На пути Кариму встретился сухой район. Дарительница пропала из виду, и на несколько километров вперед раскинулась жухлая мертвая долина. Насколько хватало глаз, справа и слева на ветру колыхались желтые, песочные, светло-коричневые отростки, колючки цеплялись за одежду, умоляя увести подальше от гибельного места, чесалась искусанная мелкими злыми муравьями кожа, умолкла песня жизни. У сухого ствола Карим остановился: осевший уже земляной гребень ютил в себе еще одного странника. Вмиг перед могилой что-то метнулось, волосы на голове Карима стали дыбом, но тотчас все стало тихо и мирно. Вымерший простор отнял три дня, на четвертый вокруг опять пестрели колокольчики, молодняк коготника делал робкие попытки впиться в ноги, а побеги лозы во время десятиминутного перевала успевали обвиться кольцами вокруг щиколоток на манер кандалов.
Холмы, равнины, озера, утесы, скалы, ручьи, реки, плато, снова холмы. Спуск с Гинга давно перестал сопрягаться с риском для жизни, Край Мира плавно перевалил в пологий сход на Большую Землю, а последняя становилась все ближе и ближе, так, что с розового утеса Карим различил первое поселение к северу от Гинга: крохотная деревушка на берегу притока, насчитывающая не больше десятка построек. На северо-западе - змеиное тело Дарительницы с несколькими расползающимися в разные стороны хвостами, на северо-востоке - долгое приволье леса, над которым постоянно висел желтоватый болезненный туман.
Один день врезался в память Карима особенно четко. Когда беспорядочное разнообразие зелени сменилось ровными ухоженными полями, он встретил первых живых людей. Дело происходило вечером, когда солнце уже село для всего остального мира, но еще только продолжало прощаться с горой. Карим спрыгнул с последнего отвеса, размеренным шагом врезался в поля, выискивая место для сна. Прошел несколько метров и остановился у кромки возделанных земель, изумленно оглядывая богатые культуры, рожденные Гингом. Высокие ячменевые посевы не имели ничего общего с горсткой низкорослых посадок, бившихся за жизнь в Бараде: пышные золотые колоски мерно покачивались на длинных стеблях-ножках, подрагивая при слабых порывах, составляя море, в котором недолго и утонуть. Карим шел по дорожке с двумя накатанными колеями, то и дело останавливаясь, чтобы еще раз оглядеться.
В дальнем конце поля пошли другие посевы: из земли торчали сочная ботва моркови, чеснока, репчатого лука. В хлеву смирно стояли большеголовые косматые яки, клевали что-то с земли упитанные куры да отъевшиеся гуси.
Во дворе были люди. Двое ребятишек, несших в бадьях воду для скота, женщина, толокшая что-то в ступе, старушка, перебирающая ягоды. Один за другим при виде Карима они все замирали и смотрели на него. Карим лучезарно улыбнулся, вскочил на крыльцо, низко поклонился старухе:
- Да благословят небеса ваши посевы, бабушка, и да не тронет их беда. Я проделал долгий путь и смиренно прошу вас принять в своем доме одинокого странника на одну только ночь.
Из низкой притолоки в крыльцо ступил коренастый мужчина, замер, подобно остальным, вперился взглядом в Карима. На всякий случай Карим добавил:
- Могу вас заверить, что злых намерений не таю, обращаюсь к вам с чистым сердцем и искренней душою. Я шел оттуда, видел ваши всходы, таким добрым урожаем небеса могли наградить только хороших людей. Которые не откажут случайному путнику в гостеприимстве. В котором тот нуждается.
Залаяла собака, и это привело странных людей в чувство. Мужчина засуетился, взмахнул рукой, приглашая войти. Засияв, Карим принял приглашение.
В широких сенях охапки свалявшегося сена - постель для тех, кому не хватило места в доме. В самом доме - утоптанный земляной пол, посыпанный соломой, в каждом уголке - пучки трав, отпугивать злых духов, обмазанный глиной потолок, светлые же беленые без потеков стены, полки с посудой, лавки вдоль стен. Печи нет, но во дворе Карим видел очаг - еду, стало быть, готовят прямо на улице. Убранство простое, проще даже, чем у деда с бабкой, но все чисто, прибрано, уютно.
Усадили за стол, принялись спешно выставлять угощения, смотрели как на божество. Карим не заставил себя ждать, ел с удовольствием. Когда трапеза закончилась, старуха спросила:
- Откуда ж ты идешь, странник? Уж не с Небесной ли тропы?
- Про какую такую тропу, бабушка, вы говорите? Небесная? Не доводилось о такой слышать. С севера иду, матушка моя приболела, а травы нужные только на Гинге и водятся, весь северный склон лычанкой синеет. Подняться-то поднялся, а спуститься с такой крутизны страх берет, вот и пошел в обход.
То ли Карим разучился завирать, то ли местные попались проницательные, но рассказу не поверили. Карим добавил пару драматичных деталей для надежности, но привычного барадского выражения доверия на чужих лицах не уловил, однако и негодования не встретил. А хозяйство у полубольших работников оказалось немаленькое. Помимо ячменевых участков, сеяли и пшеницу - рядом с домом Карим заприметил и гумно, и овин, - на изумрудных лугах паслись полторы сотни овец, амбары были битком набиты мешками с зерном, наливались соком спеющие плоды на фруктовых деревьях, сладко пахло яблоками.
- Большую часть свозим на продажу, - сказал хозяин, - оставляем себе только на засев да немного на прокорм. Что-то обмениваем у кузнецов - они там, вниз по Бурной - на лемехи, на подковы, на инструменты. Шерсть сбываем ткачам, они нам потом - полотно. На жизнь не жалуемся, самим хватает, детям останется, живем честно, в помощи никому не отказываем. Мы чтим небеса.
Карим кивал, а потом до самой ночи шатался по саду вместе с лупоглазыми розовощекими детишками, набивал с хозяйского позволения живот да карманы. Спать напросился в сени: в доме духота стояла знатная, непонятно, чем вообще дышали, но и из сеней вскоре перебрался под открытое небо.
Спозаранку собрался было распрощаться, но старушка с покрытой головой предложила:
- Оставайся. Через четыре солнца он, - кивнула на хозяина, - свезет товар в долину, вместе и тронетесь. Чай, верхом сподручнее, чем на своих двоих.
Хозяин цыкнул на старуху, - та стояла как ни в чем не бывало, - но Карим, подумав, согласился. Хлеба здесь вдосталь, работа необременительная, а по дороге можно будет расспросить хозяина, на чем весь мир держится. Четыре дня Карим отрабатывал свое проживание, поспевал везде, перезнакомился со всеми обитателями, нарастил немного мяса на кости, научил мелких новым трюкам и поучился у них сам. Относились к нему очень приветливо, взрослые придерживались почтительной дистанции, наблюдали, дети мгновенно приняли как своего, показывали норы да места, где водится юркие ящерки.
На рассвете четвертого дня всем семейством загрузили телегу мешками, запрягли яка и распрощались с Каримом.
- Да благословят вас небеса! - крикнул он на прощанье и помахал рукой.
Лягушонок-мальчуган догнал телегу, стесняясь, сунул роска, тут же умчался. Пестрый шестиног отчаянно извивался в руках, пускал в ход острые зубки и надувал капюшон, поэтому когда тесовая кровля дома скрылась из виду, Карим закинул хищную тварь подальше в заросли.
От дома хозяев к низовьям шла настоящая укатанная дорога, по обеим сторонам от которой волновался зеленый океан. Як тащился медленно, низко склонив тяжелую пятнистую голову, неторопливо переставляя короткие ноги под юбкой. Карим спрыгнул с телеги, пошел рядом, то и дело отлучаясь, чтобы взглянуть на неизвестное растение или взобраться на холм. Один раз он, словно опомнившись, обернулся и взглянул на Гинг: гора предстала перед ним во всей красе, необъятная, неприступная, такая высокая, что захватывало дух. Мысленно он сообщил бабке, что жив-здоров, почти у цели, и велел им с дедом себя беречь.
Днем они сделали привал, дали отдохнуть и напиться яку, подкрепились сами. Когда сворачивались, хозяин вдруг сказал:
- Не серчайте на матушку, - и умолк.
Когда внизу показалась кузница, Карим простился с хозяином и выбрал другую дорогу, ведущую в обход.
Местность вновь одичала. Где-то пришлось выбираться из частокола зарослей, где-то прыгать козликом по скалам, где-то блуждать по скользким переходам между нескончаемыми озерами. Выпал дождь - легкий, теплый, ласковый - совсем не тот ливень, к которым Карим привык в Бараде. После него воздух наполнился одуряющим запахом цветов, от которого кружилась голова. Гора вновь оборвалась скалами, из которых занозами торчали деревья. В миле от склона находилась горная деревушка, от которой вниз вела ровная удобная дорога, и Карим намылил свои стопы туда, но стоило ему миновать чащу, как деревушка исчезла. Равнина стояла на месте, два кривых одиноких дерева стояли, сплетясь, на месте, а деревушка словно растворилась. Вкупе с дорогой, между прочим.
