерживала веса зданий, проседала вниз. Оконца маленькие, в некоторые не высунешь и головы. Крепкие, плотно подогнанные двери, высокие пороги. Кое-где мощные стены скудно украшены вьющимися растениями, оттого выглядят как свиньи в сбруе. У Карима возникло ощущение, что каждый момент тут готовятся к защите, опасаются нападения, но нет - заигрывают горожанки, носятся чумазые мальчишки, путаются под ногами куры. Тут и там порхают обрывки пестрых разговоров. Карим притягивается к ним.

- ... опять мусор на мой забор вылила...

- ... каждый день в новом платье...

- ... сколько ни белись - все одно чернявка...

- ... царска-то дочь...

- ... говорят, ко двору...

- ... из тюрьмы сбежали...

- ... Эй, малой!

Карим вскинул брови, оглянулся на оклик. Прямо во дворе одного из домов сидел за станком ткач. По добродушному круглому лицу градом катился пот, хотя погода и нежаркая, влажная русая борода заплетена в косу, безрукавка не дает разойтись телесам. Карим подошел ближе.

- Уж не меня ли окликали, многоуважаемый господин?

- Тебя, тебя... Что же это за ткань, брат, такая? Никогда не видывал.

Карим перевел взгляд на паутину.

- И крой такой необычный... Таких уже давно не шьют. Это откуда ж ты, брат, такой явился?

- Издалека, с самых окраин Кнотта, прошел полстраны, чтобы повидать столицу. Крой этот моих рук дело, у нас мастеров нет, каждый шьет как может, а ткань эта из овечьей шерсти, что водится только у нас.

- Надо же, на шерсть совсем не похожа... Легкая такая... Сколько возьмешь? За ткань, говорю, сколько просишь?

- Так ведь было бы за что просить, все, что есть - все на мне, нечего предлагать.

- Жаль, вещь-то необычная, глядишь, пошел бы спрос. У нас любят необычности.

Карим некстати вспомнил последний подарок красных стригачей - ох, попадется ему этот юнец.

- Говоря о продаже, - он понизил голос, - нельзя ли по-иному серебра заработать? Поизносился, все проел, за гостиницу платить нечем, а еще и коня кормить надо.

- Так это, - кашлянул по сторонам ткач, - зависит от умений.

- Перед вами, многоуважаемый, мастер на все дела. Все могу, все умею, только мне бы побыстрее.

- Эк как все торопятся. Ну что ж, может, и знаю подходящую работенку. На руки-то ловкий?

Карим побегал пальцами.

- Это хорошо. Иди, погуляй пока по городу, вечером вернешься.

Карим вернулся к баль-гурушским лабиринтам. Побродил по базару, надышался специями, отведал острого пирога. Как утих утренний гомон, отправился в богатые районы. Дома там пылились не чета нижним. Тоже крепости, тоже украшенные, чуть более искусно, но бессмысленно. В приоткрытых окнах - настоящие стекла, за колючими заборами - фруктовые сады. Носится ошалелая прислуга, готовит поздний завтрак припухшим аристократам, набирает из колодца хрустальной воды для омовения. Улицы чисты, подметают трижды в день, скотиной и не пахнет, нечистоты выносятся за пределы ступени, выплескиваются ниже. На этой высоте Карим прошатался до самого вечера, вернулся к ткачу. Тот как раз заносил станок в дом.

- Народ у нас быстрый, чуть зазеваешься - и пуст двор Дяхина. Так меня зовут.

Карим представился.

- Ну что ж, Карим, если действительно такой ловкий, как сказывал, то хорошо, а если соврал - снимут голову, так и знай.

Карим заинтересованно подобрался - дело обещало стать интересным.

- Готов биться об заклад - человека быстрее меня еще поискать.

- Идем.

Дяхин повел Карима одному ему известными тропами. На всякий случай Карим запоминал дорогу: от беленого дома ткача направо, вниз между косыми плетнями и занозистыми боками сараев, перейти цивильную мощеную дорогу, пригнуться, юркнуть в щель, обойти по полукругу свалку, затесаться в посадку, пройти насквозь заброшенный цех, вынырнуть в нижней ступени. Карим подумал, что могли просто спуститься по главной дороге, но, видимо, темные страсти требуют особых правил.

У входа в крепостную башню Дяхин остановился.

- Сейчас я тебя кое-кому представлю. На рожон не лезь, первое время смотри да приглядывайся, а уж потом и поучаствовать сможешь, но! Не бесплатно. Первый взнос - три медяка, да еще два мне - не каждый приведет новичка, опасно это.

Карим безропотно отсчитал монеты, ссыпал в протянутую ладонь. С головы до ног его охватывает радостное предчувствие, но из предосторожности чуть умеряет блеск в глазах. Спрятав деньги за пазуху, Дяхин открывает Кариму новый мир.

Внутри башня тоже разделена по уровням. В самом нижнем толкутся бедняки, воздух спертый, тяжелый - за ними сразу закрывают дверь. Карим не видит, что происходит в тесных группах, но азартные крики и стоны говорят сами за себя. Не могущих расплатиться выгоняли пинками да бранью. Кубарем вылетел за дверь хиляк в одних спадающих штанах. К ним подскакивает низкий мужичок с сухими губами, услужливо открывает коробку:

- Не желаете ли приобрести "падюков"? Недорого, всего медяк штука!

Карим успевает сунуть нос в коробку прежде, чем Дяхин тянет его дальше, но она оказывается до верху забитой лишь камнями: продолговатыми, каплевидными, тщательно отесанными, рифлеными, крашеными, с приклеенными перьями или клочьями бумаги.