Исчезло все привычное, что было в Бараде: ни коготников, ни крюколапов, ни звенелок. Одна, впрочем, каким-то образом все же затесалась в одежду, теперь Карим был в этом уверен, но избавляться от одежды не стал. Он еще не видел на Большой Земле стригачей, достать паутину было негде. Радужная пропала: всю перевел на юнца. Ничего, Карим его еще встретит, три раза спросит. Элементаль не отставал, Карим видел, как тот собирал по дороге души. Карим бы и рад избавиться от настырного горного духа, но тот не внемлет человеческому языку, благодарно и настойчиво прилепился к карме. Много чудес и помимо него. Каких только пейзажей не видывал Карим, по каким только местам не ходили его ноги. Таких картин и таких просторов не увидишь в Бараде, но и барадских больше не встретишь здесь.

Резко встал сутулый. Бесшумно приподнялся, пошел к ручью умываться. Меч, параноик такой, захватил с собой. К пробуждению благородного Карим наскоро приготовил завтрак, блаженно щурился на солнце.

Подкрепились, оседлали лошадей. Последних меняли уже три раза - не выдерживали темпа. Сейчас спутницей Карима была смирная, такая же блаженная кобылка, щурившаяся на солнце и взаимно недолюбливающая сутулого.

Чем ближе к Баль-Гурушу - тем больше селений. Карим с удовольствием чешет языком, оттачивает речь, лучистым взглядом растапливает девичьи сердца. Уши тонко настроены, мимоходом выведывает план местности, составляет маршрут. Только за счет его находчивости и забрались так далеко. Хотя путь был не всегда гладкий и не всегда без казусов. Карим, к примеру, до сих пор с удовольствием вспоминает деревню невидимых.

Вышли на нее по черному дыму, вившемуся из трубы. Как раз было время подыскивать ночлег. Деревня как деревня. Ни Карим, ни его спутники не приметили ничего опасного. Карим спешился у крайнего дома, деликатно постучал в крепкую добротную дверь.

- Кто там? - скрипуче спросила дверь.

- Странники, - весело откликнулся Карим, - спешим в столицу по личному приказу царя. Не соблаговолите ли пустить усталых служителей короны и оказать тем самым стране неоценимую помощь?

- Отчего же не пустить... Дверь открыта.

- Нам бы сначала коней пристроить. В дальней дороге конь - дороже золота.

- Заводи в сарай, все равно пустует.

Карим переступал порог первым, с аппетитом вдохнул уютный запах. Глазами быстро пробежался по простой обстановке - и уж совсем почувствовал себя как дома. Непринужденно вымыл руки, широко расселся на лавке. Сутулый застыл у входа, все бегал глазами, искал хозяев. Благородный снасильничал над спиной.

- Спасибо за гостеприимство, да вознесет вам Ярок за вашу доброту.

- Вознесет он, как же, - ворчливо раздалось от печи, - чего замерли, садитесь, животы, небось, уже к спинам прилипли.

Карим вытянул шею, силясь разглядеть хозяина. Старый голос вроде и рядом, а обладателя не видать. Двое неуклюже присели.

От печи оторвался горшок и поднялся в воздух. Покачивался плавно, словно его кто-то нес: вверх-вниз, вверх-вниз. Карим моргнуть не успел, как сутулый взвился, выхватил оружие, направил на парящую посуду. Карим только открывал рот, когда благородный успел остановить катастрофу:

- Агор!

- Чего развопились? - сказал горшок. - Стариков никогда не видели? А ну-ка опусти меч!

Карим был в восторге. Сама по себе открылась крышка, приземлились на столешницу миски да ложки, встал по центру кувшин, разлилась на три равные части похлебка. Волосы на голове сутулого встали дыбом. Благородный смотрел в пространство, ища хотя бы тень.

- Налетайте, - проворчал воздух.

- Присоединяйтесь и вы к нам, - радушно пригласил Карим, - еды много, вы, верно, ждали кого?

- Дети скоро вернуться должны. Ну ничего, кума, уж должно, накормила, голодными не лягут.

- У детей, стало быть, отрываем? Негоже. Этому, - Карим вылил миску сутулого обратно в горшок, - корочку черствого хлеба - желудком, бедняга, с самого полдня мается. Говорил я ему: "Вымой яблоко, с земли поднятое", но разве ж он послушает? Как дитя малое, все наперекор...

Когда опустели миски, Карим поинтересовался:

- А часто ли к вам гости захаживают, бабушка?

- Да не часто, стоим на отшибе, все стороной обходят. Но будто я тебя где видела... Отчего ж такое знакомое лицо?

- А может, и вправду ранее встречались?

Исчезла печь. Только что стояла на месте, а в следующее мгновенье - нет ее. Стали видны дощатые бревна, лавки с утварью, прихват, что ранее таились за зевом тепла.

- Всю жизнь в хате этой провела, не отлучаясь, значит, это ты сюда захаживал.

Карим спиной почувствовал тяжелый взгляд сутулого, повел, смахивая, лопаткой.

- Ваше великодушие и вашу доброту я бы навек запомнил. Раз не встречались лично, возможно, был кто-то, на меня лицом похожий?

- Может быть, теперь уж и не упомнить... А друзья-то у тебя неразговорчивые, али всегда за них говоришь?

- Благородного ликом господина судьба наделила скромностью и щедростью, того господина и вовсе обидела, а я человек открытый, всегда готов поделиться и радостью, и горем.

Хмыкнул воздух. Испарился стол вместе со всей посудой, оставив на полу отметины от тяжелых ножек.Остались сидеть в кругу за пустым пространством - домик враз стал казаться больше, чем есть. Карим решил, что ложиться на лавку он, пожалуй, не станет.

- Это ничего, если мы останемся здесь? - спросил благородный. - Ваши дети не будут против?

Прямо на глазах Карима растворилась кровля, на подпорки насадилось небо. Лихо подмигнула одноокая звезда, обещая холодную ночь.

- Отчего ж им против быть? Мы гостям всегда рады. Вспомнила.

Трое замерли, ожидая продолжения, но пустота замолчала. Мгновенье спустя покатились. Благородный с сутулым приземлились на ноги, Карим отбил копчик. Вскочил, заозирался. Ни дома, ни деревни. Втроем одиноко стояли на огромном поле без конца и края. Кругом - ни следа, ни человеческого духа, ни запаха дыма. Ладно, хоть лошадей не засосали с собой в неизвестность.

- Ну-с, - улыбнулся Карим, - я за хворостом.

В полдень на горизонте показались очертания Баль-Гуруша. Карим уже видел несколько небольших торговых городков, но ни один из них не шел ни в какое сравнение со столицей. Огромный, пышный, многоуровневый, он ступенька за ступенькой, башня за башней поднимался ввысь, к возвышенности, где венцом всего красовалось пристанище царя. Один только замок был больше Барада. Развевались узкие флаги, слабо мерцал на свету мрамор. За такими стенами народу должно поместиться больше, чем Карим встречал за всю жизнь. Если повезет, ему посчастливится увидеть царя. Пусть Большая земля и не наводнена чудовищами, о которых рассказывала бабка, но уж царь-то точно должен быть особенным.

Карим глядит на своих нанимателей. Столица - последний совместный пункт, оттуда их дороги разойдутся. В себе Карим уверен - не пропадет, но нескладные характеры этих двоих натворят дел. Он до сих не знает, что привело их в город, в Кнотт, не знает их полных имен. Едва ли они раскрылись ему больше, чем в первый день знакомства, но и Карим не в претензии.

Дорогу преградило озеро. Причем преградило в прямом смысле. Карим и раньше слышал о кочующих озерах, но видел впервые. Тоненькие струйки тянулись на восток, медленно заполняли выемки, таща за собой потоки потяжелее. Кружились-вертелись захваченные в плен листья, водили с сором да поздними букашками невольные хороводы. Только что пойманные пытались выбраться, но вода держала цепко, вдавливала всем весом в собственное нутро. Плеснула в зеркальном отражении рыба. Расширяясь, ручей плавно перетек в реку, полился к северо-востоку. Кобылка Карима чуть отступила назад, когда влага лизнула ее копыто. Карим наклонился, вглядываясь. Показалось и исчезла кость. Расплавленным металлом озеро перешло дорогу, оставляя за собой испуганные лужицы. Когда основная масса сошла в равнину, промчался пруд. Собрал бьющиеся в истерике лужи, кинулся догонять озеро.

- Поразительно, - восхищенно выдохнул благородный. - Как часто оно кочует?