Фландрия представляет один из очень поучительных примеров в этом отношении. Уже было показано, что с кельтской поры торговля суконными изделиями была широко раскинута по деревням. Крестьяне, благодаря сохранению производства и римских методов, здесь вырабатывали сукна, которые могли стать основой регулярной и выгодной экспортной торговли. Купцы городов не преминули извлечь отсюда выгоду. В конце X в. они вывозили сукна в Англию.^[121] Они научились узнавать хорошие качества местной шерсти и задумали ввозить ее во Фландрию, где фландрцы перерабатывали ее под их наблюдением. Таким образом, они сами сделались раздатчиками работы и естественно привлекли в города ткачей из деревни.^[122] Гент уже в XI в. был важным ткацким центром: житие Макария (vita Macarii) говорит о собственниках окрестных деревень, несущих туда свою шерсть. Эти ткачи утратили свой деревенский облик и стали простыми наемниками на службе у купцов.

Рост населения естественно благоприятствовал промышленной концентрации. Много бедных приливало в города, где изготовление сукон, которое росло пропорционально развитию торговли, гарантировало им ежедневный кусок хлеба. Их положение, кажется, было очень жалкое. Конкуренция, которую они составляли друг другу на рынке труда, позволяла купцам платить им очень низкую плату. Сохранившийся источник, самая ранняя дата которого относится к XI в., показывает, что тогда существовал грубый низший класс, невоспитанный и недовольный. Об этом рассказывает хроника св. Андрея Кастрикамерацензийского.^[123] Социальные конфликты, которые индустриальная жизнь должна была создавать и которые были так страшны в XIII и XIV вв., были уже в зародыше в настоящий период городского развития. Антагонизм между капиталом и трудом оказывался таким же старым, как средний класс.

Старая сельская промышленность совершенно исчезла. Она не могла соперничать с городской промышленностью в изобилии снабженной сырьем, оперирующей низкими ценами, использующей более выгодные методы. Для купцов, с точки зрения продажи, важно было не ошибиться в качестве сукон, которые они вывозили. Они организовали и сами направляли мастерские, где они валяли и красили сукна. В XII в. они не имели соперников на рынках Европы по тонкости своих сукон и по красоте их окраски. Они увеличили размеры производства. Старый четырехугольный кусок (pallia), который делали деревенские ткачи, был заменен кусками сукна от 30 до 60 локтей в длину, более экономными и более удобными для перевозки.

Сукна Фландрии стали таким образом одним из главных предметов торговли. Концентрация этой промышленности в городах до конца средневековья оставалась главным источником их благополучия и помогла им стать действительно большими мануфактурными центрами, из которых Дуэ, Гент и Ипр были замечательными примерами. Хотя приготовление сукон было господствующей промышленностью во Фландрии, но это не значит, что промышленность ограничивалась лишь этой страной. Многие из городов севера и юга Франции, Италии и рейнской Германии были успешно втянуты в нее. Сукно, более чем какой-либо другой текстильный товар, было базисом торговли средневековья.

Металлургия играла гораздо меньшую роль. Она ограничивалась почти всецело медными изделиями, которым некоторые города, особенно Динант в Бельгии, обязаны своим благосостоянием. Но как бы ни была различна по своей природе промышленность в других отношениях, всюду она подчинялась закону концентрации, который действовал уже в такую раннюю эпоху во Фландрии. Всюду городские группы, благодаря торговле, всасывали к себе сельскую промышленность. В XI веке Miracula Sancti Bavonis упоминают в Генте мирян, которые по своей профессии назывались сапожниками; эти ремесленники несомненно пришли сюда из внешнего мира.^[124]

В эпоху замкнутого хозяйства каждый сельскохозяйственный центр, большой или малый, в меру возможности сам удовлетворял свои нужды. Крупный собственник держал в своем дворе ремесленников рабов, как каждый крестьянин строил свой собственный дом или своими собственными руками делал обстановку или посуду, в которых нуждался.

Коробейники, евреи, перехожие торговцы, которые через большие промежутки времени приходили на рынки, снабжали остальным. Они жили в условиях очень похожих на те, которые существовали во многих частях России. Все это изменилось, когда города начали предлагать сельскому населению промышленные товары всякого рода. В результате создался обмен хозяйственными благами между средним классом и сельским населением, как было установлено выше. Ремесленники, которые заполняли состав городского населения, находили в сельском классе верную клиентелу. Здесь приблизительно проходило резкое разделение труда между городом и деревней. Последняя давала продукты сельского хозяйства, первый предметы промышленности и торговли, и это положение вещей продолжалось в течение всего средневековья. И это было гораздо более выгодно среднему классу, чем крестьянам.

Поэтому города энергично прилагали усилия к тому, чтобы существующий порядок сохранить. Они никогда не переставали противодействовать всякой попытке ввести промышленность в деревенские округа. Они ревниво охраняли монополию, которая обеспечивала им их существование. Это был расцвет новой эры, когда они пожелали отказаться от исключительности, не совместимой с экономическим прогрессом.^[125]

Средние классы, двойная деятельность которых, торговая и промышленная, была очерчена выше, были поставлены лицом к лицу перед многочисленными затруднениями, которые они преодолели, когда пришло к этому время. Не было продовольствия для принятия их в города и бурги, где они селились. Здесь они становились причиной пертурбации; сначала, и вероятно часто, их встречали, как нежелательный элемент. Прежде всего они должны были столкнуться с собственниками земли. Иногда это был епископ, иногда монастырь, иногда граф или сеньор, который владел землей и держал суд. Часто бывало, что место, занятое "portus" или новым бургом, было подчинено юрисдикции нескольких трибуналов или нескольких владельцев. Оно было предназначено для сельского хозяйства, и иммиграция новых пришельцев обращала эту землю в усадебную, для построек. Нужно было некоторое время, прежде чем собственники получали выгоду, которую они извлекали из нее. Сначала они особенно чувствовали неудобства, причиняемые появлением этих колоний, нарушавших образ жизни, обычаи, традицию.

Конфликты непосредственно росли. Они были неизбежны, ввиду того факта, что новые пришельцы, которые были чужеземцами, едва ли были склонны ценить интересы, права и обычаи, которые им были неудобны. Нужно было дать им место как можно лучше, а их число вырастало, их захваты становились более и более смелыми.

В 1099 году, в Бове капитул должен был принять меры против красильщиков, которые так захватили русло реки, что их стиральни не могли более действовать.^[126] Всюду, время от времени, епископ или монастырь спорили с бюргерами из-за захваченных земель. Но желали они или нет, — они должны были поступиться. В Аррасе аббатство св. Вааста кончило тем, что поступилось своими пашнями и поделило их. Подобные явления происходят в Генте и Дуэ. При скудости известий, надо все же быть уверенным, что сделки подобного рода были очень обычны. В настоящее время имена улиц во многих городах напоминают об аграрном характере, который был им свойственен с самого начала. В Генте, например, одна из главных артерий обозначалась именем Полевая улица; близко от нее находилась Крестьянская площадь.^[127]