Из дома стартовали в районе обеда, но уехали недалеко. У Альки зазвонил телефон. Она посмотрела на высветившийся на экране номер, нахмурилась. Взяла трубку. Переговорив короткими ничего не значащими фразами, сказала Марку:
– Надо возвращаться.
– Что такое?
– Звонил администратор «Клетки». У них сегодня особые гости. Выдергивают всех девчонок. Извини, я должна ехать.
– Скажи, что не можешь.
Алька помотала головой.
– У них есть расписание моих «праздников»… Там серьезные ребята. Ну, ты же знаешь, что это все не просто так…
Марк, конечно, знал. Он выбрал момент и развернулся через сплошную. Молчали до самого дома. Остановившись у подъезда, он сказал:
– Собирайся, я тебя здесь подожду. Отвезу.
Алька протянула руку и погладила его по щеке.
– Не обижайся, – сказала она. – Я должна идти туда.
– Собирайся, – повторил Марк.
Аля скрылась в подъезде, и неожиданно испортилась погода. Вопреки всем прогнозам набежали тучи, и когда они подъехали к «Red Cage», пошел дождь.
Чужая подержанная иномарка отражалась в стеклянном фасаде «Клетки» – грязно-белое пятно, размытое моросью зарядившего дождя. Девушка сидела, дослушивая «Squirrel Nut Zippers» по «Эрмитажу» – не любила оборванных на полуслове мелодий. Когда песня кончилась, взяла Марка за руку, тряхнула и, не глядя на него, подхватила сумку с одеждой и реквизитом и выскочила из машины. Они никогда не целовались в такие моменты, оба считали это неуместным. Алька оббежала «мицубиси» и скрылась во вращающихся дверях «Красной Клетки». Марк остался наедине с дождем, радио и застрявшей в груди зубной болью.
Он бросил машину на платной стоянке возле Московского вокзала, позвонил знакомым сказать, что они не приедут, и отправился бродить по окрестным заведениям, инстинктивно избегая больших витрин, бесплатного Wi-Fi и, когда стало темнеть, ярких вывесок. Марк спускался в крохотные, на полтора столика, подвальчики, заходил в прокуренные распивочные, арендующие помещения на двоих со скупкой телефонов или магазином автозапчастей. Брал водку качества ниже среднего, опрокидывал жидкий огонь в себя, закуривал, неохотно что-то отвечал, если другие посетители шли на контакт, потом уходил под дождь на поиски нового бара. А рядом текла другая жизнь. Через какое-то время Марк, изрядно пьяный, едва не впадая в кому, наблюдал за разнополой стайкой молодежи в офисных костюмах у входа в «Гадкий Койот» на другой стороне Литейного. Они весело смеялись, хватали друг друга за руки, уговаривая своих спутниц поехать еще куда-то. Одна из девушек была похожа на Альку. Марк по-стариковски покачал головой и медленно побрел по проспекту, ища место, где можно было бы добавить. Идя, он чувствовал ногами город, в котором никому ни до кого не было дела. Место, где он решил еще выпить, нашлось метров через сто – шаверма, где из-под стойки наливали крепкий алкоголь. Последнее, что Марк запомнил – дружелюбно улыбающаяся восточная физиономия работника шавермы.
Пришел он в себя дома, в три часа ночи, когда обезвоживание организма вытащило его из пьяного сна. Встав с тахты, Новопашин достал из холодильника бутылку с минералкой и в несколько обжигающих горло холодом глотков выпил половину. Перед тем, как заново лечь спать, он снял одежду.
Из «Клетки» Алька вернулась через полтора дня, к вечеру – и не к Марку, а к себе, на съемную квартиру на Торжковской. По дороге она попросила таксиста сделать крюк к Сортировочному мосту и подождать ее пять минут на заправке.
Когда Марк приехал к ней и открыл дверь своим ключом, Алина сидела на кухне, включив «Hooverphonic» и без звука смотрела на Пенсионере видео. На нем плотный, довольно пожилой мужчина с бородкой как у церковнослужителя, в тесном кроваво-красном интерьере как в «Борджиа» развлекался с тремя девушками, одна из которых была Алькой с заклеенными белым скотчем сосками. Марк вздрогнул, когда клиент резко дернул за край скотча и сорвал его, обнажая правый сосок девушки. Алька на экране ноута скривилась от боли, а настоящая Алька с ледяным лицом сидела по другую сторону экрана. Похожий на священника мужчина впился зубами в сосок, подтягивая к себе еще одну девушку, пока третья вперед-назад двигала головой в его паху. Марк потянулся к компьютеру и закрыл его.
– Самого интересного не дождался, – подняла на него глаза с расширенными от крэка зрачками Алька. – Там дальше будет импровизированное распятие.
Она вдруг всхлипнула, но сдержала слезы и потянулась к нему.
Обнимая подругу, Марк увидел на ее теле синие засосы и ожоги от сигарет. Он губами нашел ее губы и стал целовать, она ответила, запрокинув голову. Спрятавшиеся в ее волосах солнцезащитные очки из униформы Рокстар – копия Just Cavalli – чуть не упали на пол. Марк подхватил их и положил рядом с ноутбуком.
– Пора открывать свой Викиликс, как думаешь? – спросила Алька.
* * *
«Субару форестер» новой модели, выруливающий мимо него к Искровскому, ослепил его своим ксеноновым взглядом. Марк попытался разглядеть сидящего за рулем. Безрезультатно. Его сон становился все более тревожным, пока он смотрел вслед красным стоп-сигналам. Когда он захотел побежать и догнать автомобиль, ноги его не послушались. Марк застонал и проснулся.
– Тихо-тихо, – услышал он голос и теплая рука, успокаивая, легла ему на лоб. – Все хорошо, я здесь.
Еще до того, как он открыл глаза, Марк почувствовал приятный мягкий женский запах. Потом он увидел ее, с чуть резкими, как у актрисы Ирины Апексимовой, чертами лицо, склонившееся над ним. Спокойный и ласковый взгляд Ольги через спадающие на лицо длинные вьющиеся волосы рыжего цвета, веснушки у основания шеи, никогда не использовавшаяся для вскармливания грудь третьего размера над верхним краем одеяла.
– Доброе утро, – произнес он чуть смущенно.
– Доброе, – ответила она и улыбнулась – у глаз мелькнули и сразу разгладились тонкие морщинки. – Ты под чем вчера был? Я тебя даже не сразу узнала.
Марк не ответил, но ее голубые глаза смотрели так требовательно и внимательно, что он преодолел слабость и сел на постели – благо, что спал с краю. Поискал взглядом трусы, увидел их скомканными вместе с джинсами, потянулся за одеждой.
– Ну, куда уже побежал? – спросила за спиной Ольга. – Не хочешь говорить – не надо… Сейчас завтракать будем.
Она тоже встала. Не стесняясь своей наготы, прошла по залитой светом комнате, взяла с кресла халат. Накинула его, взглянула к Марку, спросила:
– Что будешь? Овсянку, яичницу? Можно вчерашнюю картошку разжарить.
Марк прислушался к своим ощущениям, но решил не нарываться на новые вопросы:
– Давай овсянку.
Ольга кивнула и вышла. Марк задернул одеялом простыню с пятнами засохшей спермы, огляделся. Высокие потолки с лепниной вокруг люстры, большие окна с деревянными рамами, бельгийский ковер с геометрическим рисунком на полу, шкаф с книгами, половина из которых по медицине, другая половина – русская классика и нон-фикшн, ноутбук на краю журнального столика. Тут же – свидетельства того, что за столиком едят – солонка, салфетки, финская керамическая подставка под горячее. Одежный шкаф с большим зеркалом на месте одной из створок развернут к двери и как бы отделяет жилую зону от импровизированной прихожей. Обставленное с максимальным уютом личное пространство жителя коммунальной квартиры. На прикроватной тумбочке – выбивающаяся из общей обстановки недопитая бутылка крымского «пино нуар», купленного им в винном магазине недалеко от дома.
Вечером, когда он приехал – нет, не приехал, а заявился сюда – оказалось, что бабушка ушла в театр – в любимый ею БДТ Товстоногова, на Басилашвили и Фрейндлих. Но Ольга, которой он позвонил с Искровского, ждала его. На ней был легкий макияж и серебряные висюлистые серьги, дома такие не носят. Они пили принесенное Марком вино, говорили о том, о сем (больше говорила Ольга, а он слушал или делал вид, что слушал) и через час после его прихода оказались в постели. Там она была податливая и развязная от вина, а он – настойчивым и стойким от кокаина. Спустя еще час они уснули, и Марк не услышал, как Евдокия Дементевна пришла из театра.
