…И вот звонок: «Попроси Гидаспова (первый секретарь Ленинградского горкома КПСС), может быть, он порекомендует меня куда-нибудь».

Конечно, я бросился звонить в Ленинград. Гидаспов знал, что я из ЦК КПСС. Тогда как-то было принято на небольшие просьбы откликаться. Борис Вениаминович принял адмирала, помог с работой, выручил. Спасибо ему.

Ярослав Максимович умер в 1999 году. Прощальный военный салют не прозвучал: хоронили-то директора гостиницы.

У могилы стояли бывшие сослуживцы адмирала, Мария Борисовна «Мальборо», жена друга с Северного флота, Сережа Лихачев из Баку, теннисный гений, женщины, девушки, девушки… Некоторые из них, по-моему, были его детьми.

Признаюсь, Ярослав Максимович здесь представлен не во всей красе. Я и не попытался показать его в море, коснуться флотоводческого аспекта. Запись эта из давних времен, когда мне так виделись друзья. Тогда считалось обязательным для журналиста раскрывать суть человека в работе. И если уж обрисовывать его личную жизнь, то непременно в розовых тонах. Так что записки замышлялись для себя… Ведь о Ярославе Куделькине написано много и без меня. Вот воспоминание ветерана Военно-морского флота Алексея Михайлова. Здесь штрихи, редкие в деятельности звездоносных военачальников.

«Штаб Тихоокеанского флота возглавил вице-адмирал Куделькин Ярослав Максимович, командовавший до этого Каспийской флотилией.

Знакомство с флотом он начал с дивизии. Осмотрел атомоходы, побывал на береговой базе и побеседовал с офицерами штаба соединения. После этого его и офицеров штаба флота пригласили на обед в кают-компанию дивизии. Прежде чем приступить к обеду, Ярослав Максимович спросил начальника продслужбы береговой базы, на чем жарили курицу, предложенную на обед. Майор С. разъяснил, что жарили на комбижире. Это вызвало негативную реакцию начштаба ТОФа.

Оказывается, он написал две книги: «Правила приготовления пищи на надводном корабле» и «Правила приготовления пищи на подводных лодках».

Мастер спорта по теннису, он всячески поддерживал работу спортивных клубов, часто выходил на яхте в море. Многие офицеры тоже увлекались парусным спортом. Без участия адмирала Куделькина этих положительных перемен не было бы.

Куделькин, конечно, от «кудели». Она, по словарям, сердцевина веретена; куделить значит вертеться, крутиться, гулять, резвиться. К людям подходит. С виду такие и есть сочинцы постоянные, сочинцы временные, то есть залетающие в город отдохнуть, вроде Ярослава Максимовича. Но это не жуиры, не прожигатели жизни. Они натуры разносторонне одаренные. Их стержень хорошо обозначил сам адмирал. За ним числится такой афоризм: «Товарищи офицеры, послушайте мой совет: чтобы ничего не делать, надо уметь делать все».

В 1958-м я с аттестатом зрелости на руках покинул родной Сочи.

Вагончик тронется, вокзал останется. В этом непреложном факте и надежда, и грусть. Надежды потихоньку сбывались, а грусть не проходила. Когда долго не бывал в Сочи, он начинал сниться: виноградники террасками по скалам или железнодорожная школа, кусочек пляжа, запах моря… Как пел Утесов: «Есть воздух, который я в детстве вдохнул, и вдоволь не мог надышаться».

В первое московское время сильно скучал.

Малую родину любишь безотчетно, преданно. Конечно, Сочи – горы, морской простор, веселые пляжи, ощущение праздника. Замечательно. Но те, кто здесь живет, на себе не часто испытывают прелести купального сезона, не наблюдают волшебных картин, как «утомленное солнце нежно с морем» прощается. В парк «Ривьера» им некогда ходить. Сочинцы всех поколений были и есть великие труженики, занятые всегда делом по горло.

В этом городе всю жизнь, с тридцатых годов прошлого века, работали мои родители. Там они нашли вечное упокоение.

Пока в этих воспоминаниях я их только упоминал. Расскажу чуть больше.

Отец мой был кадровым военным, воевал в коннице Семена Михайловича Буденного. В честь своего командарма отец назвал сына-первенца Семеном. Потом отца послали на борьбу с басмачеством. Там у него был закадычный друг, который красным командиром погиб в бою с басмачами. Второго своего сына, то есть меня, отец и пытался назвать именем этого героя Куздазар. Я пишу «пытался», ибо запротивилась мама: «Как же мы будем мальчика называть дома?» – «Кузя», – шел на компромисс отец. Но со временем мама уговорила назвать меня Виталием.

Правда, и сегодня моя жена Светочка нет-нет, да и назовет меня Кузей. Мне нравится…

В 1941 году мама добилась – она была директором школы – начать учебный год 1 сентября, как и до войны. В эту же школу определили и брата Семена. Он пошел в третий класс. Я, четырехмесячный горлопан, тоже находился в этой школе, в учительской, в люльке. Некуда меня было деть. Да и Сеня был у матери на глазах. Это важное обстоятельство. Ведь ее десятилетнего сына уже задерживали на железнодорожной станции Сочи при попытке уехать на фронт!

Отца назначили в истребительный батальон оборонять горные перевалы, пути, ведущие к Туапсе и Сочи.

Жителей города в массовом порядке не эвакуировали. Была уверенность: Сочи не сдадут. Отцовский отряд располагался на перевале к северу от города, ближе к Туапсе. Знал бы генштаб армии рейха, что город, битком набитый ранеными, защищает один батальон!

Фашистов на Туапсинском направлении за перевал не пустили.

Отец за эту военную операцию получил орден Боевого Красного Знамени…

Первые послевоенные годы я хоть и смутно, но помню. Когда мы, ребятишки, бегали купаться, то видели на пляжах, как сотни раненых бойцов опускали в морской прибой изуродованные ноги, культи… Все знали, что морская вода целебна. Утром побережье становилось белым от бинтов, их санитарки сушили после стирки в море. И мы видели, как прибрежные волны становились розоватыми от сукровицы.

Уже потом-потом, по направлению горкома комсомола многих ребят, кто имел высокие показатели в плавании (I или II разряд), направляли на санаторные и городские пляжи матросами спасателями. Нам с Аликом из 2-й школы, соседом, другом, брассистом (я плавал вольным стилем), поручили кусок пляжа санатория Совета Министров СССР «Сочи». Большое доверие. В санатории могли отдыхать лица, приближенные к правительству, никак не меньше. Мы заполняли многостраничные анкеты, данные которых бдительно проверяли. А может быть, и нет.

Мой друг и учитель Виктор Михайлович Дюнин, заполняя анкету ТАСС, в графе «Имеете ли государственные награды?» написал: «Имею. Обедал в столовой ЦК КПСС». И, знаете, прокатило!

Так вот, к спасателям. Товарищ Алик Сафаров носил огромную соломенную шляпу, чтобы плавки не выгорали… В его распоряжении был ялик – лодчонка, вечно привязанная к буйку.

Сон в ялике в тихую погоду для меня до сих пор кажется слаще любого на свете.

Другое дело шторм. Почему-то у отдыхающих он всегда вызывал взлет сил молодецких. И стар (большинство) и млад (наши погодки) норовили схлестнуться с крутой волной, поднырнуть, переиграть стихию. Подчас удаль умножалась стаканчиком «Мукузани», «Ахашени» или чем-либо посолиднее.

Вот тогда и наступал для нас час героических подвигов. Мы ходили по кромке прибоя и ломкими голосами уговаривали храбрецов вернуться на берег. Об этом же бубнил громкоговоритель пляжа.

Серьезный контингент отдыхавших в санатории Совмина «Сочи», как правило, и бровью не вел.

Ой до поры, ой до времени.

Крики «тону!» или просто долгое «а-а-а-а!» нам с товарищем Сафаровым слышать в том сезоне приходилось не раз. И вмешиваться в ситуацию тоже. Алику чаще, мне однажды.

За это полагалось представлять к награждению медалью «За спасение утопающих».

Кто не видел этой медали (в первичном исполнении), тот многого лишился. В представлении о спасении художников лицевая сторона медали являла картину не для слабонервных. Там мужик с открытым ртом и вздернутой рукой реально кричит. То ли взывает о помощи, то ли посылает куда-то матроса-спасателя…