- Не просто двое отпрысков: сын царя Кнотта и дочь короля Риссена! Это может стать нитью, которая свяжет нас с Кноттом!

- Вы хотите заставить их объявить войну Сарии, помахав под их носом письмом, подлинность которого вызывает сомнения даже у меня?

- Это письмо подлинно, уверяю вас! Любой придворный опознает печать царя Эмиргема. В любом случае, двое влюбленных сбежали. Я перебрал летописи Риссена, но не нашел ни одного упоминания о принцессе Ладаре - ее имя вычеркнули из древа. Если бы мы только нашли одного из их потомков, мы могли бы обратить это в нашу пользу.

- Вы впустую тратите свое время, господин Дарокат, - сказал Амааль.

Внезапно вся окружающая обстановка стала тяготить министра. Душный воздух, пропитанный запахами старины, сумасшествия и пыли, застрял в горле. Старая мебель сдавила в хватких объятиях. Со всех полок взирали книги, из которых раздавались пустые голоса их ушедших из жизни составителей. Даже Дарокат казался неживым - скелетом, обернутым пергаментной кожей. Все в этой библиотеке было настолько мертво, что сердце министра, подчиняясь ритму смерти, стало замедляться. Амааль сбросил с себя оцепенение, встал, попрощался с живым мертвецом и отбыл.

В одну из холодных ночей тихо и мирно ушел из жизни министр торговли господин Ан. Так же тихо и мирно его супруга предала тело земле, мгновенно о том забыв. Горе госпожи Ан оказалось скоротечным, и если преданность мужу не была ее сильной стороной, он мог утешиться ее преданностью к их общей любви - утолению насущного аппетита.

Тайно, окольными путями вернулся в Амшер после охоты Рахман, обосновался в тюрьме. Амааль сходил к нему раз.

- Сознался почти во всем, - с мрачной удовлетворенностью сказал Рахман. - Клянется, что самого советника в жизни не видел, но мы это исправим...

Министр финансов покидал Рахмана в крайне раздробленном состоянии. В глазах наместника, освещенных светом тюремных факелов, Амаалю на мгновение почудился тот же блеск, что сжирал живьем Дароката.

Амшер неистовствовал. Контролировать его становилось все трудней. Распустились, расчесались языки, тут и там сколачивались местные банды. В ночь смерти Ана произошло первое нападение на дом зажиточного горожанина. Вытащили все драгоценности, выволокли, искупали в нечистотах женщин, палками взбили мягкий живот хозяина. Рахман хватал всех подряд, чинил расправы прямо на улице, но стоило толпе сомкнуться за его спиной, как банды сколачивались заново. Больше всего Амааль беспокоился за Коэн. Его тревога достигла того уровня, что ценой скрываемой правды он решил выслать ее из города.

- Послушай, принцесса, я хочу, чтобы ты покинула город. Пребывать в Амшере больше не безопасно...

- Отец, как я могу оставить вас...

- Тебе придется. Послушай, пребывать в Амшере больше не безопасно, со дня на день городские ворота закроются для всех, включая придворных. Провинции кишат беглыми крестьянами, но есть одно место, где тебя всегда будут рады видеть.

- Отец?

- Это место далеко от Амшера. Я родился и провел там несколько лет своей жизни, затем ушел, но там помнят меня и примут мою дочь. Ты можешь на них положиться, Коэн, они тебя укроют. Ты, безусловно, слышала о них, и, возможно, не самое лучшее, но какими бы странными и страшными они тебе не казались, помни - мы одни из них.

- О ком вы говорите, отец? Я не понимаю...

У ворот дома их ждал первый советник. Тепло улыбнулся Коэн, кивнул опешившему министру.

- У тебя не осталось больше людей. Мои солдаты ее проводят, они знают дорогу. Тебя ждет большое потрясение, дитя.

Когда окруженные воинами Коэн и ее служанка скрылись из виду, министр спросил:

- Как вы узнали?

- Что ты решишь уберечь дочь? Так поступил бы любой отец. Почему решил помочь? Она мне дорога. И потом - Рагон бы мне не простил, если бы я не принял участие в ее жизни.

- Это не сделает пропасть между нами меньше.

- Нет.

- Рахман вышел на вас, - сказал министр и ужаснулся.

Первый советник засмеялся.

- Не переживай за меня. Продолжай делать свое дело. У тебя хорошо получается.

- Мне вас не хватает.

- Я знаю. Но ты не должен останавливаться сейчас, не имеешь права. Иначе твое поражение покроет позором меня как твоего учителя.

Никогда еще слова советника не были так священны для министра.

- Мне нужно идти, - вздохнул Самаах. - У меня еще осталось одно дело.

Какое это было дело, Амааль узнал некоторое время спустя. Стоял один из редких безмятежных дней. Сквозь хмурые тучи пробилось солнце, осветило, согрело стылые тела, заострившиеся лица. Приветливее заиграли краски на домах и улицах, исчезли серые тени, смягчились резкие контуры. Движение вялое, ползали осенними мухами, ящерками вбирали тепло. На главной площади царила грызня - там раздавали продовольствие из дворцовых запасов. Исчезнет завтра светило - и такой же хаос воцарится во всем городе, но сейчас - благословенное время тишины.

После тяжелого мучительного собрания министр финансов обсуждал вместе с Садором совместный проект - торговое предложение мирасцам. По идее участвовать в нем должен был и Карояк, представляющий теперь министерство торговли, но по молчаливому уговору обоих министров было решено исключить его из процесса и представить в министерстве уже готовый проект. Садор предлагал принять помощь мирасцев в работе на рудниках за предоставление дальнейших скидок в готовом продукте. Министр финансов соглашался со всем, кроме дозволения мирасцам работать на горнах - за этот секрет было уплачено немало, - и за размер последующих скидок - добыча железа - дело хлопотное и затратное. В разгар взаимоуступок их прервали.

- Зерно, господин Амааль, - пучил глаза чиновник, - напали на обозы с зерном.

Министра вынесло из кабинета. Забыв всю степенность, приличествующую высокому сану, Амааль оседлал коня и помчался вскачь, давя зевак.

Обозы из Гильдии были в двух днях пути от столицы. С их помощью министр рассчитывал пережить зиму, а там должна была подойти вторая партия, из-за которой он торговался до потери пульса. Пропало, все пропало. Продуманный до мелочей маршрут, тщательно подобранная охрана, тысячи ждущих людей.

Стража перебита. Ломаными куклами валяются вдоль удаленных дорог, выживших нет. У одного из груди торчат вилы. Другому чем-то острым снесли полголовы. Покоятся в одном исподнем, босоногие. На боку лежит один разбитый обоз. Внутри - пусто, вынесли все подчистую. Увели лошадей. Амааль в ярости. Попадись сейчас кто, задушил бы голыми руками. Тяжелым взглядом обводит патруль.

- Найти. Пятьдесят обозов не могли уйти далеко. Нелегко спрятать. Найти. Или убью.

В горле клокочет от ярости. Он разворачивает коня, возвращается в город. Дело рук советника, Амааль уверен. Как уверен и в том, что если Рахман не заставит подстрекателя говорить, это сделает он. Однако, и в Судном дворе сумятица. Еще на подходе Амааль слышит рыки министра юстиции. Прыгают по стенам отблески факелов. Застывшая грязь размолота в крошево - столько по ней топтались. Никем не остановленный, министр юстиции входит в тюрьму, идет в дальний ее конец. Его встречает бешеный взгляд Рахмана - за деревянной решеткой покачивается вздернутое тело подстрекателя.

ГЛАВА 10

Карим сладко зевнул и потянулся. Мышцы приятно напряглись, вытянулись, расслабились. Миг - готов хоть пешком обойти весь мир, пусть и скакали вчера с рассвета до заката. Спали в старом сарае. Чем ближе к столице Кнотта, тем сложнее находить на ночь пристанища. Провожают подозрительными взглядами. Ночевать во дворы и амбары впускают неохотно. Кариму включает все свое обаяние, чтобы достать еды.

Справа от него сопят оба. Карима больше не опасаются, костров на ночь не разводят, но это единственные изменения. Спешат все так же. Карим привык к постоянному свисту ветра в ушах. Уже сегодня к вечеру планировали пересечь ворота Баль-Гуруша. Карим в предвкушении. Он увидит столицу!..