Они вырвались из-за стены дыма практически одновременно. И итальянский авангард, и русский лидер шли равным для них, максимальным 35-узловым ходом. При этом "Преображение Господне" под люстрами осветительных снарядов выполнял на всякий случай противоартиллерийский маневр, принимая через разные промежутки времени на кабельтов-другой в сторону. Итальянцы же легли на курс на два румба левее, смещаясь на норд, чтобы сократить разделявшую авангард и советский эсминец семимильную дистанцию для более эффективного применения артиллерии. Поэтому, корабль Тухова с каждой секундой по чуть-чуть, но опережал преследователей. Сам капитан-лейтенант, несмотря на иллюминацию, прежде огня не открывал, хоть и не понимал, почему по нему не стреляют. Он, готовя торпедную атаку, боялся спугнуть врага, опять заставить совершить его резкий маневр, что опрокинуло бы все расчёты на залп. Но когда в ночи в прямой видимости засверкали вспышки и вокруг поднялись водяные столбы, со смешанным чувством сожаления и облегчения, командир "Преображения" сказал:

- Похоже, эсминцы. Ну-ка, БЧ-2, пуганите их, чтоб не зазнавались! Открыть огонь!!!

Что тому виной, противоартиллерийский зигзаг советского лидера, отсутствие мастерства или, может, просто удачи, но в течении трёх минут обе стороны палили в ночь почём зря, так и не достигнув ни единого попадания. А потом "Преображение", будто испугавшись, распушил дымовой хвост и резко покатился влево, прочь от врага, описывая циркуляцию. Эсминцы авангарда, боясь упустить добычу, повернули следом и неслись строем фронта на север, когда навстречу им из дыма, как тигр из высокой травы, вырвался советский корабль и с командно-дальномерных постов, да и просто с мостиков в бинокль, было видно, что он стреляет торпедами. Итальянские капитаны не были трусами, но русские чертовски искусно обращались с этим оружием. И раз дали залп, значит - надеялись попасть. Весь их опыт, всё, чему их учили, говорило о том, что курс на залп русских надо сохранять. Так их корабли представляют собой наименьшую цель, лучше было бы только идти в противоположную сторону. Но тогда... Тогда наглец, натворив бед одним своим появлением, ушёл бы безнаказанно.

И они шли. Мужественно и решительно, делая всё от них зависящее, чтобы победить. Но теперь, когда итальянцы были ограничены в маневре, ситуация в артиллерийском бою поменялась кардинально. "Преображение" вновь лёг на курс "ост" и, сбросив ход до пятнадцати узлов, вёл огонь всем бортом, развив максимально возможную скорострельность. Теперь двенадцать стволов, управляемые крейсерской СУО, для которой равномерно и прямолинейно движущиеся цели были практически равнозначны неподвижным, брали верх над восьмью, разбросанными по четырём кораблям. За считанные минуты 130-миллиметровые снаряды разворотили нос флагмана авангарда, снеся носовую установку главного калибра, и превратили надстройку в руины. Повреждённый эсминец быстро садился носом, но не осталось никого, кто мог бы дать команду застопорить ход и прибывающая вода, проламывая своим напором преграды, затапливала всё новые отсеки. Лишь когда под её давлением прогнулась переборка котельного отделения, машинная команда остановила турбины.

Когда противников разделяло уже не более двух миль, капитаны эсминцев авангарда, отнюдь не по команде, по личной инициативе и примеру товарищей, разрозненно, но повернули на параллельный курс, чтобы ввести в дело всю свою артиллерию. Тухов же перенёс огонь на следующий по порядку мателот. Теперь, накоротке, с "Преображения" стреляло всё, вплоть до 37-миллиметровок. И если последние били не столько ради того, чтобы действительно поразить врага, а лишь только поучаствовать, занять людей делом. Чтобы не думали о воющих вокруг и попадающих в лидер снарядах. То 76-миллиметровые скорострелки, выбрасывая в ночь лисьи хвосты дульных газов, издавая с каждым залпом могучий, раскатистый рык, нашпиговали итальянца так, что он, дав всего один залп, прекратил огонь. Шрапнель, поставленная на удар, при попадании проламывала тонкие борта эсминца и его надстройки, засыпая отсеки горящим термитом. К моменту, когда первый зенитный калибр отстрелял весь находящийся на лотках заряжания оперативный боекомплект и спешно занялся перезарядкой, второй каччаторпединьери пылал от носа до кормы, озаряя море вокруг багровыми отблесками, отчего оно казалось кровавым.

Всё имеет свой предел. В том числе и решительность итальянцев. Увидев, как за какую-нибудь минуту русские буквально растерзали их товарища, оставшиеся эсминцы, не сговариваясь, дали веером почти наугад торпедный залп и отвернули, прикрываясь дымзавесой. "Преображение Господне" выполнил в точности такой же маневр, уклоняясь от изделий фиумского завода. К тому же, вокруг стали падать снаряды гораздо тяжелее 120-миллиметровых. Адмирал Якино, выйдя из-за дымового облака и воочию увидев расправу, приказал ввести в дело всё, что есть и бросил на подмогу авангарду второй дивизион эсминцев сопровождения, оставив в собственном охранении всего-навсего четыре корабля. Отступить в этой ситуации было для капитан-лейтенанта Тухова весьма благоразумным решением. Хотя и он, и его экипаж, ощутив вкус победы, попробовав крови, всем сердцем желали увидеть хоть ещё раз, как горит и тонет корабль противника, но разум говорил о том, что пора уходить. "Преображение" в этом коротком бою тоже принял в себя полдюжины вражеских снарядов, которые, к счастью, не нанесли существенных повреждений. Были разбиты оба торпедных аппарата правого борта, причём в кормовой попали дважды, снесена спаренная 25-миллиметровая установка и теперь, на её остатках палубная команда боролась с пожаром, вызванным разлившимся дизтопливом. Один снаряд врага ударил во вторую башню прямо между орудийными спарками, но 30-миллиметровая вязкая броня, хоть и, выгнувшись, лопнула трещинами, но спасла расчёт от осколков. Еще два попадания в борт в районе ватерлинии, если бы у Тухова был обычный эсминец, наверняка привели бы к обширным затоплениям, но первое пришлось в короткий бронированный участок в районе машин, а второе ближе к корме, на уровне автомата первого зенитного калибра. И в том и в другом случае, увеличенная по нужде ширина и водоизмещение лидера, сейчас спасли корабль. Слой мелких отсеков вдоль бортов и броня избавили от крупных сквозных пробоин. Тем не менее, принятая вода, контрзатопления, увеличили осадку и снизили ход. Корабль ещё мог драться в полную силу, но не со всем же вражеским флотом! Пора было уходить. Тем более, что оба крейсерских отряда, огибая скопление "ложных целей" скоро могли присоединиться к веселью. И надо было подумать об экипаже. Убитых уже не вернёшь, но тяжёлых раненых надо как можно быстрее доставить на берег.

Сейчас, во время передышки, капитан-лейтенант Тухов всё чаще стал нервно поглядывать на часы. И он, и БЧ-3 сделали всё от них зависящее, чтобы риск, которому он подверг "Преображение Господне", гибель товарищей, не были напрасными. Но теперь всё решалось не людьми, работали сложные электромеханические устройства в головках наведения, приборах маневрирования и взрывателях торпед.

- Пора бы уже, - не сдержался капитан, отметив про себя, что с момента залпа прошло почти пятнадцать минут. И почти в тот же миг над морем прокатился раскатистый грохот, будто началась гроза и ударил гром. А потом взрывы последовали один за другим.

- "Джулио Чезаре" торпедирован! - вопль сигнальщика заставил адмирала Якино броситься на крыло мостика и посмотреть что произошло с третьим в колонне кораблём. Он успел как раз в тот момент, когда удар из под воды подбросил вверх задний мателот - "Кайо Дуилио". В ночи было прекрасно видно, как море вдруг вздыбилось, побелело, чётко очертив корпус, и опало. Линкор грузно осел в пену, заваливаясь на левый борт, но тут же следующий взрыв опрокинул его вправо и, совершив оверкиль, "Дуилио" в считанные секунды скрылся под водой. Адмирал Якино оцепенел, не в силах оторвать взгляд от бурлящей пузырями поверхности моря там, где только что были два его линкора. Засада! Подлодки! Его заманили приманкой в виде одинокого эсминца прямо в ловушку! Наверное, море здесь кишит вражескими субмаринами!