И царь, и тэнно осуществляют контроль за передвижением своих подданных. При этом, как это явствует из летописных источников, царь контролирует как передвижение в направлении к себе (приказ явиться — «указал быти»), так и от себя («отпустил» — приказ прибыть туда-то и туда-то с определенными целями). Что касается тэнно, то его приказания явиться к себе достаточно редки, а повеления о посылке подданных к определенному месту — более частотны. Эти повеления связаны с принесений приношений божествам, назначением чиновников и инспекторов в провинции.

Мы полагаем, что приведенные данные свидетельствуют о существенных различиях в теории и практике управления. Во-первых, управление в Японии обладало более организованным и регулярным характером, при котором явка к тэнно носит, по преимуществу, плановый характер и потому не регистрируется летописью. Во-вторых, количество лиц, которые могли быть допущены непосредственно к тэнно, было весьма ограниченным. В-третьих, в силу того, что тэнно обладал меньшими распорядительными полномочиями, чем царь, летописный имидж царя также отражал это положение. В то яке самое время приказание явиться к себе, видимо, имело для царя принципиальный характер, ибо путешествие великого князя в Орду было одним из наиболее зримых и унизительных символов зависимости (власть над движением к себе является более сильной по сравнению с приказом двигаться от себя). Русские цари особо ценили (во всяком случае, подсознательно) свою власть распоряжаться движением подданных по отношению к Центру — одним из самых ужасных преступлений они считали интенцию «отъехать» (в Японии, в силу ее географического положения и исторической ситуации, такая интенция была, как показывает реальная историческая практика, абсолютно невозможна — источники не фиксируют ни одного случая бегства высокопоставленного лица за пределы архипелага).

Функции зрения и слуха. Модус японского нарративного описания таков, что семе зрения уделяется в нем повышенное внимание (это касается как текстов официальных, так и художественных). Так, герой повествования постоянно «видит» происходящее (не «случилось то-то и то-то», а «герой увидел, что случилось то-то и то-то»). В ранних официальных источниках тэнно предстает вполне «зрячим» и в этом смысле ничем не отличается от обычного человека — его присутствие в месте действия является вполне обычным. Важнейшим обрядом, который совершает тэнно, является ритуал «осматривания страны» (куними), смысл которого заключается в «присвоении» взглядом взошедшего на священную гору правителя подведомственной ему территории. И в этом смысле тэнно предстает «сверхзрячим».

Право и обязанность тэнно — видеть все, что происходит в универсуме, но его (в пределе) не может видеть никто, кроме самых приближенных. Судя по всему, это очень давняя традиция. Так, китайская хроника «Вэйчжи» (конец III в. н. э.) сообщает, что царица-шаманка из страны Ва (какое-то протогосударственное объединение на территории архипелага, вероятнее всего на Кюсю) по имени Химико не показывалась на глаза людям. Запрет (ограничение) смотреть на тэнно в значительной степени сохранялся и в более позднее время. Так, во время такого редкого для тэнно передвижения пешком его короткий путь ограждается занавесками^[789]. На одной из главных государственных церемоний — поздравлении тэнно с началом нового года (она называлась «лицезрение государя» — микадо огами) — могли присутствовать только чиновники 5-го ранга и выше, что составляет разительный контраст по сравнению с Китаем, где на новогодней церемонии присутствовали «представители» со всей страны^[790]. Кроме того, изобразительный материал более позднего времени («Нэнтю гёдзи эмаки») позволяет говорить о том, что на самом-то деле никакого «лицезрения» не было, поскольку тэнно пребывал в помещении, а придворные выстраивались за его пределами (т. е. он мог видеть их, а они его — нет). Китайская хроника «Суй-шу» в записях за 600 г. приводит слова японского посла о том, что правитель страны Ва (Ямато) усаживается на трон ночью, а утром покидает его, что было сочтено за весьма странный обычай, который должен быть исправлен^[791]. Нам, однако, представляется, что речь идет прежде всего о запрете смотреть на правителя, а самому правителю — смотреть на солнце^[792]. В связи с этим запретом тэнно, похоже, должен был постоянно носить головной убор или же скрываться под его разновидностью — зонтом. Отсутствие традиции портретирования тэнно, по-видимому, также следует объяснить запретом на его видение (напомним, что в синто отсутствуют изображения божеств).

С течением времени в восприятии (описании) тэнно происходят значительные изменения. Они не касаются ограничений на лицезрение тэнно, но начиная приблизительно с VIII в. тэнно практически никогда ничего «не видит» сам. То есть взгляд тэнно перестает быть верификатором происходящего. В значительной степени это связано, вероятно, с тем, что он теряет функцию движения, и (в тенденции) всегда пребывает в сакральном центре — дворце. Кроме того, усложнившаяся система управления ставила между тэнно и социумом посредников в лице соответствующих должностных лиц, так что вся чиновничья пирамида представляла собой скорее иерархию «слушающих», чем «видящих». И находившийся на вершине этой пирамиды тэнно видел меньше всех остальных. В связи с этим вместо «утраченного» зрения особое развитие получает у тэнно слух. Высочайшие указы очень часто начинаются таким образом: «Услышали Мы, что…». То есть указ, имеющий, на первый взгляд, форму монолога, является на самом деле формой диалога, в котором излагаются слова обоих его участников.

К царю мало применим глагол «слушания», во всяком случае официальные источники не акцентируют эту функцию его поведения, ибо такой модус поведения предполагает некоторую форму диалога, т. е. наличие обратной связи, идея которой, судя по всему, была чужда имиджу царя. Царь выслушивает церковную службу («литоргию», «понахиды»), т. е. это такое слушание, которое не предполагает собеседника. В крайнем случае он выслушивает советы иерархов, но другие его подданные предстают при нем как бы почти безгласными. Они задействованы в политической «массовке», их роль — оттенить единственно правильное мнение, исходящее от царя. Царь выслушивает не столько советы, сколько донесения (в основном, от гонцов с полей сражений и послов), на основе которых он принимает решение. Отсутствие (ослабленность) функции слушания как составной части диалога отражает более общую ситуацию российского способа управления, которая представляет собой систему с ослабленной обратной связью. Эта обратная связь проявляется, по преимуществу, в условиях жесточайших кризисов власти. В условиях малой разработанности такой связи в обычной жизни она принимает свою наиболее раннюю, «примитивную» форму — выслушивание царем мнения «народа» в случае прямой апелляции к нему.

Царь видит и видим, хотя это происходит и не каждый день. Подданные имеют возможность наблюдать царя в особых случаях, хотя особых запретов на его лицезрение, похоже, не существовало^[793]. Повествуя о победоносном возвращении Ивана IV после окончания казанской компании, составитель «Степенной книги» отмечает: «И все велико благодарение Богу воздаваху и царю, яко победителю, дары и благодарение приношаху; и вси паче солнечного сияния просвещахуся радостию, насыщахуся царского зрения».^[794] Само лицезрение царя, считают составители летописи, способно поднять воинский дух его полков^[795]. Подданные имеют возможность видеть царя и во время наиболее значительных праздников. Более того, лицезрение царя, даже на значительном расстоянии, ассоциировалось с возможностью исполнения желаний^[796]. Лицезрение царя — большая честь (наложение опалы предполагало, что опальный не имеет права являться к царю и видеть его), которая подразумевает и обязанность служить ему.^[797]